[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮНЬ 2005 ИЯР 5765 – 6 (158)
ВОЛОСЫ ИЗ УШЕЙ
Михаил Горелик
– Здравствуйте, это Лев Новоженов говорит. С НТВ.
Я очень удивился. Я, бывало, видел Новоженова в телевизоре, но он-то из телевизора видеть меня никак не мог. Оказывается, он прочел мои «Разговоры с раввином»[1], и ему понравилось. Неужели настолько? Разыскал телефон, позвонил. Интересное дело. Я поблагодарил.
Тут он и говорит:
– А вот у вас там было насчет волос в ушах.
– Как же, помню, конечно, это не у меня – это у Берна[2].
Речь вот о чем. Мы беседуем с раввином, и я говорю: «У Эрика Берна есть довольно неожиданное замечание, что старость – это когда из ушей начинают расти волосы», и Штейнзальц соглашается: «Для психоаналитика действительно неожиданно».
Какие, однако, внимательные бывают читатели, неторопливые читатели, умеющие увидеть и оценить со вкусом подобранную деталь, даже если она фоновая. Я испытал к Новоженову чувство приязни. Волосы в ушах заметил, должно быть, не он один, но все тут же их и позабыли, а чего их помнить?
– А вы уверены? – это Новоженов спрашивает.
– В чем? Что старость – это волосы из ушей?
– Да нет. Что это Берн. Вы не путаете?
Вообще-то я путаю всё на свете. У меня нет твердой уверенности даже в том, в чем я как бы даже и уверен. Я себя по тридцать раз перепроверяю, это невроз такой. Противное «как бы». Сразу выдает неуверенность. Но я не могу сказать это человеку, с которым знаком по телефону две минуты.
– Да вроде не путаю. А почему это вас заинтересовало?
– Видите ли, что волосы в ушах – признак старости, – это я написал, у меня это и в записных книжках есть.
Записные книжки его читать не мог совершенно определенно. Без «как бы». И сомнений никаких. А Новоженов отвечает на эту мою мысленную реплику.
– Да это опубликовано было, и не однажды. А вы не помните, где это у Берна написано?
Помню ли я! Да если бы я помнил, я бы в книжке ссылку дал.
– К сожалению, давным-давно читал. А где – нет, не помню.
– А вы могли бы поискать?
– Мог бы, да только найти маловероятно.
Новоженов оставил мне на всякий случай свой телефон, и мы распрощались.
Мне стало любопытно. Я полез в шкаф. Без особой, впрочем, надежды. Понадеялся на русский авось. В книжных шкафах у меня нет идеального порядка. А Берн не тот автор, которого я читаю каждодневно. И знаете, нашел моментально. Стоит, где положено. Паче чаяния. Надо больше себе доверять! Я рассматриваю этот неожиданный, стимулирующий успех как победу над вторым законом термодинамики. Две книжки под одной обложкой: «Игры, в которые играют люди» и «Люди, которые играют в игры» и – «Секс в человеческой любви»[3]. Раскрыл «Секс» в случайном месте. Точнее, книга сама раскрылась. Пробежался по странице глазами: о! невероятно! «Один из признаков того, что юность уходит, – это когда у мужчины начинают расти волосы из ушей».
Я позвонил Новоженову и сообщил ему о результатах своего исследования. Новоженов пригласил меня в гости. Новоженов показал мне потрепанную записную книжку, на первой странице ее значилось: 1983, а в недрах обреталась сентенция, значительность которой возрастала прямо на глазах: «Старость – это когда волосы в ушах начинают расти».
Теперь понятно, что так поразило Новоженова: совпадение не только мысли, но и фразы. Правда, не с Берном – со мной. Цитируя Берна по памяти, я, сам того не ведая, почти дословно совпал с Новоженовым, которого не читал: «Старость – это когда из ушей начинают расти волосы». Нет сомнения, что волосы в ушах как симптом старости приходили в голову многим – не одним только Берну с Новоженовым, многие наверняка об этом писали, но чтобы вот так, слово в слово... Случай действительно из редких. Правда, у нас с Берном волосы нахально и преизбыточно прут вон из ушей, а у Новоженова произрастают в них в мире и гармонии.
Один приятель сказал: «Знаешь поговорку “уши мхом заросли”? Как раз тот случай». У него выходит, что сентенция Берна – Новоженова – метафора внутренней глухоты, старость – это когда человек замыкается в себе и перестает слышать других. Не думаю, что старость отличается в этом отношении от других жизненных сезонов. В юности человек часто упоен собой, глух к другим. К старости (как я понимаю) возникают, во всяком случае могут возникнуть, возможности улучшения слуха, опыт к этому располагает, а волосы в ушах нисколько не мешают. Правда, одно дело возможность, совсем другое – возможность ею воспользоваться. Если человек всю жизнь никого, кроме себя, не слышал, с какой стати ему менять что-то в старости?
Я-то вовсе не склонен думать, что это именно тот случай. И у Берна, и у Новоженова волосы в ушах не метафора, а просто волосы в ушах, ничего более, никакого подтекста. Надо будет как-нибудь спросить Новоженов – думаю он подтвердит.
Вся эта история показалась мне настолько забавной, что я ее всем встречным-поперечным рассказывал. И один слушатель дал к ней неожиданный комментарий: у Симки Маркиша, сказал он, волосы в ушах росли уже в восьмом классе. Он вспоминает Симку Маркиша каждый раз, когда дочь стрижет ему волосы в ушах. Любящая дочь – это прекрасно. Благодаря мне он вспомнил своего одноклассника вне обычного регламента. Шимон Маркиш, вообще говоря, тут ни за чем не нужен, это ружье, обещаю вам, точно не выстрелит, но раз уж он неожиданно, к моему удовольствию, залетел в текст, я хочу его сохранить, я не был с ним знаком, но мне приятно произнести его имя, тем более дружески-фамильярное «Симка», я не склонен превращать его в безымянного восьмиклассника, замечательного только своим волосатым ухом.
У нас с Маркишем был общий приятель, Витя Хинкис, – переводчик Джойса, Фолкнера, Гамсуна и многих иных классиков. Он умер почти четверть века назад. Во времена Славы Капеэсэс я постоянно слушал Би-би-си; это сейчас я перешел на «Свободу», а тогда было Би-би-си с прекрасным голосом Анатолия Максимовича Гольдберга, перемежаемое время от времени «Голосом Америки» и «Немецкой волной», «Свободу» забивали наглухо. Летом, когда окна были открыты, соседи тоже могли присоединиться. Витя подарил мне большую фотографию, чтобы я приклеил ее возле окна – взывающий к благоразумию знак: на черно-белом, темном фото было запечатлено его удесятеренное ухо – амбивалентное ухо друга и в то же время подслушивающего врага: гигантская, с фонтанчиком волос, ушная раковина казалась самостоятельным живым существом, в ней было нечто пугающее, я так его и не повесил.
Новоженов настаивает, что волосы в ушах начинают расти в старости, Берн относит это интересное явление к завершению юности, пример Маркиша говорит, что обильный волос в ухе может явиться еще раньше.
Новоженов подарил мне свой последний сборник[4], я открыл главу с подзаголовком «Из записных книжек» и с неослабевающим интересом еще раз прочел знаменитую сентенцию. На том же развороте я прочел много иных интересных мыслей:
«Всего одна ставка, но зато главнокомандующего».
«После работы не пью, – объяснил дегустатор».
«Если я когда-нибудь напишу кулинарную книгу, она будет начинаться словами: “Если от вас неожиданно ушли гости…”»
«А во дворе Иван Иванович ласкает свой автомобиль».
Я предложил Новоженову трансформировать жанровую природу этого автоэротического пассажа – из прозы в поэзию:
«А во дворе Иван Иванович
Ласкает свой автомобиль».
Новоженов великодушно согласился: поэзия так поэзия – достал бутылку коньяка, и наше новорожденное знакомство обрело новое качество.
Мой приятель учился с Маркишем в 126-й школе – возле гостиницы «Пекин». Дело было после войны. Директора звали Иван Петрович Максимов, у него были усики, как у Гитлера, и трофейный «опель». «Опель» стоял во дворе школы, был стар, всё время ломался. Глянув в окно во время урока, можно было увидеть, как во дворе Иван Петрович ласкает свой автомобиль. В разных позах. Иван Петрович любил его – даже до забвения служебных обязанностей. В старших классах он ввел курс автодела, и объектом практических занятий был, конечно, его «опель».
Берн и Новоженов написали одно и то же, но они, конечно, написали разные вещи, у них разный смысл, разная эстетика – феномен Пьера Менара в классическом виде.
Новоженовская коллекция состоит из произвольно отобранных афоризмов, каждый из них автономен, самодостаточен, с соседями не связан, ни к чему не апеллирует, ни для чего не используется, смысл его – в нем самом, при этом каждый сам по себе необязателен, его легко заменить, легко изъять, отряд потери бойца не заметит. Точно так же неважна их последовательность. Имея большой запас афоризмов, можно составлять из них разные коллекции, у них будет разный состав, но одно (новоженовское) лицо.
Без волос в ушах книга его ничего не потеряет. Ровно то же самое можно сказать о ласковом Иване Ивановиче, о не смешивающем работу с досугом дегустаторе, о большой ставке, о ненаписанной кулинарной книге – словом, о любом из членов этого пестрого, разношерстного собрания: в огороде бузина, в Киеве дядька – накладывающиеся друг на друга голоса, обрывки разговоров, некая общая атмосфера, свойственная субкультуре, которую Новоженов представляет с обаянием и улыбкой, а улыбка естественным образом передается читателю, слушателю, зрителю. Книга закрыта, телевизор выключен, а улыбка еще некоторое время остается: послевкусие – признак качества.
Почему человек улыбается, услышав «старость – это когда...»? Впрочем, улыбаются не все, на некоторых вид волосатого уха действует отталкивающе, но я говорю о тех, кто улыбается. Эффект возникает от редукции большого, эмоционально насыщенного явления до обессмысленной, но от этого только прибавляющей в выразительности мелкой частности, ты испытываешь чувство облегчения и разрядки: сейчас тебя треснут дубинкой по голове, треснули – дубинка оказалась закамуфлированным воздушным шариком. Катарсисом, конечно, не назовешь, зато смешно.
Подборка Новоженова держится не на тематическом единстве, которое демонстративно отсутствует, а на единстве улыбки, каждый новый афоризм эту улыбку поддерживает и передает дальше по цепочке. Улыбайтесь, могло быть хуже!
У Берна совершенно иначе. Всё, что есть у него в книге, взаимосвязано, инструментально, подчинено общей теме. Некоторые из его афоризмов прекрасно выглядят и автономно, но в книге они включены в единую систему и составляют единое смысловое поле.
«Его ум был полон ненавистью и сексом, потому что у него не было любви».
«Ни один мужчина не может быть героем для психиатра его жены».
«Последняя степень послушания. Мать всегда говорила ей, чтобы она берегла себя и носила резиновые сапоги, дабы не замочить ноги; кроме того, она говорила ей: “Чтоб ты провалилась”. Будучи послушной девочкой, она была в резиновых сапогах, когда упала с моста».
«Труднее отказаться от неудачи, чем от успеха».
«Тело – ваш друг. Не обращайтесь с ним, как с врагом».
«Некоторые мужчины похожи на снеговиков. Вы лепите из них образ, а потом он тает».
«Женщины с их таинственными путями. Ворчит и жалуется, а потом вяжет вам свитер и готовит ваших любимых цыплят».
Берн, как видите, тоже не прочь, чтобы читатель улыбнулся, но, если для Новоженова улыбка – цель, для Берна она только средство.
«Один из признаков того, что юность уходит, – это когда у мужчины начинают расти волосы из ушей. Более весомый признак – когда за ленчем он начинает разговаривать о деньгах, а не о женщинах».
Моя реплика в разговоре со Штейнзальцем – хороший пример, как правильное (более-менее) цитирование может оказаться не вполне корректным, если утверждение вырвано из контекста. Почему в памяти застряли берновские волосы из ушей? Не столь уж само по себе интересно это физиологическое наблюдение. Всё дело в том, от кого оно исходит. Психоаналитик не должен отталкиваться от волос в ушах: это парадоксально, а парадоксы как раз запоминаются. На самом-то деле парадокс мнимый, он разрушается следующей же фразой. Старость – это кардинальное изменение взгляда на мир, волосы из ушей – так, вторичные возрастные признаки.
Занятно, что о деньгах и женщинах мы со Штейнзальцем тоже беседовали, причем, как вы сейчас убедитесь, ровно в том же ключе.
«М. Г. Женщины – это всегда и всем интересно.
А. Ш. Вы так считаете?
М. Г. Ну конечно, я так считаю! Но должен вам сказать, что в нынешней России есть тема, волнующая умы и сердца посильнее женщин.
А. Ш. И какая же?
М. Г. Разумеется, деньги! Ясное дело, деньги!
А. Ш. Если вы правы, это признак старения общества: в юности обычно волнуют женщины, в старости – деньги».
То же, что у Берна, а ведь когда мы с раввином разговаривали, я о Берне с его женщинами и деньгами даже не вспомнил.
Оппозиция «женщины – деньги» еще раз возникает в этом разговоре:
«М. Г. Занятно, что в Талмуде есть раздел “Женщины”, но нет раздела “Деньги”.
А. Ш. Вообще-то обсуждение различных вопросов, связанных с деньгами, занимает в Талмуде большое место. Но вы совершенно правы: деньги не рассматриваются там как отдельная тема. Женщины – тема, а деньги – нет. Во взгляде на женщин и на деньги есть принципиальная разница. Ее можно проиллюстрировать двумя вопросами: “Как вы относитесь к женщине?” и “Что вы собираетесь делать с деньгами?”
М. Г. Некоторые ставят эти вопросы с точностью до наоборот.
А. Ш. Человек свободен в своем отношении к миру. Разумеется, можно относиться к женщинам, как к деньгам, а к деньгам, как к женщине. Можно и так. На мой взгляд, это свидетельство определенного душевного нездоровья. Мне не хотелось бы давать религиозную или моральную оценку, но прагматически это всё-таки ужасное сужение и обеднение жизни».
Разговор, фрагмент которого я процитировал, посвящен деньгам, женщины – сопутствующая тема. Книга Берна посвящена отношениям мужчин и женщин – никак не деньгам. Но вот деньги оказались упомянуты в одном ряду с волосами из ушей. Непосредственно за этой сентенцией следует еще одна, где речь опять о ыденьгах. В отличие от Штейнзальца Берн не противопоставляет деньги и женщин, а использует деньги как метафору, позволяющую лучше понять интимные отношения.
«Секс должен быть наслаждением для всех чувств: зрения, слуха, обоняния, вкуса, температурных ощущений и осязания... Это как деньги: пока у вас их нет, вы чувствуете себя несчастным, пока не получите их. Но когда они у вас есть, важнее, что вы с ними делаете, чем сколько их у вас, и то, что вы с ними делаете, обнаруживает, что вы за человек».
Нетривиальный ход. «Секс... это как...» Как что? Оказывается, как деньги. Достаточно неожиданно. С деньгами, надеюсь, вам всё понятно? Вот и с сексом то же самое. Нет, чтобы деньги объяснять через секс.
Соображение Берна о деньгах имеет ценность и само по себе – независимо от его инструментального использования. У Штейнзальца есть нечто похожее: «Деньги – это лестница. Подниматься по ней или спускаться, решает сам человек».
Отменный афоризм, но он требует небольшого комментария, как, впрочем, все афоризмы, не являющиеся банальностью. Я не думаю, что в общем случае человек так уж решает, подниматься ему или спускаться. Обыкновенно решение вне рефлексии, человек не думает о лестнице, он просто нечто, в соответствии со своими желаниями и (или) представлениями о жизни, делает и оказывается выше или ниже. Можно осознать это, увидав, к примеру, лес, который раньше был закрыт высоким забором, можно не осознать, а можно пребывать в иллюзии, что поднялся, хотя на самом деле спустился: человеческое сознание иллюзорно.
Берн видит ситуацию статически: то, как человек распоряжается деньгами, дает о нем представление. Деньги вроде градусника: определяют, здоров человек, болен ли, а если болен, насколько. Но градусник не лечит, хотя болезнь усугубить тоже не может.
Не так смотрит Штейнзальц. У него подход динамический. Конечно, в деньгах человек проявляется, но, распоряжаясь ими, он меняется – становится лучше или хуже, меняется постоянно, даже в том случае, когда к этому не стремится. Впрочем, всё это касается не только денег, но и любой вещи.
Для доктора Берна деньги определяют, на какой ступеньке лестницы стоит человек. По доктору Штейнзальцу, человек вообще не может стоять на определенной ступеньке: он либо поднимается, либо спускается. Мне только сейчас пришло в голову: ведь на лестнице Яакова ангелы были в постоянном движении, ни на миг не останавливались, поднимались или спускались.
На самом деле позицию Берна я здесь грубо исказил, интерпретировал в невозможном для него духе. Оппозиции «выше – ниже», «лучше – хуже» – для него нерелевантны. Конечно, он не чужд моральных оценок, но область их применения резко сужена. И деньги, конечно, не лестница и не градусник. Деньги вы можете потратить самыми разнообразными способами, один не хуже другого, ваши траты (по Берну) свидетельствуют о характере вашего взаимодействия с жизнью, но они выстраиваются не по вертикали, а по горизонтали, на одной плоскости.
Еще один забавный пример совпадения Берна со Штейнзальцем.
Берн: «Банковская реклама по телевизору нередко изображает самый великий день в жизни того или иного человека – это день, когда для покупки дома идет в заклад заработок двух или трех десятилетий. Однако в тот день, когда дом уже оплачен, он не нужен будет его владельцу, так как он вполне готов для переселения в дом престарелых».
Штейнзальц: «Человек всю жизнь занимается морской торговлей. Он ввергает себя в пучину всяческих опасностей и бедствий, многообразно рискует и терпит всевозможные лишения. Но ему повезло: через тридцать лет он строит себе дворец, который простоит сто лет. Правда, теперь у него уже нет ни сил, ни здоровья. И жить-то ему осталось всего ничего. Ну разве он не сумасшедший? Конечно, сумасшедший! Но именно так и строятся дворцы. И не только дворцы».
Штейнзальц цитирует здесь Рамбама. Рамбам (Маймонид) – еврейский мыслитель, двенадцатый век. За прошедшие почти тысячу лет человеческая психология кардинальных изменений не претерпела.
Правда, это совпадение в значительной степени мнимое. Человек Берна как-никак прожил в купленном в рассрочку доме всю жизнь. Обустраивал его, делал частью самого себя, считал своим. Со всеми на то основаниями. Между тем человек Рамбама своим дворцом особенно не попользуется.
С другой стороны, кто сказал, что он строил помещение, где ему было бы удобно есть, спать и смотреть телевизор? Он создавал впечатляющий символ своей удавшейся жизни. Рамбам считает этого человека сумасшедшим, и тот действительно является таковым в определенной системе координат. Для Рамбама очевидно, что морской торговец превратил свою жизнь в средство предоплаты дворца – и только.
И только-то? Струя светлей лазури, пираты, всплеск адреналина, бури и упоение в бою, крушенье судна, планов и надежды, был принят императором однажды и снова мрачной бездны на краю, в плаще купца, под ним и меч, и латы, вчера в шелках, гол как сокол сейчас, кульбит фортуны, раз! и злато в расставленных в подвалах сундуках – есть что вспомнить бессонными ночами, и что Рамбам? Рамбам пожал плечами.
К вечеру, когда спадала жара, его выносили из зашторенных комнат в сад, сам он уже не мог ходить, сидел в увитой виноградом беседке, смотрел на такое близкое, рукой подать, под горой, и доступное теперь только взгляду море, вспоминал, приходил цирюльник, подстригал серебряную, не тронутую плешью голову, подравнивал бороду, выстригал из носа и ушей обильные волосы, – в отличие от человека Берна, умер в своем доме, не в доме престарелых.
У Берна и у Штейнзальца разные картины мира: Штейнзальц видит Б-жественное достоинство человека (при трезвом осознании его наличных несовершенств), Берн исходит из фрейдистского редукционизма (умудряясь при этом видеть в сердцевине каждого человека звезду). Нет ничего удивительного, что они не совпадают, а многие совпадения оказываются мнимыми. Гораздо интересней, что у них действительно есть немало совпадений. Что ж, в одни и те же места можно прийти очень разными путями.
Институт изучения иудаизма в СНГ под руководством раввина Адина Штейнзальца праздновал свое пятнадцатилетие. Вести вечер пригласили Льва Новоженова. Он был, как всегда, обаятелен и остроумен. Он сказал: «Лет двадцать назад я записал в своей записной книжке: “Cтарость – это когда волосы в ушах начинают расти...”»
Кто бы сомневался!
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru
[1] Михаил Горелик. Разговоры с раввином Адином Штейнзальцем. Институт изучения иудаизма в СНГ. М., 2003.
[2] Эрик Берн (1910–1970) – американский психотерапевт, основатель школы трансакционного анализа межличностных отношений, автор книг, ставших бестселлерами.
[3] Эрик Берн. Секс в человеческой любви. Пер. с англ. М., 1990.
[4] Лев Новоженов. Улыбайтесь, могло быть хуже. Империум пресс. М., 2004.