«БЛИЗКО НЕБО, Г-СПОДЬ ДАЛЕК»

[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АПРЕЛЬ 2006 НИСАН 5766 – 4 (168)

«Близко небо, Г-сподь далек»

три поколенИЯ Семьи аксельрод

Михаил Коган

Государственные культурные учреждения России сравнительно нечасто балуют нас событиями, относящимися к еврейской жизни. Одно из таких событий – состоявшаяся в феврале в Музее личных коллекций при ГМИИ имени Пушкина выставка «Общая тетрадь. Три поколения рода Аксельрод».

З. Аксельрод. М. Аксельрод.

Поколения три – но представителей рода четыре. Это художник Меер Аксельрод (1902–1970), его брат поэт Зелик Аксельрод (1904–1941), дочь Меера поэт Елена Аксельрод и ее сын художник Михаил Яхилевич. Уместно напомнить о том, что к этому роду причастна и жена Меера Аксельрода известная писательница Ривка Рубина, чьи тексты украсили выставку и изящно оформленный каталог.

Наибольшего, хотя и сравнительно скромного, признания в отечественной культуре добился Меер Аксельрод, о котором известный искусствовед М. В. Алпатов писал: «Искусство Аксельрода со временем будет оценено как искусство крупнейшего художника нашего времени». Родившись в белорусском местечке Молодечно, он попал во ВХУТЕМАС, где учился у знаменитого Фаворского. Его графическая школа наложила печать на талант Аксельрода, хотя он и не был догматически верен ей, постепенно отойдя от графики. Уже во ВХУТЕМАСе он начал участвовать в выставках, его сразу заметили. «Давно не было такого явного и надежного графического дарования», – писал о нем в 1928 году Абрам Эфрос.

В конце 20-х годов упрочился интерес Аксельрода к еврейской тематике: он путешествовал по еврейским местечкам Белоруссии, словно торопясь запечатлеть их в предчувствии скорого их исчезновения. Пройдя школу левого искусства, он всё-таки стремился соединить обобщенный мазок и условный колорит с характерностью натуры; острота контура размывается акварелью. Этот острый контур парадоксальным образом роднит графику Аксельрода с популярным в те годы плакатом, однако почерк художника узнаваем: дети кажутся маленькими старичками, а в стариках проступают детские черты. Он смотрит на жизнь глазами беззащитного жителя еврейского местечка. Не случайно в серии «Гражданская война» преобладают бегущие женщины с детьми или осиротевшие семьи.

В бесконечных ныне спорах о территориальной принадлежности и этническом составе Крыма работы М. Аксельрода могут стать новым, неожиданным свидетельством. В 1930 году в степном Крыму началось осуществление утопического проекта «землеустройства трудящихся евреев». Крым, разумеется, был куда ближе к естественному для евреев климату, нежели сибирский Биробиджан. Беднота из местечек бывшей черты оседлости с большим энтузиазмом принялась трудиться в сельскохозяйственных коммунах. Бригада художников, в которую входил и Аксельрод, запечатлела этот энтузиазм. Серия гуашей и акварелей «В степи» составляет приметную часть экспозиции. Это зарисовки с натуры, в которой художник улавливает классические мотивы. Так, небольшие работы «Утаптывают силос» и «Игра в мяч» отсылают к знаменитому полотну Матисса «Танец».

В 30–40-х годах Аксельрод работает преимущественно в области театральной декорации и книжной графики, сохраняя верность еврейской теме. Однако временный уход из станковой живописи был, вероятно, вызван не только ужесточившимся идеологическим диктатом, но и какими-то внутренними причинами. Скрытую литературность многих работ Меера Аксельрода организаторы выставки проявили их соседством со стихами младшего брата художника, Зелика, которому была отпущена гораздо более короткая и драматичная жизнь.

О судьбе поэта Зелика Аксельрода рассказывает его дочь, Елена Аксельрод:

В родном местечке Молодечно на Виленщине он, вместе с братьями, помогал отцу, позже киоскеру, развозить по местечку тележку с пивом. Его первое эмоциональное потрясение – изгнание евреев из прифронтовой полосы во время первой мировой войны: дескать, евреи по сходству языков могут сотрудничать с немцами. Долгие скитания по России запечатлены в ранней поэме З. Аксельрода «Осень. 1915. (Беженцы)». После войны семья поселяется в Минске, а Зелик учится в Москве, в Педагогическом институте им. Бубнова и в Литературном институте им. Брюсова. Потом возвращается к родителям, работает в детском доме в Минске.

В 1922 году выходит тоненькая книжка восемнадцатилетнего поэта «Трепет» (на идише), а первые публикации относятся еще к 1920 году. Ни на кого не похожий лирический голос сразу же привлек к себе внимание читателей. Зелик Аксельрод был заметен еще и потому, что работал ответственным секретарем, а потом редактором журнала «Штерн» и вместе с поэтом Изей Хариком возглавлял секцию еврейских писателей при Союзе писателей Белоруссии. Возглавлял, «зарабатывая» свой арест. Впрочем, он постоянно его ждал. Подсознательно – с того момента, как литературные церберы наперебой принялись обличать его: то «буржуазный национализм» почуют, то «нездоровый интерес к прошлому», то «порочный уход от бурной действительности». А сознательно – после ареста в 1937 году его ближайшего друга Изи Харика и многих живших в Минске еврейских писателей...

Е. Аксельрод.

З. Аксельрод был одним из немногих литераторов, подписавших протест против ликвидации еврейских школ в Советском Союзе, против решения закрыть газету на идише в Вильнюсе, чем, видимо, и определил свою участь. В 1941 году он был арестован. Когда немцы подходили к Минску, заключенных разделили на две колонны: уголовников отпустили на все четыре стороны, а тех, кто не знал, за что сидит, повели в лес за 40 километров и там расстреляли. Зелик погиб одним из первых. Об обстоятельствах его гибели рассказали чудом спасшиеся тогда писатели Эли Каган и Григорий Березкин.

М. Яхилевич.

Когда стало известно об аресте Зелика, не раздумывая, бросился хлопотать о нем Перец Маркиш, к нему присоединился критик Арон Гурштейн, удалось добиться вмешательства Ильи Эренбурга. Разумеется, все эти усилия ни к чему не привели.

При жизни Зелик Аксельрод успел издать четыре сборника стихов на идише. В 1937 году в Москве в Гослитиздате была опубликована книга его стихов в переводе на русский язык. Среди переводчиков – такие превосходные поэты, как Семен Липкин и Михаил Светлов. Посмертно в издательстве «Советский писатель» вышли книги «Утренний свет» (1963) в переводе на русский и «Стихотворения» (1980) в оригинале. Сборник избранных стихов З. Аксельрода издан в Нью-Йорке в 1961 году.

М. Аксельрод. Изгнание евреев (из серии «Гражданская война»). 1927 год.

В 1979 году Ривка Рубина написала этюд о творчестве поэта под названием «Красные капли на белом снегу». Процитируем несколько фрагментов из этого этюда:

В своих юношеских видениях Аксельрод – «скульптор жемчужной ночи» в печально-задумчивом бедном местечке <...>

И почти в то же время жизнерадостно вспыхивает стихотворение «К моей кружке» <...> Ощущалось в нем (стихотворении. – Ред.) то вечное, что не могло не тронуть юношей и девушек, которые сами только-только вышли из местечка. В начищенной до глянца будничной кружке, как в зеркале, мерцает и отражается связь поколений.

И вот поэма «Осень. 1915», с подзаголовком «Беженцы». Это произведение юноши неполных двадцати лет определило весь дальнейший путь Аксельрода в поэзии. Здесь уже не только «белое сияние», здесь на белом сиянии «красные капли»… Раз и навсегда, уже на всю жизнь, в мальчишеском сердце запечатлелся драматизм кровавых дней войны. Раз и навсегда, уже на всю жизнь, мальчика заворожила русская зима, сверкающая снегом. Зима осталась в стихах Аксельрода как любимое время года.

Нет, не мы здесь идем –

Посмотри, свеж и чист

Здесь идет только снег

И в глаза наши дышит.

И висит в нем бумаги

Нетронутый лист,

И на нем белый снег

Имена наши пишет.

М. Аксельрод. Красный дом в Минске. 1928 год.

Соседство изображения и слова, заложенное в замысел выставки о нескольких поколениях семьи Аксельрод, дает неожиданные результаты: в картинах открывается новый смысл. Вот стихотворение Зелика о конях на водопое:

…И у лошади есть думы –

Пьет, мечтая о своем.

И обратно с водопоя

Конь идет к себе домой,

Видит небо голубое –

Вспоминает водопой.

А вот герои Меера из цикла «В степи»: внешне беззаботные коммунары, их работа, карнавал. Но в портретных зарисовках угадывается совсем не беззаботная скрытая мысль, роднящая этих персонажей с другими героями художника.

В последние два десятилетия жизни (1950–1960-е годы) Меер Аксельрод обращается преимущественно к пейзажам. Это не только узнаваемые крымские горы – это и старый Минск (цикл «Воспоминания о старом Минске»), уже не существующий в реальности, но сохранившийся в памяти художника. Его письмо всё сильнее тяготеет к крупным цветовым плоскостям, лишенным глубины даже в портретах. Возвращаясь к наследию левого искусства времен своей молодости, Меер Аксельрод прокладывал дорогу своему наследнику в живописи.

М. Аксельрод. Портрет дочери. 1963 год.

Давно подмечено, что и в жизни, и в искусстве чувство родства передается не по прямой: внуки оказываются ближе, чем родные дети. Елена Аксельрод вспоминала, что отец хотел видеть ее художницей, но она предпочла филологию и литературу. Отец смирился: в конце концов, и дядя, и мама – писатели. А вот внук, Михаил Яхилевич, стал художником – сначала театральным, а потом и станковым. Свой неповторимый стиль он нашел после репатриации. Цветовой и пространственный минимализм пустыни, стен, окон, балконов, неба, между которыми, как птенцы в ладони, зажаты условные фигурки людей, ставит человека лицом к лицу с бытием. Дома возникают из пустыни, как люди возникают из домов, вклиниваясь в небо.

М. Аксельрод. Утаптывают силос (из серии «В степи»). 1931 год.

Освобождаясь от фигуративности, внук Меера Аксельрода выявляет тот взгляд на мир, который был «спрятан» в творчестве деда. Его картины лишены всяких признаков времени, места, социальности. Их лейтмотив – отчуждение, в том числе от того, что в виде воспоминания присутствует в стихах Елены Аксельрод. И лишь там, где теплота чувства в ее стихах отступает перед экзистенциальным холодом, происходит сближение поэта и художника:

Небо совсем домашнее,

Близкое, как потолок, –

Не московское, не вчерашнее –

Иудейское – что же Б-г

Не приблизится, не откликнется?

Свистнет ночь в серебристый манок,

И надвинется, и накинется,

Обнажив с головы до ног.

Кто позволил ей в жизнь

мою вклиниться?..

Близко небо, Г-сподь далек.