[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ОКТЯБРЬ 2005 ЭЛУЛ 5765 – 10 (162)
«ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА КОНЧИЛАСЬ – БОРЬБА ПРОТИВ ХЕДЕРОВ НАЧАЛАСЬ»
Cудьба еврейского религиозного образования в Советской России (1917–1930)
Александр Локшин
Сложилось убеждение, что православие было чуть ли не единственной конфессией, подвергавшейся гонениям в эпоху большевизма. Имеется, однако, немало свидетельств тому, что среди тех, кто испытывал на себе постоянное давление, познал гонения, изведал террор со стороны советской власти, были и евреи, придерживавшиеся религиозной традиции. Антиклерикальная война, начатая с первых же дней существования новой власти, велась против всех конфессий без исключения. В каждом случае у нее, разумеется, были свои особенности. Кампанию по борьбе с «иудейским клерикализмом» проводили главным образом коммунисты-евреи, объединенные в еврейские секции при губернских обкомах партии и имевшие свой центральный орган – Евбюро при ЦК РКП(б). Именно евсекциям в немалой степени режим и отдал на откуп политику на «еврейской улице». С 1920–1921 годов, сначала несколько неуверенно, а потом всё с большим пылом и фанатизмом они осуществляли свои замыслы.
Сцена из антирелигиозной пьесы, в постановке Белорусского государственного еврейского театра под руководством М. Ф. Рафальски.
В первые годы большевистской диктатуры наиболее важные и очевидные приметы еврейской религиозной жизни – Шабос, праздники, кашрус и обрезание – были подвергнуты самой решительной критике в еврейской коммунистической прессе и на различного рода собраниях, организованных властями. Однако поначалу соблюдение еврейских религиозных традиций, как правило, не запрещалось. Насильственных действий не было. Антииудейские кампании покамест сводились к тому, что верующим мешали молиться – особенно когда наступали главные религиозные праздники. В 1920 году в Гомеле в Йом Кипур на площади, где стояла самая большая городская синагога, евреи-комсомольцы организовали шумный митинг c пением «Интернационала», поставив себе целью сорвать службу. Нечто подобное происходило и во многих других городах. Например в Минске в Йом Кипур в клубе собрали еврейских рабочих, прочитали им лекцию «Моисей и Дарвин», после чего специально в день поста был организован обед, играла музыка, исполнялись революционные песни. В Кременчуге в тот же день в добровольно-принудительном порядке рабочие трудились в пользу безработных лишних два часа; затем со знаменем прошли мимо синагоги.
С 1922 года антирелигиозные акции становятся более частыми, продуманными и длительными. Каждая имеет свое название. Скажем: «Кампания по борьбе против субботнего отдыха». Или: «Неделя борьбы с клерикалами»... Организуются пока еще театрализованные суды над историей еврейской религии, над традиционными обычаями. В том же Гомеле прошел «Cуд над богами с сожжением чучела Ие-говы», в Одессе – «Суд над праздником Всепрощения». В это же время впервые появляются так называемые и печально знаменитые «письма трудящихся». Газета «Безбожник» с ликованием сообщала миру, что в 1923 году в редакции харьковских газет поступило 2500 писем от еврейских рабочих и служащих с просьбой о закрытии синагог. Через несколько лет письма подобного рода станут «обоснованием» для властей при уничтожении еврейских молитвенных домов.
Однако с самого начала борьбы с иудаизмом в отношении еврейских религиозных учебных заведений проводилась куда более жесткая политика. Сражаясь за юные души, власть и ее ударный отряд – евсекция – отказывались использовать для борьбы систему медленного удушения, длительной пропаганды, как принято было в отношении взрослых. Здесь нельзя было ограничиваться половинчатыми мерами. Член еврейской секции И. Славин в статье «Клерикализм и сионизм у евреев» писал: «Гражданская война кончилась – борьба против хедеров началась». 30 августа 1921 года был принят циркуляр Народного комиссариата просвещения, требовавший, чтобы «хедеры и ешивы, имеющие характер постоянно функционирующих учебных заведений, в которых учатся дети до 18 лет, были немедленно закрыты». Разработанный советскими чиновниками единый план ликвидации хедеров был рекомендован и принят Евбюро Наркомпроса. Приняв циркуляр, власти стали проводить на местах «антихедерные» митинги; к участию в них привлекались самые разные слои населения. В Бобруйске вывели на демонстрацию малолетних детей – учащихся хедеров. В Слуцке в том же 1922 году состоялась конференция домашних хозяек. Вот одно из выступлений: «Я уже стара, у меня дрожат руки и ноги, я уже столько не проживу, сколько прожила. Я знаю – грех так говорить. Но я должна сказать: хедер губит наших детей».
Вслед за закрытием хедеров начались открытые репрессии. На собраниях трудящихся евреев выясняли, кто именно из членов профсоюза продолжает посылать детей в хедеры, и выносили решения о недопустимости дальнейшего пребывания этих людей в «пролетарской семье». Правда, кое-кто из коммунистов-евреев отдавал себе отчет в том, насколько гибельным для их собственного народа может стать курс, направленный на ликвидацию национальной школы. В статье «Что мы закрываем?», опубликованной в связи с ликвидацией еврейских общин, Шимон Диманштейн, комиссар по еврейским национальным делам, в свое время учившийся в ешиве, писал, что евреи смогли сохраниться в рассеянии только благодаря «сильному религиозному чувству». Что духовное превосходство евреев, поднявшихся до монотеизма, делало их сильнее своих угнетателей, сильнее других языческих народов. Оно «охраняло от ассимиляции». В этих словах, достаточно неожиданных для коммуниста, звучит уважение к еврейскому народу и его традициям. Тем не менее классовые ценности всё равно оказались выше. «Борьба с буржуазией настоятельно требует, – продолжает Диманштейн, – разрушить твердыню еврейских общин. Мы слишком долго их терпели». Мысль эта могла быть отнесена и к хедерам. Угроза была весьма серьезной и для несогласных означала возможность оказаться в рядах так называемых «лишенцев», приравненных к социально чуждым элементам. Последние в формировавшемся советском социуме находились на положении неполноправных маргиналов. Вскоре стали проводиться конференции беспартийных еврейских рабочих и служащих; те почти всегда единогласно высказывались за закрытие хедеров. В ряде случаев на подобные конференции приглашались раввины, которым предоставлялась возможность выступить в защиту своих взглядов. На конференциях выбиралась «комиссия помощи еврейскому бюро отдела народного образования по ликвидации хедеров». В ее задачу входила, среди прочего, обязанность выслеживать и выдавать властям тайные хедеры. Наконец, «учитывая требования трудящихся», принималось постановление местного исполкома о закрытии хедеров. Такова была в общих чертах планомерная деятельность по ликвидации существовавшего веками еврейского начального образования. К 1923 году легальные хедеры в Советской России были ликвидированы. «Гроб над хедером основательно заколочен, – радовался М. Левитан, один из влиятельных евсековских деятелей. – Уже не воскреснуть этому призраку».
Особенность политики, касающейся еврейского религиозного образования, сформулирована Моше Айзенштадтом, который еще до революции занимал должность общественного раввина Петроградской хоральной синагоги. В записке, тайно переданной членам Американского объединенного распределительного комитета («Джойнт»), он писал в 1926 году:
«Мнение, что власти в Советской России запрещают нам молиться или делать обрезание нашим детям, неверно. Нам дозволяют иметь наши синагоги, есть кошерное мясо... Никто не препятствует нам в этом. Однако дискриминация... состоит во вмешательстве в религиозное образование наших детей... Когда обнаруживают религиозную школу, где учатся три или больше мальчиков, учителя немедленно арестовываются... Наше молодое поколение насильственно отрывают от нас... Наш долг обратить внимание американского еврейства на эту чудовищную несправедливость».
Акции властей нередко встречали глухое, а подчас и открытое сопротивление. Именно политика в сфере образования – больше, чем в любой другой сфере религиозной жизни, – вызвала решительное противодействие еврейской массы. «В Витебске, в большой синагоге города, – сообщала московская газета “Безбожник”, – собралась многотысячная фанатизированная толпа, от имени которой к залу суда явились депутаты с угрозами и требованием пустить в зал. При выходе из помещения, где проходил суд, тт. Абрам (зав. отделом) и Храповский (зав. губнаробразом) подверглись нападению фанатиков».
Общественный раввин Хоральной синагоги д-р М. Айзенштадт.
Особую известность получила речь раввина Мордехая Барышанского на митинге евреев-рабочих Гомеля, обсуждавших фактически уже заранее решенный властями вопрос о закрытии хедеров. По словам корреспондента одной из советских газет, раввин Барышанский произнес «явно контрреволюционную, глубоко оскорбляющую власть речь, сравнив притеснения верующих евреев властями с антисемитской политикой последнего русского царя Николая II». Речь раввина, по мнению журналиста, была выслушана собравшимися с глубоким сочувствием, в то время как доклад евсековца Переля «несколько раз прерывался возгласами и репликами с мест, оскорбляющими как коммунистическую партию, так и советскую власть». Едва время Барышанского истекло, президиум напомнил ему об этом. Но раввин, указав на публику, произнес: «Спросите о времени у них». В ответ люди зашумели, послышались громкие возгласы – все настаивали на продолжении выступления. «Под бурные аплодисменты Барышанский, как триумфатор, сошел с трибуны». «Целых два дня еврейская обывательщина, наэлектризованная горячими защитительными речами Барышанского, продолжала волноваться, и толпа возле синагоги бушевала до поздней ночи, ввиду чего приходилось разгонять ее с помощью милиции». Вскоре гомельские власти организовали судебный процесс над бунтарем. Местный ревтрибунал приговорил раввина к «двум годам принудительных работ со слабой изоляцией». Открытое выступление Барышанского (его прозвали «еврейским Тихоном») привлекло внимание мировой общественности к судьбе хедеров в России.
Инсценированный «суд» над хедером в Витебске в 1921 году тоже вызвал открытое выступление против местной евсекции; его пришлось подавлять милицейскими силами. Как это случалось не раз в еврейской истории, скажем в эпоху разрушения второго Храма, Йоханана бен Заккая и организованной им академии в Явне, в религиозных кругах было принято решение не идти на прямую конфронтацию с властью, с превосходящими силами партии и государства.
К созданию подпольных хедеров еврейские общины фактически приступили сразу же после появления циркуляра Наркомпроса в августе 1921 года. Уже в 1922 году состоялось несколько судебных процессов над организаторами незаконных учебных заведений. В Баку судили 16 раввинов и «крупных еврейских спекулянтов» – попечителей тайного хедера и Талмуд-Торы. Тайные хедеры были обнаружены властями в разных местах, в частности в самой Москве, в местечке Княжицы Могилевской губернии, кое-где еще. В 1925 году в Киеве шел судебный процесс над организаторами подпольных хедеров; однако, несмотря на преследования, руководители киевской общины не отказались от обучения детей. В 1929 году в том же Киеве не менее четверти детей, учившихся в советских школах, одновременно посещали подпольные хедеры – хорошо организованные и работавшие в три смены.
В ряде случаев несколько известных людей, возглавлявших ешивы, вместе с группой учащихся эмигрировали в Польшу. Раввин Моше Соловейчик, представитель знаменитой раввинской династии, глава ешивы в Воложине, раввин Исроэл-Меир а-Коэн, известный под именем Хофец Хаим и особо почитаемый в среде евреев-литваков, раввины Борух-Бер Львович и раввин Исер-Залман Мельтцер – все они с 1921 по 1923 год в ответ на притеснения большевистского режима оставили советскую территорию. Учащиеся ешивы в Новогрудке, которым поначалу только угрожали и которых потом стали открыто преследовать, вместе со своими семьями и родителями тайно перешли советско-польскую границу. К концу 1923 года житомирский корреспондент «Дер Эмес», центральной большевистской газеты на идише, писал, что хедеры и ешивы ликвидированы по всей области – за исключением одной или двух ешив, переместившихся в самые отдаленные районы края. Задача, которую предстоит решить еврейским большевистским активистам, утверждала газета, – это привлечение подрастающего поколения к новым формам образования – советским. Стороннему наблюдателю исчезновение традиционного еврейского образования представлялось правильным. Но это было крайне поверхностное впечатление. Кроме того, еврейское религиозное образование на самом деле не подверглось ликвидации – оно ушло, как уже говорилось, в подполье. Более того, тайные хедеры и ешивы сплачивались, ведомые желанием устоять и сохраниться. Их становилось всё больше и больше.
Организацией, взявшей на себя ответственность за этот процесс, стал Комитет раввинов (Ваад Рабаней) СССР. Основал и возглавил его Любавичский Ребе Йосеф-Ицхок Шнеерсон. Комитету удалось просуществовать с конца 1922 до весны 1930 года. Решающая роль в нем, естественно, принадлежала рабби Шнеерсону, однако сам раввинский Комитет не был только любавичской организацией. Кроме рабби Шнеерсона в его руководство входили главные раввины крупнейших городов России, Белоруссии и Украины: духовный раввин Шмуэл Рабинович из Москвы, Менахем-Мендл Глускин из Минска и Элия Аарон Милейковский из Харькова. Первый не был хасидом; он принадлежал к «литовскому» направлению в иудаизме. Последний был религиозным сионистом. Новозыбковский раввин Шломо-Йосеф Зевин получил пост секретаря организации. Создание Комитета стало подлинным переворотом. Совершил его молодой энергичный хасидский раввин, сумевший свергнуть власть престарелых священнослужителей Москвы и Петрограда. Рабби Шнеерсон рассматривал Комитет раввинов не только как сообщество религиозных деятелей, занятых дискуссиями и консультациями. Он видел в нем в первую очередь контрольный орган, регулирующий деятельность еврейских религиозных общин и других организаций в Советском Союзе. Целью его было объединение всех общин страны под довольно жестким и централизованным руководством. Пребывающий в изоляции, но соблюдающий традиции еврей, отдельный раввин, отдельные синагога, миква или хедер оказывались не в состоянии противостоять силам правящего режима. Центральной организации легче было найти необходимые средства, организовать моральную поддержку, дать совет – как вести себя в том или ином случае в отношениях с местными властями. Проще было предоставить юридическую защиту, легче распространить информацию о нарушении прав той или иной еврейской организации и даже одного из его членов.
Эта была совершенно новая форма еврейской религиозной жизни. Сотни лет иудаизм в Восточной Европе держался на религиозных общинах, каждая из которых самостоятельно вела свои дела. У русского еврейства никогда не было главного раввина, центральной консистории, общенационального собрания раввинов или объединения синагог. Идея Ребе Й.-И. Шнеерсона зиждилась на его собственном опыте и основах хасидизма. В жизни хасидских общин роль Ребе была очень велика. Он занимался самыми разными проблемами. Назначал раввинов и резников (шойхетов), распределял средства, осуществлял духовное руководство, вел переписку со своими последователями. Столкнувшись с серьезными трудностями, которые переживали религиозные евреи в Советском Союзе, он напряженно искал возможность выхода.
Новая структура отличалась от привычных форм хасидской общинной жизни прежде всего тем, что должна была быть тайной, полностью скрытой от карательных служб нового режима и его осведомителей. Тут Ребе Шнеерсон использовал систему проверенных методов русского революционного движения, прежде всего его еврейской «составляющей» – Бунда. Система включала в себя налаживание тайных каналов для получения помощи из-за границы, использование секретных эмиссаров, содействовавших религиозной деятельности в Советском Союзе. Й.-И. Шнеерсон, несколько позже оказавшись за пределами Советской России, называл этих заграничных эмиссаров на старый лад – «арумфорер» (коммивояжеры) или «агитаторн».
Рабби Й.-И. Шнеерсон.
Тем временем Комитет раввинов развернул широкую деятельность; главным делом стала поддержка хедеров и ешив в Советском Союзе. В конце 1922 года члены Комитета принялись за выработку правового статуса еврейского начального религиозного образования. Секретарь комитета раввин Ш. Зевин сумел установить неофициальные контакты с Центральной юридической консультацией в Москве. В 1923 году туда был направлен запрос: разрешают ли советские законы преподавание религии в частном доме группе из пяти-шести детей? Из консультации пришел положительный ответ. Комитет разослал нотариально заверенные копии этого документа в десятки общин. Разослал по всей стране. Это стало реальной поддержкой деморализованным и запуганным местными властями меламедам. В случае ареста или во время суда те могли сослаться на письмо из Центральной юридической консультации, доказывая, что не нарушили советское законодательство. Когда в 1923 году Народный комиссариат юстиции вознамерился внести изменения в Уголовный кодекс СССР, запретив частное обучение религии, раввинский Комитет решительно воспротивился нововведению. Комитет собрал в Киеве, в Минске, в других городах и получил почти 5 тыс. подписей с протестом против несправедливого преследования еврейских педагогов. Комитет раввинов убедил старейшину московской синагоги, активного участника сионистского движения Давида Шора, музыканта по профессии, имевшего связи в высших советских и партийных кругах, переслать письма верующих, сопроводив их собственным письмом председателю Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета (ВЦИК) Льву Каменеву. В июле 1923 года во время встречи с Каменевым Д. Шору удалось склонить последнего на свою сторону. Л. Каменев обратился к заместителю Генерального прокурора Николаю Крыленко. На очередном заседании ВЦИК Крыленко заявил, что Наркомюст принял решение отказаться от введения поправки к Уголовному кодексу, касающейся запрета на частное обучение основам религии. Комитет раввинов воспринял эту удачу как крупный политический успех. Заверенные экземпляры протокола заседания ВЦИК вновь были разосланы по общинам.
Работа «Ваад Рабаней СССР» во многом зависела от финансовой поддержки из заграницы. Й-И. Шнеерсон установил контакты со Всемирным Еврейским Альянсом в Париже, с комитетом раввина Меира Хильдесхеймера в Берлине, с ортодоксальным «Агудас а-Рабаним». Самую большую пользу принесли связи с Американским еврейским объединенным комитетом («Джойнт») и его московским представителем – доктором Йосефом Розеном. Официально функции «Джойнта» в Советском Союзе ограничивались материальной помощью для восстановления разрушенной войной экономической жизни еврейских общин. Однако Розен и руководство «Джойнта» в Нью-Йорке согласились, несколько отклонившись от разрешенной властями сферы деятельности, выделить средства на поддержку «культурной работы» среди сионистов и религиозных евреев. С 1925 года эта помощь постоянно росла. За несколько лет на эти цели ушли десятки тысяч долларов. Комитет раввинов стал работать как орган, занимающийся распределением средств для поддержки подпольных хедеров и ешив. Мужество и целеустремленность р. Й.-И. Шнеерсона дали благой результат. Учащиеся хедеров и ешив преисполнились великой благодарности к этому незаурядному человеку. Их численность в трудные годы, несмотря на опасную ситуацию, на угрозу репрессий, выросла. По данным, которыми располагали р. Шнеерсон и Зевин, только в Минске число детей, посещавших хедеры, составило несколько сот человек. Комитет оказывал ежемесячную поддержку хедерам в 22 общинах, где обучались 3480 детей. Кроме того, время от времени помощь от Комитета получали хедеры из 44 других общин. В 1928 году, накануне новой беспрецедентной волны гонений на верующих, р. Шнеерсону удалось включить около 160 новых общин в сформированную Комитетом образовательную сеть, увеличив таким образом число хедеров до 8700. Но при этом он полагал, что в СССР имелось по меньшей мере еще 20 тыс. еврейских детей, чьи родители хотели дать своим детям религиозное образование, и не собирался останавливаться на достигнутом.
Шнеерсон рассматривал своих последователей как передовой отряд, обязанный всеми силами бороться за сохранение иудаизма в Советском Союзе. Он твердо верил, что эмиграция из СССР может только ослабить усилия и подорвать дух оставшихся. В 1925 году, получив письмо от одного из своих адептов, утверждавшего, что исповедовать иудаизм в России стало невозможно, и желавшего получить разрешение уехать с семьей в Эрец Исроэл, Шнеерсон решительно возразил автору послания:
«Для каждого из нас настало время понять, что нам не следует озираться вокруг себя в поисках другого места в жизни. Мы находимся здесь, и именно здесь мы должны хранить свет Торы и следовать по пути служения Б-гу. Всем нам давно пора понять, что у нас есть жизненная задача – помогать нашим братьям и в этой стране. Я говорю тебе прямо – оставь свои мысли об отъезде. Сосредоточься лучше на том, чтобы помогать нашим братьям и углублять изучение Торы».
Синагога, превращенная в клуб для рабочих.
В 1925 году по инициативе Ребе Шнеерсона в городе Невеле Ленинградской (ныне Псковской) области была открыта «Бейс Мидраш Ли-Рабаним Ве-Шохтим» – полуподпольная ешива для подготовки раввинов и шойхетов. За три года ее окончили 48 человек, а в 1928 году в ней было уже 65 учащихся. Подавляющее большинство подпольных религиозных учебных заведений – это результат деятельности движения Хабад; благодаря ему в тяжелейших условиях удалось сохранить многовековые традиции еврейского образования. Организованная евсекцией кампания по «раскрытию» хедеров редко приносила чаемые результаты. Скажем, в Кременчуге дети, посещавшие подпольные хедеры, упорно молчали, сколько бы их ни допрашивали. В Минске при нелегальной синагоге существовало религиозное издательство Гинзбурга; оно выпустило в свет азбуку для подпольных хедеров тиражом в 20 тыс. экземпляров. В том же Минске раввин Шаковский бесстрашно произносил в синагоге проповеди, призывавшие оградить еврейских детей от влияния атеистической советской школы: «Если в море возникает пожар на корабле, то прежде всего спасают детей... У нас сейчас большой пожар... Спасайте детей!» – воскликнул он. Формой открытого сопротивления явился ответ властям, организовавшим в Минске судилище над так называемой «иудейской контрреволюцией». Показательно анонимное письмо, в связи с этим процессом направленное, видимо, целой группой людей издателю в адрес еврейской минской газеты «Октябрь». «Уважаемый редактор! Вы – бандиты. Придет время, когда мы будем плясать в вашей еврейской крови, ибо русские не способны на то, что вы делаете... Пуришкевич и Замысловский[1] были благочестивцами по сравнению с вами. Теперь ваша спесь несколько спадет, нет уже евсекций[2]. Ваша кровь еще будет литься, кровь раввинов не пройдет вам даром».
Особого внимания заслуживают выступления магидов. Магиды – это бродячие проповедники. Нередко их речи включали в себя до дерзости прозрачные притчи и даже открытые призывы к религиозному нонконформизму. Вот какую притчу (машал) поведал слушателям один из магидов в московской синагоге на Арбате: «У меня была лошадь. Дохлая кляча, ее противно было запрягать. Нищета царила в моем доме. Но вот настал день ярмарки, и я выменял клячу на коня. Это был красивый конь и веселилась моя душа, глядя на него. Однако скоро я увидел, что конь мой опоенный и слаб на ноги и я не могу проехать на нем ни шагу». Вот пример, еще более недвусмысленного машала: «Никто не даст нам избавленья, ни Б-г, ни царь и не герой; добьемся мы освобожденья своею собственной рукой... Если избавление дает не Б-г, а рука, то, следовательно, рука у них является Б-гом. Но ведь руку можно сломать... А разве можно сломать Б-га? Следовательно, рука не Б-г. Значит, не правы они, говорящие, что нет Б-га».
В борьбе с еврейским образованием власти активно использовали самих детей. Например, в Кременчуге за дело взялись «юные безбожники» из городского «Союза воинствующих безбожников». Они обнаружили несколько подпольных хедеров. Обучавшихся там детей уговорами и насильно стали вовлекать в пионерские организации, а над меламедами было проведено несколько показательных судебных процессов.
Рабби Шнеерсон, председатель Комитета, практически сам принимал решения о финансовой поддержке тех или иных хедеров и ешив. Рачительное отношение р. Шнеерсона к распределению средств шло на пользу его личной репутации. Минская и слуцкая миснагедские ешивы постоянно обращались к нему с просьбами о помощи и восхищались учением Хабад. Эти ешивы даже предлагали включить изучение хасидизма как важного религиозного направления в свою учебную программу. Из-за нехватки средств и некоторых других привходящих обстоятельств Комитет раввинов не смог распространить свою деятельность на всё еврейское религиозное образование в Советском Союзе. Тем не менее он был самой важной и совершенной организацией своего рода в условиях быстро формирующегося тоталитарного атеистического государства.
Коммунистическая пресса на идише развернула резкую пропагандистскую кампанию против Любавичского Ребе, объявив его «самым опасным еврейским контрреволюционером» страны. Но даже после его ареста и последующей высылки из Советского Союза в сентябре 1927 года деятельность Комитета раввинов не прекратилась. Комитет продолжал работать; секретарем его оставался раввин Зевин, дополнительные обязанности принял на себя московский раввин Яаков Клемес. Правда, ешива в Невеле вскоре была обнаружена и закрыта властями. Ее руководителя, раввина Шмуэла Левитина, арестовали и сослали в Сибирь.
Тем не менее отчет Комитета о своей деятельности, составленный в 1929 году для «Джойнта», выдержан в спокойном и уверенном тоне:
«Нападки, обрушившиеся на ешивы, как бы тяжелы они ни были, не сломили дух студентов ешивы и их руководителей. Хотя в результате этого десять (человек. – А. Л.)были посажены в тюрьму, ешива не уничтожена. Когда евсекция начала притеснять ешиву, (она. – А. Л.) перебралась в другой город, разделилась на несколько частей и продолжала занятия. С уничтожением ешивы в Невеле учащиеся направляются в другие города...»
Выписка из протокола заседания «тройки» о высылке р. Й.-И. Шнеерсона в Кострому.
Не позже мая 1929 года письмо, подписанное Зевиным, Клемесом, примерно ста менее известными раввинами и «другими работниками в ортодоксальном еврействе», ушло на Запад. Авторы письма обращались к западному еврейству с просьбой не прекращать материальную поддержку ешив и других религиозных заведений в СССР.
Ситуация сильно изменилась к худшему осенью 1929 года, когда началась неслыханная по масштабу всесоюзная антирелигиозная кампания, когда десятки синагог были закрыты или превращены в рабочие клубы. На очереди стояло закрытие московской и ленинградской хоральных синагог. Многие раввины в России, в Белоруссии и на Украине были лишены гражданских прав. Их дома и квартиры конфисковало государство, они оказались перед реальной угрозой ареста и депортации. В этой обстановке немалое число религиозных деятелей стремилось покинуть родные места и перебраться куда-нибудь подальше или вообще эмигрировать.
Дело в том, что перед этим был принят новый закон о религиозных объединениях. В соответствии с ним религиозным организациям запрещалось оказывать материальную поддержку своим членам, устраивать молитвенные и другие собрания, открывать библиотеки и читальни. Массовые аресты прошли в Минске. Среди арестованных был Менахем Глускин, главный раввин города и член руководящего совета Комитета. Он и его соратники были обвинены в контрреволюционной деятельности. В сложившихся условиях минский Комитет раввинов лишился возможности помогать хедерам. Самым зловещим и пугающим было сообщение властей о том, что ими обнаружены «переписка с еврейскими организациями за границей... гектограф и документы, свидетельствующие, что община занималась контрреволюционной деятельностью, передачей сведений зарубежным организациям». Несомненно, в виду имелись контакты раввинского Комитета с «Джойнтом» и самим Ребе Шнеерсоном. В результате переписка с р. Шнеерсоном, жившим в Риге, и штаб-квартирой «Джойнта» в Нью-Йорке была прекращена. Обнаруженные документы и раскрытие несанкционированной советскими властями деятельности «Джойнта» принудили руководство последнего прекратить финансирование религиозных учреждений. Это нанесло смертельный удар Комитету раввинов и привело к его самороспуску. В результате подавляющее большинство тайных хедеров оказались закрытыми.
Раввин М. Глускин.
***
Подпольные учебные заведения, хедеры и ешивы дали образование десяткам тысяч еврейских мальчиков и юношей. Более десяти лет они сумели выстоять в невероятно трудных условиях и продемонстрировали уникальное мужество. Рабби Шнеерсон и его единомышленники были убеждены: их деятельность спасла от гибели еврейскую религиозную традицию в Советском Союзе. Несмотря на беспощадные антиклерикальные кампании последующих десятилетий, иудаизм уцелел и оказался необходим новым поколениям евреев, явившимся в мир на этой земле, под небом этой страны.
Постоянному автору «Лехаима» Александру Ефимовичу Локшину исполняется 55 лет. Поздравляем его с юбилеем и надеемся на дальнейшее сотрудничество.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru