[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮЛЬ 2005 СИВАН 5765 – 7 (159)
ЛИЦО МОШИАХА НА ПУТИ ПРОРОКОВ
Давид Шахар
Лето на улице Пророков
М.: Мосты культуры; Jerusalem: Gesharim, 2004. – 286 c.
В статье Гинзбурга и Рона «Иерусалим Шахара», помещенной в книге в качестве послесловия, приводится масса интересных фактов, наблюдений и исторических параллелей. Там нет только одного – ответа на вопрос, что же такое Иерусалим Давида Шахара. Чем не является этот Иерусалим, авторы как раз объясняют очень подробно, иногда даже с картами и планами. Это не «старый ишув», хотя почти все персонажи имеют в нем корни: «старый ишув» ортодоксов остался за стенами Старого города. Это не «новый ишув» сионистов – новые еврейские кварталы в книге практически не упоминаются, словно и нет их. Да и дискуссии о государственном строительстве, о «еврейском труде на еврейской земле», о Хагане и даже о Гитлере едва ли не демонстративно обходят улицу Пророков. Наконец, это не улица Пророков: Гинзбург и Рон показывают на карте, что ни один из домов, где живут и работают персонажи романа, не имеет реального «прототипа», а затем забивают последний гвоздь в гроб реальности, обнаружив смещение времени у Шахара примерно на десятилетие.
Так что это не реконструкция исчезнувшего бытия, как полагают авторы статьи. «Лето на улице Пророков» – это воссоздание альтернативного времени: альтернативная история, разворачивающаяся, так сказать, в альтернативной географии. Что было бы, если бы развитие всего этого поганого «человечества» во всем этом поганом ХХ веке пошло иным путем, если бы ишув развивался в нормальных условиях, а не был зажат между европейской подлостью и арабским людоедством... Тогда бы он превратился в Касталию Германа Гессе, обитель мальчиков и девочек из хороших семей. А для ребенка – не забудем, значительная часть жизни улицы воспринимается глазами ребенка – улица Пророков навсегда останется милновским Заколдованным местом, где маленький мальчик всегда будет играть со своим медвежонком, куда бы ни ушел повзрослевший герой.
В таком романе не могут изменяться герои, там вообще ничто не может эволюционировать. Мир законченного литературного произведения – место, где лучше жить, чем в так называемой реальности, пропади она пропадом. Поэтому персонажи, как правило, не передвигаются вне пределов своего литературного пространства. Даже походы Гавриэля Луриа к горе Ацофим (реально – три четверти часа тихим ходом) описываются как дальние путешествия в неведомое.
Улица Пророков (кстати, буквальный перевод «дерех а-Невиим» означает «путь Пророков») – не единственное заколдованное место в мире. Еще одно обнаруживает Гавриэль Луриа в Бретани – вроде бы зиждется на совершенно иной культуре, не сопрягающейся с иудейской. Но бретонская легенда тут же соединяется с легендой еврейской: местная святая, Анна Орейская, оказывается принцессой, бежавшей в Страну Израиля и выдавшей свою дочь за еврея, «ибо евреи суть мужи добрые к женам своим». И был то плотник Иосиф, отец Иисуса, он же дед самого Гавриэля. А сделанный когда-то дедом ему в подарок миниатюрный арон-акодеш оказался ларцом святого Иосифа с локоном Пресвятой Девы – в незапамятные времена пропавшей реликвией Бретани… В заколдованном мире, мире Б-жием иудео-христианская культура вновь едина, лев возлежит с агнцем и малое дитя ведет обоих.
Однако реальность для персонажей Шахара никогда не исчезает совершенно.
Да и принятие действительности не окрашено в романе безнадежным пессимизмом характера. «Реальный мир», который человек, пробуждаясь, в муках творит вокруг себя, не есть мир истинный, мир Б-жий. Мир Б-жий уже создан, что человек возводит вокруг себя, непрестанно охая и стеная, – это миры-самозванцы – с политикой, шоу-бизнесом, лозунгом «время-деньги» и прочей нечистотой. Только в детстве человек «вбегает из сна в явь и из яви в сон, словно из одной комнаты волшебного замка в другую, с льющимся через край ликованием от предвкушения чудесных сюрпризов, ожидающих… на каждом углу и в каждом лестничном пролете».
В определенном смысле философия Шахара перекликается с учением Любавичского Ребе: «В то время как взрослый ограничивает свои надежды и ожидания, ребенок мечтает и не перестает удивляться». Только детское восприятие способно ощутить чудные моменты жизни, выпадающие из потока времени – и оказывающиеся в единственно сущем мире Б-жием на улице Пророков. Гавриэль в 13 лет, входя в возраст бар-мицвы, убил свою душу-голубку при полной луне, думая, что приносит ее в жертву Г-споду, и слишком поздно поняв, что Ему кровавые жертвы противны. Поэтому его выбросило из детского мира в Париж, символ «реального» мира взрослых, а возвратившись, он обнаружил, что отец лишил его наследства («удела») в этом единственно истинном мире.
Такая же судьба ждет и других персонажей, принимающих за истинную ложную реальность пробуждения. Все они не те, кем должны были быть, если бы оставались детьми мира Б-жия. Ешиботник стал английским судьей, еврейский библиотекарь – протестантским проповедником, аптекарь – боссом наркомафии и т. д. Увы, на улице Пророков останется только лирический герой. Но пока жив этот вечный ребенок – жив мир Б-жий. Вновь позволю себе процитировать Любавичского Ребе: «Если хотите увидеть лицо Мошиаха – просто посмотрите на детей».
Дмитрий Прокофьев
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru