[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮНЬ 2005 ИЯР 5765 – 6 (158)
БедныЙ Голиаф
(взглЯд из Вавилона)
Эфраим Кишон
Ныне, три недели спустя, наши политические обозреватели могут проанализировать события с предельной объективностью. Факты таковы: близ приграничного города Сокхоф стояли лицом к лицу, в полной боевой готовности, две армии – израильская и филистимлянская. Напряженность достигла критической точки, и благородный подпоручик Голиаф возвысил свой голос, предотвращая кровопролитие. Но израильский охотник на львов, небезызвестный Давид, с еврейской брутальностью сразил миротворца.
Да, таковы факты. Эффективность операции в военном аспекте несомненна. Высокая гуманность и нравственность диктуют, однако, свое. Пускай Давид и те, кто его послал, предстанут перед судом!.. Признаемся как на духу: нам чужда ненависть к народу Израиля – пропади он пропадом! – мы хотим лишь стереть темное пятно в истории этого беспокойного племени.
Мы отнюдь не считаем, что на поле брани непременно господствует абсолютный паритет. Но порядочность взывает к какому-то минимальному равновесию! А в столкновении Голиафа с Давидом все преимущества – у израильтянина. Несчастный Голиаф влачил на себе шлем, кольчугу, щит, дротик, меч, копье – общим весом в 60 кг при серебряной отделке. Хитрый Давид, напротив, гол как сокол, то есть мобилен и свободен в движениях. Мощь и размеры Голиафа – четырехметровый рост и телесная массивность – вопиют к нашей жалости, превращая богатыря в беспомощного ребенка, захваченного врасплох внезапным нападением вероломного противника.
Историки, вероятно, будут спорить: а кто же был, собственно, зачинщик… Но мы, обозреватели и аналитики, свидетельствуем: за сорок дней противостояния воцарилась между обеими армиями особая атмосфера затишья и доверия с надеждою на дипломатическое урегулирование. Вдобавок медлительный тяжелоступ Голиаф – так сообщают источники – только еще встал, только размялся, только еще пошел навстречу… а Давид уже летел на врага с варварской стремительностью, намереваясь совершить акт жестокой агрессии.
Впрочем, дабы не впасть в пристрастность, послушаем верного оруженосца, что едва оправился от контузии – следствия ударной волны, всколыхнувшей окрестности благодаря могучему и безвременному падению ни в чем не повинного подпоручика.
– Голиаф сроду не нападал первым, – докладывает оруженосец. – То был добрый человек… такой юморной… любитель жизни с поэтической душой… клево играл на скрипке… Вот сидит он у костра, изрыгая гортанью грустную свою великанскую песню… рокочет-грохочет, как река на камнях:
Евреи вы, евреи!
Чужая сторона…
Никто меня не любит,
Я круглый сирота!
Горемычный подпоручик сызмала нахлебался из-за высокого роста. Не терпел войну, ссоры, драки… И с этим рыжим поладил бы. А если, блин, ругал еврейского Б-га, то просто к слову пришлось… Мечтал накормить птиц небесных и зверей полевых… Но теперь, – вздыхает оруженосец, – теперь уже не получится… Никогда!
Крестьянская наивность Голиафа несравнима с холодным расчетом ратоборца-горожанина, накануне боя выклянчивающего вознаграждение: «Что будет тому, кто убьет Филистимлянина?» Практичный Давид одержал победу, используя неконвенциональное оружие, которое долго и тщательно выискивал, собирая на берегу ручья. И, судя по хвастливым речам, опирался в высоких сферах на чью-то влиятельную поддержку…
Сам поединок (излагая политкорректно) не украшает народ Израиля. Как ни крути, Давид вел себя, мягко говоря, позорно. Вряд ли изгладится из нашей памяти истеричный тип, издающий гортанные вопли, что подтверждают древнюю филистимлянскую мудрость: «молчание – золото»… Гремит устрашающий боевой клич, и гигант-богатырь замирает в полуобморочном бессилии. Меч опускается на беззащитную шею. Раз, и другой, и третий. С патологической страстью к убийству. А по склонам гор ликуют евреи, заходятся в зверином оглушающем хохоте. Потрясающая сцена: добивают раненого, поверженного человека. Сладострастно и мстительно отсекают голову… Вот она (в рамках политкорректности), еврейская воинская доблесть!
Ничего удивительного, что «победители» набрасываются на трофеи. Огромными караванами транспортируют награбленное в Иерусалим. Эту необузданную распущенность (а попросту – мародерство) не оправдать никаким военным упоением, и мы, обозреватели и аналитики, переключаем внимание международной общественности на побежденных, всем сердцем сочувствуя гуманистам-филистимлянам. Образ незлобивого подпоручика Голиафа становится трагическим символом. Филистимлянский солдат Свободы сражен в безнадежном бою, распростерт на поле битвы, попранный и униженный. Его голубые глаза устремлены в жестокое небо с немым укором: «За что? За что?»
Безутешная вдова, госпожа Фредерика Голиаф, как мы видим на телеэкране, пока не пришла в себя от тяжкого потрясения. Ее окружают четырнадцать детей мал-мала меньше – сироты могучего подпоручика, с простодушием рассудившего, что пробил час великого освобождения оккупированной Палестины.
– Мы остались без отца и мужа, – поведала госпожа Голиаф тихим голосом. – Нам тяжело без кормильца. Ведь личное имущество мужа досталось бандиту… Нет, я не жалуюсь, стараюсь не проронить ни слезинки… Но когда крошки спрашивают: «Где папа Голиаф? Он уже убил всех евреев?» – материнское сердце разрывается на клочки. Даже тело моего мужа не вернули убийцы, а равнодушный мир и пальцем не шевельнет.
Мы склоняем головы…
Колесо истории прошлось по маленькому филистимлянскому народу. Победа Давида есть победа низменной грубой силы над высшими духовными ценностями. Подпоручик Голиаф, жертва аморальной агрессии, останется на летописных скрижалях столпом героизма, олицетворением маленького человека в противоборстве с изощренной иноземной военной машиной.
Перевод с иврита
Михаила Липкина
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru