[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ СЕНТЯБРЬ 2005 АВ 5765 – 9 (161)
С Хасидской тоЧки зрениЯ
Антология праздников
Составитель Алтер Мецгер
Рош а-Шона
Зов шофара: две хасидские притчи
Зов шофара – главный ритуал и наивысшая точка праздника Рош а-Шона. В Талмуде сказано, что в зове шофара сливаются два мотива: это трубный звук, возвещающий о коронации Б-га Властелином Вселенной, и это же – призыв, напоминающий Б-гу о народе Израиля. В двух приведенных ниже фрагментах Ребе излагает хасидские притчи, помогающие глубже понять обычай трубить в шофар и осознать сущность праздничного обряда, совершаемого на Рош а-Шона.
Один из талмудических мудрецов, Рабба, учил: «Говорит Б-г народу Израиля: “На Рош а-Шона читайте предо Мной <строки> о Царстве, <строки> о памятовании, и <да будет слышен> звук шофара. Царствие: вы провозгласили Меня Властелином над вами; памятование: память о вас предстанет предо Мной; чем сие достигается? – зовом шофара”» (Рош а-Шона, 32б).
Что подразумевается в Талмуде, когда говорится о том, что шофар является средством провозгласить Б-га Властелином и пробудить в Нем память о народе Израиля? В хасидских трудах приведены две притчи, помогающие понять, что содержит в себе зов шофара. Одну из них рассказал рабби Исроэл Баал-Шем-Тов.
Притча Баал-Шем-Това
Жил на свете царь, и был у него единственный сын, воспитанный и ученый, свет очей своего отца. И решил царь, что сыну пошло бы на пользу, если бы он отправился в дальние страны, где набрался бы мудрости и постиг людские обычаи. И предоставил царь сыну почетный эскорт из людей благороднейшего происхождения и должностных лиц, и свиту слуг, чтобы заботились о них. Царь выделил своему сыну большие средства, чтобы тот мог путешествовать в роскоши и объехать множество стран и далеких островов. Юный царевич благодаря этому наберется великой мудрости и опыта, – надеялся царь.
За время долгого путешествия сын, привыкнув к роскоши, растратил деньги на удовольствия: вся его жизнь была подчинена чувственным усладам и самоутверждению. В конце концов царевич спустил всё свое состояние.
И вот он оказался один-одинешенек в чужой стране, где никто не ведал о том, что его отец – великий владыка. В отчаянье царевич решил вернуться домой. Однако он так долго отсутствовал на родине, что совершенно позабыл ее язык. Вернувшись в родную страну, он знаками пытался объяснить окружающим, что перед ними – царский сын, но те не понимали его. Наконец он достиг дворца – и с помощью того же языка знаков попытался объясниться с челядью. Бесполезно. В полном отчаянье он закричал во весь голос, надеясь, что, может быть, отец во внутренних покоях услышит его, выйдет и признает в одичалом страннике, одетом в рубище, своего сына. Царь действительно услышал отчаянный крик, который напомнил ему голос сына, но голос, надломленный страданием. Этот крик пробудил в нем отцовскую любовь и сочувствие, он выбежал и, увидев свое чадо, заключил его в объятья и поцеловал…
Эта аллегория объясняет связь между Б-гом и народом Израиля, ибо евреи названы сыновьями Б-га. Души евреев посланы на землю, чтобы набраться мудрости, – подобно тому, как царевич был послан отцом в долгое путешествие. Приобщаясь Торе и исполняя заповеди, душа может подняться на высочайший духовный уровень. Однако телесные страсти и стремление к чувственным удовольствиям приводят душу ко всё большему и большему отдалению от ее Отца, покуда она полностью не утратит воспоминания о родном наречии – Торе. И лишь возвратившись к Владыке и прибегнув к примитивному, но идущему из самой глубины сердца воплю, душа может соединиться с Б-гом, выступающим для народа Израиля в роли Отца. В этом смысл трубного зова шофара, звучащего в праздник Рош а-Шона. Это вопль, поднимающийся из самой глубины сердца еврея. Это глубочайшее выражение раскаяния, сожаления о прошлом и принятия обязательства в будущем повиноваться воле Отца. Крик этот пробуждает сострадание, Б-г снисходит к нему; Он являет Свою любовь к сыну, прощая ему прошлые прегрешения.
Притча рабби Леви-Ицхока из Бердичева
Вторая притча приведена в Кдушас Леви, компендиуме хасидских комментариев к Торе, составленном рабби Леви-Ицхоком из Бердичева.
Как-то царь забрел в лес. Он так углубился в чащу, что сбился с пути и не мог найти дороги, которая привела бы его к дому. Посреди глухого леса он наткнулся на простолюдинов и попросил вывести его отсюда, но они ничем не могли ему помочь, поскольку никогда не слыхали о торном тракте, ведущем к царскому дворцу.
Затем царь встретил человека мудрого, что бежал в лес от суеты, и поделился с ним своею нуждой. Отшельник сразу понял, что перед ним царь, и был очень тронут этой встречей. Он отправился с царем к торному тракту, довел его до самого дворца и оставался при нем, пока царь не набрался сил и не воссел во славе на свой престол. Конечно, спаситель обрел у царя великую милость.
Шло время. Однажды мудрец совершил нечто неподобающее в глазах царя, и тот разгневался. Царь повелел, чтобы с ним поступили так, как поступают с нарушителями законов и отдали под суд. Мудрец понял, что суд обойдется с ним чрезвычайно сурово. В трепете он пал пред царем на колени и умолял его о единственной милости: прежде чем состоится суд и будет вынесен приговор, да будет ему дозволено облачиться в наряд, который был на нем, когда он встретил царя в лесу. И да соизволит царь надеть на себя то самое платье, в котором он был тогда...
Царь внял мольбе. И когда оба облачились в одежды, бывшие на них во время первой встречи, царь припомнил доброту отшельника, которая спасла ему жизнь. Когда в его памяти всплыли все обстоятельства того, как он вернулся на царский трон, великое милосердие пробудилось в нем. И, преисполнившись сочувствия, царь великодушно простил своего спасителя и вернул ему высокое положение.
Эта история описывает связь между Б-гом и Израилем. Когда давалось Откровение на Синае, Всевышний обратился ко всем народам, предлагая им Тору, но все народы, кроме евреев, от нее отказались. Мы же единственные приняли Тору, приняли с радостью и ликованием, сказав: «сделаем и будем слушать» (Шмойс, 24:7), причем обязались исполнить ранее, чем выслушали. Мы продемонстрировали верность Б-гу, приняв «ярмо Владычества небесного», провозгласив Б-га, во всем Его величии, Властелином над нами и дав обещание исполнять Его заповеди и хранить верность Его святой Торе.
И вот мы грешили, мы восставали против Него… Одно из базовых положений хасидизма учит: заповеди – это духовные «одеяния» души (Тания, гл. 4). Когда звучит шофар, его зов можно уподобить «облачению» в «одежды» заповедей. Б-г вспоминает наше безоговорочное принятие Торы на Синае, и прощает нам все наши грехи, и вписывает наше имя в Книгу Жизни.
Две эти притчи соотносятся с двумя благословениями: во время службы на Рош а-Шона, покуда звучит шофар, мы вспоминаем о малхиойс (Владычестве) и зихронойс (памятовании). Первая притча сосредоточена на царском сыне: он возвращается и простым криком, идущим из глубины сердца, аллегорически объявляет о принятии «ярма Владычества <Б-жьего>». Вторая притча говорит о выдающихся качествах еврейского народа, явленных при даровании Торы, во имя которых «память о вас предстанет предо Мной <во имя милости>».
После этого легко понять высказывание Талмуда «чем сие (Владычество и памятование) достигается? – зовом шофара»: этот звук – наш крик отчаянья, когда мы раскаялись, признали Б-га Владыкой, стоящим над нами, и обратились к служению Ему – «возгласите Меня Властелином над вами». Памятование же Б-га о нас связано с «одеянием» заповедей, в которое облекается еврейский народ, чтобы «предстать предо Мной <во имя милости>».
Молитва Ханы: женщина учит нас молитве
Тфила, молитва Б-гу, представляется весьма несложным процессом. С другой стороны, молитва – это своеобразная амальгама всех славословий Б-гу: она и мольба, и благодарение, в ней присутствует элемент воспоминания и созерцания. В Талмуде многие законы, касающиеся молитвы, выводятся из опыта, пережитого бездетной Ханой, обратившейся к Б-гу с просьбой даровать ей сына (Брохойс, 31а). Эйли, первосвященник, присутствовал при ее молитве и счел Хану пьяной, притом что она не пила вина, но скорбела духом и изливала душу свою пред Г-сподом (I Шмуэл, 1:13-16). Ребе поясняет глубокий смысл ошибки Эйли и ответа Ханы.
Афтора, читаемая в первый день Рош а-Шона, рассказывает о Хане. Хана была бездетна (I Шмуэл, 1:2), покуда своей молитвой не снискала Б-жественного милосердия и не родила сына Шмуэла, ставшего одним из величайших пророков.
Тора частями читается каждую субботу и праздник, и каждая такая часть непосредственно связана с тем или иным временем. Рассказ о Хане связан с праздником Рош а-Шона: именно в этот день Хана зачала. Но существует также иная, глубинная связь этого текста и праздника, и она может послужить каждому еврею путеводной нитью, ведущей к самой сути того опыта, через который он проходит на Рош а-Шона. На молитву Ханы, вознесенную в Шело, был дан ответ, и этот молитвенный опыт может стать для нас указанием, как пробудить милосердие Всевышнего.
Однако сначала мы должны понять странную реакцию первосвященника Эйли, увидевшего Хану за безмолвной молитвой: «Хана же говорила в сердце своем: только губы ее шевелились, голоса же ее не было слышно, и Эйли счел ее пьяною. И сказал ей Эйли: доколе ты будешь пьянствовать? Вытрезвись от вина своего!» (I Шмуэл, 1:13-15.) Хана смиренно ответила на это, что она бездетна и пришла воззвать к Б-гу, чтобы Он ниспослал ей сына.
Ошибка Эйли
Возникает вопрос: как первосвященник мог допустить подобную ошибку? Как он мог не заметить интенсивности молитвы Ханы? Более того, почему это зафиксировано в тексте? Ведь, казалось бы, подобный эпизод бросает тень на Эйли, и не больше? С другой стороны, почему Эйли, считая, что Хана пьяна, дождался, пока она закончит, а не отчитал ее сразу?
Подобающая молитва
Все эти вопросы приводят нас к заключению: Эйли не считал, что Хана пьяна в обычном смысле этого слова. Но чрезвычайная длительность ее молитвы выходила за пределы нормы: предполагается, что молитва – это простой и краткий призыв к Б-гу. Эйли счел молитву Ханы чрезмерно затянутой, что свидетельствовало: в этой молитве слишком много от «самости» просительницы. С его точки зрения, Хана неподобающим образом была сконцентрирована на собственных нуждах, предстоя Б-гу и находясь в Его обители. Ответ женщины корректирует Эйли: она изливала свое сердце в спонтанной мольбе, а не «опьянялась молитвой». Хана пояснила, что это была исполненная предельной искренности просьба о милости.
Диалог между Ханой и Эйли позволяет нам понять, что есть правильная молитва, – и помня это, мы можем продолжить размышление о молитвах, составляющих суть службы на Рош а-Шона.
Парадокс Рош а-Шона
С одной стороны, Рош а-Шона – это время, когда дается оценка материальным и духовным нуждам человека. Отношение к этому дню сформулировано в словах псалма: «Ибо закон это для Израиля, установление от Б-га для Яакова» (Теилим, 81:5), причем использованное слово «установление» в оригинале означает также и «вынесение суждения». Слово «закон» («хок»), то есть правило, которое дано без разъяснений и не поддается рациональному объяснению, в этом стихе следует понимать так же, как в словах царя Соломона: «питай меня хлебом моего хок» (Мишлей, 30:8), то есть «хлебом насущным», «хлебом, который есть моя доля». Таким образом речь идет о Б-жественном распределении этой доли – всех материальных нужд человека на грядущий год, и «назначение» этой «доли» происходит на Рош а-Шона. Слова же «установление от Б-га для Яакова» указывают на «долю духовности», которой каждый наделяется от Б-га. Поэтому на Рош а-Шона мы молим Всемогущего о ниспослании материальной поддержки – чтобы Он поддержал нашу жизнь, наших детей, наше благосостояние – и молим Его о продолжении нашего роста в царстве духа.
При этом, парадоксальным образом, Рош а-Шона – время «коронации» Всемогущего в качестве нашего Владыки: этот мотив проходит через всю праздничную службу. В это время человек полностью забывает о себе и отдает себя Б-жественной воле. И именно это самозабвение побуждает Б-га принять от нас корону и стать нашим Властелином.
Казалось бы, указанные два аспекта друг другу противоречат и не могут сосуществовать. Этот парадокс отчетливо сформулирован в кабалистическом труде Тикуней Зогар (Тикун 6, 22а), где сказано, что те, кто на Рош а-Шона молят о «пище, поддержке, прощении и жизни», подобны гончим, спущенным с поводка, ибо думают лишь о себе и лишены сознания Б-жественного Присутствия. Но ведь при этом мольбы о материальных нуждах включены в праздничную службу, ибо Рош а-Шона – благоприятное время для обращения к Создателю с просьбами подобного рода! То есть наша кавана, Б-жественная интенция, проникающая молитвы, должна вбирать в себя наши нужды. Но если мы всё-таки вдумаемся, здесь нет противоречия: памятование о том, что над нами довлеет нужда, вовсе не исключает чувства самоуничижения и смирения – наоборот, эти чувства усиливают друг друга.
Молитва на Рош а-Шона и молитва в течение года
Кажущееся противоречие заложено не только в службе на Рош а-Шона, но и в ежедневно читаемой трижды молитве Амида, которую надлежит произносить, как если бы молящийся «стоял перед царем» (Шабос, 10а), проникнувшись самоотвержением настолько, что запретил себе всякий непроизвольный жест, который самим молящимся расценивается как осквернение молитвы (Хагига, 5б). При этом в двенадцати промежуточных благословениях упоминается большинство наших насущных нужд, – и порядок этот установлен издавна.
Противоречие может быть разрешено, если мы задумаемся: в чем отличие молитв на Рош а-Шона от молитв в течение остального года? Если воспользоваться метафорой, то весь год, до наступления Рош а-Шона, Б-г, будучи Владыкой, управляет повседневными делами Своего Царства.
Рош а-Шона указывает на «установление» Б-га владыкой: евреи коронуют Его, принимая Его власть. Коронация возвышает Владыку над подданными – и Б-г в эти дни пребывает выше дел нашего мира, Он трансцендентен ему. От нас же требуется большая степень самоотрешенности и самозабвения, чем обычно, – по сути, мы должны воспринимать одно лишь Всемогущество Творца, Владыки нашего. Вот почему молитва в праздник Рош а-Шона столь специфична: человек должен совершенно забыть о себе и при этом молить Владыку об удовлетворении своих насущных нужд. Как это возможно?
Коронация Владыки
Молясь на Рош а-Шона о своих нуждах, еврей движим не мыслью о личном благополучии, материальном благосостоянии или достижении новой ступени духовности, он стремится максимально исполнить духовную суть службы: «Коронуйте Меня Владыкой над вами» (Рош а-Шона, 16а, 34б).
Молитвенный возглас «Правь миром во Славе», звучащий на Рош а-Шона, – это прошение о том, чтобы владычество Б-га проникло все миры и стало в них явственно. Оно актуализируется тем, что еврей, погруженный в заботы дольнего мира, видит свою роль в его преображении и создании в этом мире дольней обители для Б-га.
В материальном мире рассеяны «искры Б-жественности». На каждого еврея возложена задача освободить, очистить и возвысить те искры, которые предназначены именно ему, – это его «доля» в духовных усилиях нашего народа. Значит, прося «о дольнем», о материальном благословении, еврей сконцентрирован лишь на том, чтобы исполнилось сказанное и Б-г стал «править всем миром», – то есть просит об исполнении духовной миссии, предназначенной молящемуся.
Таким образом помышление молящегося о себе не нарушает чистоты молитв, возносимых на Рош а-Шона, ибо помыслы молящегося сосредоточены на стремлении исполнить волю Б-га.
Более того, во время коронации Владыки эта мольба осуществляется через самоотрицание, ибо духовная цель – собрать и возвысить искры Б-жественности – связана с самой сущностью души еврея. И как Б-жественная воля, направленная на «желание Б-га обрести обитель в нижних мирах» (Танхума, Носой, 16; Тания, гл. 36), коренится в абсолютной Самости Б-га, так же стремление к собиранию искр Б-жественности укоренено в душах евреев, и именно евреям назначено выполнить эту задачу.
Личные нужды
Приходит время задаться вопросом: молиться во время службы на Рош а-Шона предписано всем евреям, независимо от их духовного уровня и статуса. Среди них, конечно же, будут и те, чья просьба о ниспослании материального и духовного содействия мотивирована отнюдь не только желанием исполнить волю Б-га, – в известной мере эти люди ревнуют о своих собственных нуждах, как они их понимают. В основе их молитв – надежда на то, что Б-г исполнит их суетные нужды «рукой полной и щедрой». Ведь, по сути, заповедь о молитве и подразумевает, что каждый просит о личных нуждах: это явственно выражено в благословениях беззвучной молитвы, каждое из которых призывает к исполнению той или иной нужды. Эффект молитвы таков, что исцеляется больной и дождь, столь необходимый посевам, проливается на землю.
Жажда святости
Как же так? Нет ли здесь противоречия? Вспомним истолкование, которое Баал-Шем-Тов давал стихам псалма «Голодны <были> и жаждали, ослабела душа их. И возопили они к Г-споду в бедствии своем…» (Теилим, 107:5-6). Голод и жажда, заставляющие алкать еды и питья, укоренились в теле постольку, поскольку душа ослабела. Более того, начало следующего стиха говорит о том, что эта слабость – своего рода залог молитвы: «возопили они к Г-споду…» Речь идет о том, что первично побуждение души, которой – через принятие пищи – любо очистить те искры святости, которые содержатся в еде и питье. Тем самым утверждается, что еврею знакомы физиологические голод и жажда, но истинный источник этой жажды – стремление души освободить искры святости, которые «затеряны» в еде и пище. Это свойство души присуще каждому из нас.
И если молитвы, возносимые к Б-гу на Рош а-Шона, внешне могут показаться реализацией самолюбивого желания, взывающего о «детях, жизни и пропитании», то внутренняя сила, толкающая самого простого еврея излить душу в молитве, – это жажда духа, алчущего исполнить Б-жью волю и «сотворить Ему обитель в нижних». Более того, сам факт, что мы сохраняем глубочайшую сосредоточенность, моля о наших нуждах и читая «Унсане токеф», а также, вопрошая самые глубины нашего сердца – «Кто сподобится жизни безмятежной», – делаем это с большей страстностью, чем при произнесении слов «правь миром во Славе Твоей», – указывает на содержание нашей молитвы.
Наши личные чувства максимально «включены» в молитву в той ее части, где мы молим о личных нуждах – и внутренняя мотивация этой мольбы заключается в том, что душа стремится к реализации Б-жественной цели, заложенной в творении, к преображению мира в обитель Всемогущего.
Возвращаясь к молитве Ханы, мы понимаем: афтора, описывающая эту молитву и реакцию Эйли, действительно глубинно связана с праздником Рош а-Шона и раскрывает самую его суть.
В чем состояло недовольство Эйли Ханой? Первосвященник предполагал: когда человек стоит «перед Б-гом <…> перед Святым Святых» (Ралбаг, I Шмуэл, 1:11), ничто не должно его отвлекать, и единственное, на чем должно быть сосредоточено сознание, – глубочайшее переживание этого предстояния. Значит, совершенно неприемлемо молить о каких-либо материальных нуждах, о чем-то личном, даже если это мольба о ниспослании сына, идущая из самого сердца: «Если Ты снизойдешь к страданию рабы Твоей […] и дашь рабе Твоей дитя мужского пола» (I Шмуэл, 1:11). При этом молитва Ханы была чрезвычайно продолжительна, что свидетельствовало о состоянии «духовной интоксикации», порожденной желаниями, которые, с точки зрения Эйли, по сути своей были эгоистичны. По Эйли, желание Ханы родить сына было столь сильно, что она даже не в полной мере осознавала, что предстоит Б-гу.
На упрек Эйли Хана отвечает: «я изливаю душу мою перед Б-гом» (I Шмуэл, 1:15). Ее молитва о ниспослании сына вовсе не была выражением «опьянения» или слепого эгоизма с точностью до наоборот: то было выражение глубинных аспектов ее души, предстоящей Б-гу и с Ним связанной. Как сказано в псалме: «<От имени> Твоего говорит сердце мое: “Ищите лица Моего”. Лица Твоего, Г-споди, искать буду» (Теилим, 27:8-9). Согласно хасидскому учению, в этом стихе слово «панай» («лицо») следует понимать в связи со словом «пнимиус» («внутреннее содержание») (Ликутей Тора, Дворим, 44б). Хана взывала из самой глубины своего существа, ее желание не было порождением воли, стремящейся к эгоистичной выгоде: сущностное бытие этой женщины было всецело проникнуто интенцией слиться с волею Всемогущего.
Становится понятным, почему, захваченная своей мольбой, Хана говорит: «Если <…> дашь рабе Твоей дитя мужского пола, то я отдам его Г-споду на все дни жизни его» (I Шмуэл, 1:11). Внутренняя жизнь Ханы направлена не на достижение личных целей, но посвящена служению Г-споду. И ее молитва о ниспослании ребенка – не погружение в омут эгоистичного желания, а стремление послужить Б-гу.
Духовный смысл, который каждый еврей должен вынести из молитвы на Рош а-Шона, состоит в следующем: если только сущность еврея посвящена Б-гу, этого еще недостаточно. Эта сущность должна уйти в самую глубину – и уже из глубины проявиться. Когда еврей на Рош а-Шона молит Б-га об удовлетворении своих материальных или даже духовных нужд, «первосвященник Эйли» в его душе должен задать вопрос: «Доколе ты будешь пьянствовать?» Когда мы коронуем Б-га, не подобает мыслить о земном и личном...
И при всем том еврей должен просить об этих нуждах, ибо именно это побуждение пробуждает «ответ Ханы» внутри всякого еврея! Даже у такого человека, который на уровне сознания озабочен лишь своими личными нуждами, внутри присутствует стремление «излить душу перед Б-гом». Это – истинное желание, исходящее от самой сущности нашей души, которая «связана и соединена с Тобою».
Ответ Ханы разрешает сомнения Эйли и побуждает первосвященника благословить женщину: «иди с миром и Б-г Исраэлев да исполнит желание твое – то, чего ты просила у Него» (I Шмуэл, 1:17). Подобно этому благословению Эйли, Б-г исполняет просьбу каждого еврея о добром и тучном годе, вплоть до ниспослания «жизни, детей и благосостояния», в самом прямом смысле слов посылая их щедро и в изобилии.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru