[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАЙ 2006 ИЯР 5766 – 5 (169)
СКОРБЬ ПОЗНАНИЯ
АлександрЛокшин
О книге Яира Орона «Скорбь познания. Вопросы преподавания Катастрофы и геноцида».
О Катастрофе тяжело писать как о чем-то обыкновенном. Не хватает слов, чтобы выразить боль и отчаяние, которые живут во мне с давних пор, когда я, еще молодой человек, в 1976 году, в составе туристической группы сотрудников одного из подмосковных музеев, оказался в Освенциме и Майданеке. А здесь еще «вопросы преподавания»… От самого названия пахло чем-то затхлым и назидательным. Из памяти всплыли слова Надежды Яковлевны Мандельштам, что методисты все люди невежественные. Даже читать не хотелось.
Но, начав читать, я уже не смог оторваться. В предисловии к русскому изданию сообщается, что книга вышла в свет на иврите как часть курса, читаемого в Открытом университете Израиля в рамках программы по изучению демократии (разрядка моя. – А. Л.). В книге Яира Орона рассматривается целый ряд проблем, вызывающих разногласия и в обществе, и в научных кругах: это мужественная попытка осознать Катастрофу и геноцид как в общечеловеческом, так и в еврейском контексте. Автор выражает надежду на то, что «Скорбь познания» будет способствовать «уяснению моральных ценностей гуманизма и демократии».
Часть книги посвящена формированию памяти и осмыслению Катастрофы, другая – различным аспектам преподавания истории Катастрофы в Израиле, израильским учебным программам по изучению Катастрофы, отношению израильского общества (включая молодежь и израильских арабов) к Катастрофе. В предпоследней главе рассматриваются проблемы, возникающие при преподавании истории Катастрофы в Германии, Соединенных Штатах, Франции и Великобритании. При подготовке книги к русскому изданию в нее был внесен раздел (думаю, самый проблематичный), посвященный реакции на Катастрофу в Советском Союзе и преподаванию Катастрофы в школах СНГ. Крайне важны включенные в издание таблицы, в которых отражены сведения о Катастрофе и об отношении к ней в мире. Последняя глава посвящена преподаванию геноцида в самом Израиле.
Яира Орона интересуют не исторические события как таковые, а выводы, извлекаемые из них. При этом автор считает, что у Катастрофы нет какого-то единого, главного «урока» или «смысла», из нее вытекает целый ряд уроков, смыслов и интерпретаций.
Важный вопрос касается коллективной памяти, ибо знания, полученные в ходе исторического исследования, далеко не всегда соответствуют тому, что хочет знать данное общество об исторической правде. Историческая правда зависит от того, что общество предпочитает помнить и что оно предпочитает забыть. Существует практика насаждения коллективной памяти посредством проведения из года в год одних и тех же ритуалов, создания мемориальных комплексов и музеев, призванных мифологизировать прошлое. Кроме того, в последние десятилетия огромная роль принадлежит СМИ и кинематографу. Память используется как средство постановки определенных проблем, опирающихся на разные идеологические и политические интересы. На изучение и преподавание Катастрофы оказали сильное воздействие коренные изменения на международной арене: окончание «холодной войны», крушение коммунистических режимов, прежде всего на территории бывшего Советского Союза.
В главе, каcающейся преподавания темы Катастрофы, Орон пишет о навязчивом сне, который возникает у узников концлагеря в книге Примо Леви – итальянского писателя, пережившего Холокост, но покончившего жизнь самоубийством: все узники в снах возвращаются домой и пытаются рассказать близким о перенесенных страданиях. И никто им не верит. Между прочим, в этом были уверены и сами эсэсовцы: развлекаясь, они цинично бросали своим жертвам: дескать, даже если кто-нибудь из вас уцелеет и захочет рассказать правду, этому никто не поверит...
«Кто вспомнит? И как память сохранить? А как хранят вообще?» – писал Иехуда Амихай. И отвечал: «В растворе забвения, чтоб ни одно воспоминание не проникало внутрь и не смутило вечного покоя памяти».
Автор книги ставит ряд вопросов, касающихся соотношения истории и коллективной памяти в контексте преподавания темы Катастрофы и геноцида. Например, есть ли в еврейско-израильской коллективной памяти и еврейско-израильской истории место для других, нееврейских жертв? И должны ли мы игнорировать острые проблемы, как то: наличие еврейской полиции, помогавшей немцам проводить акции по уничтожению своих соплеменников, еврейских спекулянтов и членов юденратов? Или в нашей памяти должны остаться только герои восстания в варшавском гетто? Другими словами: есть ли что-то такое, что должно быть предано забвению?
Во второй главе рассматривается ряд идей и теорий, посвященных осмыслению Катастрофы европейского еврейства: предпочтение той или иной интерпретации влияет, как замечает Орон, на процесс обучения в целом. Он основывается на работе известного израильского исследователя Йосефа Горни, выделившего три течения в осмыслении Холокоста. Представители первого рассматривают Катастрофу, ничуть не выделяя ее из страданий других народов – будь то уничтожение армян в годы первой мировой войны, гибель тысяч людей в результате атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки или уничтожение индейцев Южной и Северной Америки европейскими колонистами. Именно в рамках этого подхода советская партийная номенклатура отказывала cоветским евреям в самой памяти о Катастрофе, говоря, что все народы в Советском Союзе в годы Великой Отечественной были жертвами нацизма и выделять «отдельную нацию» – значит насаждать национализм. Этому подходу противостоит течение, сознательно стремящееся сделать Катастрофу тем коллективным опытом, который сплачивает еврейский народ, демонстрируя уникальный характер того, что случилось с евреями Европы. Сторонники подобного подхода есть и среди тех, кто видит в Катастрофе прежде всего религиозный смысл, – актуализируя эту проблему, утверждая, например, что Израилю угрожает новая Катастрофа, причем не только со стороны окружающих еврейское государство арабов, но и со стороны западного мира, который вновь готов бросить евреев на произвол судьбы. Отсюда следует практический вывод – опора на собственные, прежде всего военные силы и политическое влияние американского еврейства и других стран диаспоры. Неким парадоксальным, иезуитским образом этот взгляд исповедовали и советские власти: в многочисленных заявлениях советского МИДа было указано, что Израиль своей «безрассудной авантюристической политикой» ставит вопрос о своем существовании.
Представители другого направления (его придерживаются сторонники сионистского мировоззрения, ориентирующиеся на либеральные и социал-демократические взгляды), указывая на уникальность Катастрофы европейского еврейства, не отметают тех конкретных выводов, главным из которых является необходимость существования сильного в политическом и военном отношении Израиля. Подобных взглядов придерживаются также умеренно-либеральные и консервативно-либеральные еврейские круги в США. Все они, вместе с тем, предупреждают об опасности политики изоляции евреев. Они выступают за то, что Горни называет термином «еврейская нормализация», отказываясь «народ Книги» изображать исключительно как народ, сжигаемый в печах. Против упора на еврейскую жертвенность в изображении истории еврейского народа еще до второй мировой войны, как известно, выступал один из крупнейших еврейских историков Сало Барон, отвергавший «лакримозную», то есть «плачущую» концепцию еврейской истории.
Из книги Орона видно, что автору близок взгляд, высказанный в статье Франклина Литтла «Изобрести Катастрофу – размышления с христианской точки зрения». По мнению этого исследователя, изучение и преподавание Катастрофы должно стать задачей межрелигиозной. «Нельзя ни в коем случае, – отмечает Литтл, – допускать, чтобы в какой-либо дискуссии о Катастрофе эта тематика определялась как “чисто еврейская”. Рассказать историю Катастрофы, изучить факты и донести правду о ней до сознания скептически настроенных наблюдателей, принадлежащих к нынешнему поколению и поколениям будущим <…> возможно лишь с помощью подлинного и открытого сотрудничества между христианскими и другими исследователями, не принадлежащими к еврейскому народу».
Автор во время туристической поездки. Лагерь смерти Майданек. 1976 год.
Важная и достаточно информативная глава посвящена вопросу формирования памяти о Катастрофе в самом Израиле. Автор показывает, как связывалась прямая память о Катастрофе с идеей создания государства Израиль. Официальное провозглашение Дня памяти о Катастрофе состоялось лишь в начале 50-х годов: в 1951 году кнессет принял соответствующий закон, который стал первым из нормативных документов, касающихся увековечивания памяти о Холокосте. При этом, как отмечает историк, характер проведения официальных мероприятий тогда определен не был. Спустя два года, в 1953 году, кнессет принял закон о Яд ва-Шем, который устанавливал, что мемориальный институт Яд ва-Шем будет представлять собой государственное учреждение, призванное сохранить память о Катастрофе и героизме еврейского народа. Таким образом, сочетание «Катастрофа и героизм» – «а-Шоа вэ гвура», столь важное для израильского общества, нашло выражение в одном из важнейших законов страны по вопросу формирования памяти о Катастрофе. Среди полномочий Яд ва-Шем указывались собирание, изучение и публикация всех свидетельств о Катастрофе и героизме. В задачи института также входило присуждение «посмертного израильского гражданства» жертвам Катастрофы – символический акт, призванный связать память жертв с государством Израиль.
Сам комплекс Яд ва-Шем размещен на горе Памяти, рядом с горой Герцля, где покоится прах основателя сионизма, а также рядом с военным кладбищем, на котором хоронят павших израильских воинов. В 1959 году был принят еще один закон, определивший характер проведения поминального дня. По новому закону, в День памяти о Катастрофе и героизме провозглашается национальный траур с соблюдением всех полагающихся обрядов и церемоний. Чтобы вывести жизнь из обыденной колеи, сирены возвещают о двух минутах молчания, в течение которых в стране приостанавливается любая деятельность.
Спустя более двадцати лет программа Дня памяти была дополнена еще одним важным действом, названным «У каждого человека есть имя»: так общественно-официальному мероприятию был придан эмоциональный, личный характер. В разных странах проходит церемония, на которой зачитываются имена погибших – порой они связаны семейными узами с человеком, произносящим имена, порой они погибли в тех местах, где оказывается произнесенным их имя, – в любом случае каждая из шести миллионов жертв мыслится не некоей абстракцией, а конкретным человеком.
Три события оказали определяющее влияние на восприятие израильским обществом Катастрофы: договор о репарациях, подписанный между Израилем и ФРГ в 1952 году, дело Кастнера, относящееся к 1954 году, и, наконец, самое значительное – суд над Эйхманом в начале 1960-х годов. Эти события прорвали завесу молчания, существовавшую во многих еврейских семьях, переживших Катастрофу.
В ходе суда над Эйхманом в Иерусалиме, начавшегося в апреле 1961 года и завершившегося его казнью в мае 1962 года, благодаря свидетельским показаниям бывших узников, расширилось понимание героизма и сопротивления. Стало ясно, что сопротивлением в условиях Холокоста была не только вооруженная борьба, но и самые простые для обыденной жизни действия: вера в Б-га, рождение и обучение детей, занятия творчеством... «После процесса, – пишет Орон, – избежавшие гибели в Катастрофе перестали быть безымянной группой в израильском обществе, став людьми из плоти и крови со своими именами и биографиями». Именно тогда посещение Яд ва-Шем было введено в программу старших классов средней школы.
Многие последующие события в истории Израиля также оказали влияние на восприятие Катастрофы. Переживания накануне Шестидневной войны 1967 года вызвали у населения Израиля тревогу, порождавшую ассоциации с коллективной памятью о Катастрофе. Прежде Катастрофа воспринималась как нечто, происходившее c евреями голуса, и вдруг общество осознало, что это нечто может случиться и «здесь», с «гордыми и свободными» израильтянами.
Как отмечает ряд авторов, формирование памяти о Катастрофе в 1950-х годах носило «израилецентристский» характер, что, разумеется, сказалось на системе образования. За истекшие годы произошли определенные перемены, но, по мнению Орона, некоторые из этих элементов всё-таки сохранились.
Одна из причин определенной инертности в этом вопросе имеет психологический и нравственный аспекты. Можно ли спрятать, скрыть или опровергнуть прошлое тогда, когда речь идет о его «черных страницах»? Нужно ли вступать в поединок с прошлым и показывать его страшные страницы, когда речь идет о жертвах, палачах или пассивных очевидцах? Будет ли это способствовать «нравственному укреплению будущих поколений»? Именно с этим связан вопрос о соотношении между научными исследованиями Катастрофы и практическими путями формирования памяти.
В первые годы после провозглашения Независимости центральной задачей преподавания темы Катастрофы в Израиле была задача национальная. Но позже к ней добавилась и учебно-информационная. Первоначально в учебных заведениях страны не было специального курса, посвященного Холокосту. Израильские школьники черпали знания об этом периоде из церемоний Дня памяти. До конца 1970-х годов министерством просвещения так и не было разработано систематической программы по изучению Катастрофы. В немногочисленных главах в учебниках для старшеклассников, где рассматривалась тема Катастрофы в описаниях голусных евреев – ее жертв, подчеркивались такие «особенности», как бедность и униженность, окрашенные едва ли не в антисемитские тона.
Две войны (Шестидневная 1967 года и Судного дня 1973 года) позволили обществу осознать, как недостаточны его знания о Катастрофе. Острая критика общественности в адрес министерства просвещения сделала вопрос о преподавании Катастрофы крайне актуальным. В 1979 году история Катастрофы признана, наконец, отдельным предметом учебной программы в старшей школе, а с 1981 года включена в перечень экзаменов на аттестат зрелости. Катастрофа изучалась в рамках еврейской истории отдельно от другого предмета – общей истории. В то время как еще сорок лет назад видные израильские историки и педагоги выдвинули требование сочетать преподавание Катастрофы с преподаванием еврейской истории. Такой синтез стал реальностью лишь в конце 1990-х годов. Вошедшие в традицию с конца 1980-х годов поездки израильской молодежи в Польшу на первый план выдвигали сионистский аспект Катастрофы, и в меньшей степени – еврейский, а еще в меньшей – универсальный. Тема геноцида других народов не рассматривалась. В книге Орона приводятся слова известного идишистского поэта и борца еврейского сопротивления Аббы Ковнера, сказанные на комиссии кнессета по образованию: «От всего сердца присоединяюсь к тем, кто предупреждает, что нельзя делать из Катастрофы орудие для достижения каких-то целей, даже если цель важна, даже если в нынешний момент самое главное – укрепить государство... Если мы будем использовать Катастрофу как орудие, то разочарование от того, что это не приведет к желаемым результатам, будет ужасным. Преподавание истории Катастрофы есть цель сама по себе».
Орон дает высокую оценку задачам, поставленным в педагогической программе школы, созданной при институте Яд ва-Шем: «Следует бороться против попыток отчуждения Катастрофы от какой-либо группы или превращения ее в инструмент укрепления какой-либо идеологии». Автор указывает: тема, касающаяся судьбы советских евреев, почти не затрагивается в нынешних учебниках по изучению Катастрофы. Высокую оценку получила программа, предложенная в 1980 году Арье Кармоном: «Преподавание темы Катастрофы как воспитание нравственности». Эту программу исследователь расценивает как новаторскую и замечает, что «в других странах подход к изучению Катастрофы в контексте воспитания нравственности получил большее распространение, чем в Израиле».
Важно отметить, что лишь сила знаний может превратить День памяти о Катастрофе в нечто большее, чем рутинное напоминание о трагедии невиданного масштаба, обрушившейся на еврейский народ более шести десятилетий тому назад. Такая информация получает особое значение в свете опасности, исходящей от всё более множащейся неонацистской литературы, направленной на приуменьшение Катастрофы и даже полное ее отрицание. Эта ситуация особенно характерна для современной России и Украины.
В ритуале проведения Дня памяти о Катастрофе, в отличие от Дня памяти павших израильских воинов, за последнее время происходят перемены. Показательна в этом отношении церемония, проведенная в 1995 году в школе «Кедма», расположенной в пригороде Тель-Авива. В тот год в школе несколько изменили традиционную церемонию. Кроме традиционных шести факелов, символизировавших память погибших в Катастрофе шести миллионов евреев, был добавлен седьмой факел, посвященный памяти других уничтоженных групп и народов. Тем самым церемонии был придан более универсальный характер. Директор школы «Кедма» сказал на церемонии зажигания седьмого факела: «Мы, евреи, принадлежащие к третьему поколению после провозглашения независимости Израиля, исполненные благоговения к огню в память шести миллионов жертв нацистов, хотим возжечь от него еще один факел. Это седьмой факел, который мы зажигаем перед всем миром. Нам принадлежит трагическая честь, стоя здесь и помня о прошлом, произнести слова предостережения…»
Эта церемония вызвала широкий поток откликов в прессе. Они варьировались от полного отрицания до восторженной поддержки. Как отмечает автор, за последние годы в «сопереживании Катастрофы» старшими школьниками центр тяжести сместился на поездки в Польшу с посещением лагерей смерти. Кроме того, раз в два года в Польше проводится «Марш жизни», в котором участвует еврейская молодежь из Израиля и стран диаспоры. Участники подобных мероприятий не считают себя туристами. Они смотрят на себя как на паломников к местам уничтожения. Новую традицию Орон относит к так называемой «гражданской религии»: понятие, получившее распространение среди социологов, историков и политологов. Эту «религию» можно определить как комплекс церемоний и действ, верований и обычаев, призванных узаконить общественный строй, сплотить население вокруг общей системы ценностей, мобилизовать граждан для осуществления задач, стоящих перед обществом. К поездкам молодежи в Польшу Орон относится скорее отрицательно, чем положительно, ибо «отношение молодого израильтянина к еврейскому народу идет по руслу, проложенному Катастрофой <...> это связь с погибшим еврейским народом, а не с живым. Походы связывают молодежь не с духовным богатством прошлого, не с высокой культурой еврейства, но с прошлым, исполненным жертв и унижений, разрушения и смерти. В Освенциме нельзя увидеть, как живут люди, видно только, как их уничтожали. Кем были убитые? Как они жили? Каковы были их религиозные, культурные, духовные ценности? Об этом мало что можно узнать при посещении концлагерей. Мы ни в коем случае не должны создавать положение, при котором лагеря смерти станут главным местом встречи израильского школьника с евреями диаспоры... Таким путем мы всё более и более будем превращаться в народ, объединяемый “благодаря” общей трагедии <…> как бы порожденный цепью несчастий. Нет смысла искать, да и невозможно найти в пепле возле крематориев нашу национальную идентичность».
Впрочем, критикуя походы израильской молодежи к местам Катастрофы в Польше, Орон не предлагает какой-либо альтернативы. Представляется, что одновременно с посещением мест Катастрофы у «паломников» должна быть возможность посетить былые центры еврейской культуры и традиции – такие, как Краков или Вильнюс, – это создало бы более глубокое понимание исчезнувшей еврейской цивилизации в диаспоре.
Каково отношение израильской молодежи к Катастрофе? Сегодня, отмечает Орон, Катастрофа стала одним из главных, а порой и самым главным фактором в формировании еврейской самоидентификации. Огромную роль в подобном восприятии Катастрофы сыграла деятельность различных образовательных структур и педагогов. На курсах, проводившихся Центральной школой по преподаванию Катастрофы при институте Яд ва-Шем, в 1999 году приняли участие 110 тыс. школьников. Ежегодно Яд ва-Шем посещают 40 тыс. солдат и офицеров Армии обороны Израиля. Вместе с тем, остаются открытыми такие вопросы, как отношение выходцев из стран Востока к Катастрофе. Отсутствуют исследования о том, как происхождение из той или иной общины влияет на отношение учащихся к Катастрофе. Автора беспокоит возможность «приватизации» Катастрофы: ее использование различными секторами и общественно-политическими силами Израиля для своих узких политических целей. В качестве подтверждения подобного опасения приводятся резкие высказывания представителей ШАС и ряда связанных с этой партией раввинов, выходцев из стран Востока.
Значительный интерес вызывает глава об отношении израильских арабов к Катастрофе. Для арабской общественности в Израиле, как и для еврейской, осознание собственной жертвенности является одним из значимых моментов самоидентификации. На восприятие Катастрофы арабским меньшинством в Израиле оказывает влияние накба – обозначение катастрофы или несчастья, которую многие из них связывают с возникновением еврейского государства в 1948 году. Среди палестинцев существует широкий разброс мнений: от полного отрицания до полного признания Катастрофы. Ряд палестинских деятелей говорят о том, что они сами – косвенные жертвы Катастрофы, поскольку прямые ее жертвы «отняли у них родину». Судя по некоторым публикациям, арабские школьники считают, что евреи Израиля относятся к ним так же, как немцы относились к евреям. Это распространенное среди арабов представление вскрывает, по мнению Орона, «печальный факт: государство Израиль прилагает большие усилия, чтобы события Катастрофы стали известны общественности разных стран мира, но <...> не занимается этим <...> когда дело доходит до арабов – граждан Израиля». Впрочем, есть надежда, что положение изменится: появились наконец специальные программы по тематике Катастрофы, которые стали, хотя и ограниченно, вводиться в учебных заведениях арабского сектора. Необходимо завязать критический диалог, который поможет обеим сторонам освободиться от этноцентризма, необходимо вникнуть в неповторимые особенности как своей, так и иной коллективной памяти, считает Орон.
Cамая обширная глава книги посвящена преподаванию Катастрофы в мире. Она содержит разнообразную информацию, которую в рамках рецензии просто невозможно охватить. Правда, Орон не объясняет читателю, почему он совершенно не касается преподавания Катастрофы в странах Восточной Европы, где было уничтожено большинство из шести миллионов евреев. Как уже было сказано, специально к русскому изданию добавлен раздел о реакции на Катастрофу в Советском Союзе, к нему же относятся не менее десяти страниц, посвященных истории российского и советского еврейства, представленной, впрочем, довольно поверхностно, содержащей ошибки и лакуны. По моим собственным наблюдениям, преподавание истории Катастрофы в школах России практически и не началось, несмотря на активность научно-просветительного центра в Москве «Холокост», организовавшего семинары по этой теме для небольшой группы преподавателей истории московских школ.
Показателен сюжет, посвященный знаниям о Катастрофе в мире, который основывается на данных опроса, проведенного в 1990-х годах Американским еврейским комитетом в различных странах. Из таблиц, приведенных в книге, следует, что в Польше в 1995 году 48% и в России в 1996 году 91% опрошенных ничего не знали о событиях, обозначенных понятием «Холокост». Возможно, десять лет назад это понятие еще не получило широкого распространения. По тем же данным, в России лишь 21% опрошенных смогли назвать число евреев, убитых во время Катастрофы. Это самый низкий показатель из всех стран, включая Аргентину; в России же оказался самый высокий, если не считать Аргентину, процент респондентов (49%), не знающих, что такое Освенцим, Дахау и Треблинка. Очевидно, подобный cоциологический опрос в таких странах, как Украина и Беларусь, не проводился, по крайней мере, данные по ним в таблицах отсутствуют.
Заключительная глава посвящается преподаванию темы геноцида, то есть массовых убийств за принадлежность к определенной национальной, этнической, расовой или религиозной группе. В Израиле по этому вопросу имеется два основных подхода. Согласно первому из них, вообще не следует изучать эту тему в школе, ибо необходимо сосредоточить усилия на изучении Катастрофы. Сторонники второго подхода исходят из того, что изучать тему геноцида следует, но при условии разграничения понятий геноцида и Катастрофы. Позиция Орона состоит в том, что он предлагает вести преподавание темы Катастрофы и геноцида в рамках одной дисциплины. Тему геноцида, подчеркивает автор, cледует изучать и преподавать не только в связи с трагедиями, произошедшими в прошлом. «Любой геноцид есть живая тема (разрядка моя. – А. Л.), которая всегда будет животрепещущей. Тему геноцида следует преподавать, чтобы предотвратить убийство и беззакония в будущем, чтобы бороться за свои права и справедливость...» Тема геноцида не должна быть забыта историей. Более пристальное рассмотрение развития преподавания темы геноцида в разных странах свидетельствует о том, что во многих случаях это происходит благодаря инициативе евреев, которые стремятся развить исследование и преподавание этой темы: «Их усилия вытекают из особого чувства солидарности представителей народа <…> понесшего огромные жертвы, со страданиями других народов». Разве не должен сам факт, что мы – народ, уцелевший, несмотря на попытку его уничтожения, побудить нас к большому сочувствию несчастьям других народов? – спрашивает Яир Орон. Между тем, что произошло с евреями, и тем, что случилось с другими, «нет противопоставления». Напротив, такое сочетание придает моральную значимость и универсальную важность памяти о Катастрофе европейского еврейства, нашему справедливому требованию к народам мира: не забывать! Изучение темы геноцида, подчеркивает Орон, ничуть не умаляет значимость и уникальность Катастрофы, напротив, оно лишь усилит ее признание.
Книгу завершают слова, которые не могут быть обойдены вниманием: «Фундаментальный принцип, вдохновлявший разработку курса, в рамках которого была написана эта книга, состоит в том, что жизнь всех людей равноценна».
Автор рецензии, в свою очередь, хотел бы обратиться к читателям журнала «Лехаим» с предложением найти и прочитать эту книгу, полную интеллектуальной глубины и достоинства. Русский перевод мастерски исполнен Симой Векслер, а помещенных в книге поэтических текстов (И. Амихая, Я. Камбанелиса, П. Целана) – д-ром Зоей Копельман.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru