[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  ЯНВАРЬ 2005 ТЕВЕС 5765 – 1 (153)     

окно в мир

Рената Левина, Марк Ефимов

Первое, что мы видим, – это его глаза. Смешливые мальчишеские. Он пожимает нам руки. Нет, не дрожащая стариковская ладонь. Крепкое рукопожатие. Первое, что мы чувствуем, – его радость, его любопытство, интерес. К миру и людям. Ему восемьдесят один. Больше двух часов мы разговариваем у него в мастерской. Не садясь. Когда ему подвигают кресло, он смеется: «Ну, что вы. Ведь я работаю стоя». Рассказчик он прекрасный. Мы забываем о времени. Устные его истории живые и яркие. Может, это еще одна грань его таланта, по-детски раскрепощенного, свободного для реализации любого рода.

Живопись. Поэзия. Проза. Книжная графика. Картины и рисунки в музеях и частных коллекциях, одиннадцать книг стихов, прозаические публикации в журналах и альманахах. И на все хватает сил. «И если суждено остановиться, то никуда уже не денется возникшее чувство удовлетворения. Ни дня без строчки, ни дня без красок, и расширяющееся окно в мир».

Поэзия

В 1939 году шестнадцатилетний Леня Рабичев собирался стать историком. Но в фойе юридического института случайно увидел красивую девушку и объявление о литературном кружке Осипа Максимовича Брика. Красивая девушка и кружок Брика. Случайность? Он поступил в юридический институт. Наука навсегда потеряла историка! А Леня Рабичев потерял лучшего друга Витю Рубина. Будущий медиевист Виталий Рубин, юноша серьезный, назвал поступок Лени легкомысленным, а стихи, которые тот писал, поверхностными.

На первом же семинаре в юридическом институте Рабичев уже читал свои стихи. Брику они понравились. Что-то задело его… Он пригласил Рабичева к себе домой на Старопесковский.

«Каким был Осип Максимович?» Голос Рабичева теплеет: «Я преклонялся перед ним. Невероятная память. Он помнил все стихи всех поэтов. Наизусть. Если видел что-то интересное у своих студийцев, страшно радовался и сразу же приглашал к себе. У меня хорошие впечатления о нем сохранились. О нем много плохого говорят... Например, что он был связан с НКВД. Но тогда я этого не знал. Лиля Юрьевна почти никакого впечатления на меня не производила. Она повторяла всё, что говорил Брик. Если он хвалил что-то из стихов, она тут же повторяла то же самое. Мне это казалось смешным. И Катанян, третий член семейства, он то же повторял. Была ли красивой женщиной Лиля Юрьевна? Тогда я этого не понимал. Она была намного старше меня. Она казалась мне старой», – Рабичев смеется.

В ноябре 1941 года Леонида призвали в армию. Юридический институт давал броню, но Леонид решил ею не пользоваться. Он проводил родителей до Уфы, куда те эвакуировались с наркоматом нефтяной промышленности. В Уфе Леонид подал заявление в военкомат. 3 ноября 1941 года его зачислили в ленинградское училище связи. В ноябре 1942 года он попал в действующую армию.

Л. Рабичев.1945 год.

Брикам Рабичев писал во время войны, присылал свои фронтовые стихи. В 1944 году Лиля Юрьевна передала их в журнал «Смена». И в апрельском номере 1944 года «Смена» опубликовала три стихотворения двадцатилетнего лейтенанта.

В 1946 году, вернувшись в Москву, Рабичев позвонил Лиле Юрьевне. «Кто это говорит?» – спросила она. Рабичев представился. Она замешкалась. И тут Леня неожиданно для себя выпалил: «Лиля Юрьевна, я же ваш ученик». Она расхохоталась: «Леонид, теперь я вас вспомнила. Но у меня никогда не было учеников. Зачем вы так говорите? Приходите немедленно». Осипа Максимовича уже не было в живых, он умер в 1945-м. В доме на Старопесковском Рабичев застал Межирова, Слуцкого, Гудзенко. Они читали свои стихи. «Я робел перед ними. Они по-настоящему воевали, убивали. А я был связистом при управлении 31-й армии, обслуживал штабы. Я не убил ни одного немца. У меня было внутреннее смущение. Мне казалось, что я не реализовался. Это было правдой. Мои стихи казались мне недостаточно серьезными. На тридцать лет я прекратил писать».

«За победу!» Весна 1945 года.

Л. Рабичев справа.

Но была еще одна причина. В июне 1946 года в Киеве, в доме тетки, Рабичев встретился с Давидом Гофштейном. Тот предложил ему перевести его стихи с идиша, сам сделал подстрочники, а потом решил отдать молодому поэту целых две свои книги для перевода на русский язык.

В 1948 году Давида Гофштейна, как члена Еврейского антифашистского комитета, арестовали. «…Внутри меня произошло что-то ужасное. Накануне расстрела я писал Гофштейну подробные письма. После его гибели я ждал ареста. Не показывался в издательствах. И они мне не звонили. Но речь шла не только о физическом уничтожении. Я внутренне не мог писать. Что-то поломалось во мне».

В 1982 году Леонид Николаевич оказался в 29-й московской больнице. После лекарственной интоксикации и анафилактического шока он был на три месяца прикован к постели. Отказал вестибулярный аппарат. Три месяца в больнице, потом два месяца дома мог только читать и писать. Он вернулся к своим военным стихам. Еще с войны у него сохранилось письмо из журнала «Знамя» в армейскую газету. В нем говорилось, что Леонид Рабичев – способный поэт... Однако началось наступление под Оршей, и письмом Леонид так и не воспользовался. Он пришел с ним в «Знамя» в 1985 году. Ольга Ермолаева, редактор отдела поэзии, заинтересовалась его стихами. После двух публикаций в «Знамени» и в альманахе «Поэзия» Леонид Николаевич начал работать над сборником стихов. «Вернее, мой друг Александр Ревич заставил меня», – говорит он. Ревич помог и отобрать стихи для первой книги. В 1986 году, в шестьдесят три года, Леонид Рабичев выпустил первый свой поэтический сборник.

На восьмом десятке всё начало получаться, пришло чувство удовлетворения. С 1993 года Рабичев член Союза писателей Москвы. Поэтические вечера, шесть публикаций в «Новом мире» и «Знамени». Вышло одиннадцать поэтических книг...

Пригласительный билет на вечер молодых поэтов.

Графика. Книжный дизайн. Живопись

Демобилизационные документы Леонид Рабичев получил в Москве 30 июня 1946 года. Это был последний день приема документов в институты. В Литературный институт набора не было. Леонид рванулся в Университет. Но в МГУ всё было уже укомплектовано. Оставался еще Полиграфический институт. В пять часов вечера Рабичев прибежал туда. Председатель приемной комиссии как раз собирался уходить. Леонид, в военной форме с орденами, столкнулся с ним в дверях. Направляясь к выходу, председатель сообщил, что на редакторском отделении уже перебор, но можно сделать исключение для фронтовика: пусть поступает на художественное, где занимаются оформлением книг. Только надо сдать экзамен по рисунку.

Опять случайность? Рабичев никогда в жизни не рисовал, считал, что ему не дано. «Пустяки, – уверенно сказал председатель. – Приходите и рисуйте. Как фронтовику вам поставят три с минусом. Это проходной бал для участника войны. А дальше – мы вас научим». Следующий день прошел в колебаниях: идти – не идти? На приемном экзамене перед абитуриентами поставили на выбор несколько гипсовых бюстов. Леонид вспомнил о занятиях в кружке истории античности и выбрал голову Юлия Цезаря. Затем вспомнил о кубизме. Голову Цезаря он «собрал» из геометрических фигур. В ход пошли куб, шар и усеченный конус. За это смелое произведение Леонид получил три с минусом и, успешно сдав остальное, поступил в Полиграфический институт. 

…В 1958 году Леонид случайно попал на занятия в студию Элия Михайловича Белютина. Все там было необычно. Ритмы, цветопластика. Кроме карандашей и кистей – гвозди, фломастеры, тряпки, щетки, гребешки. Кроме красок – стеарин, керосин, мыло. А главное – сам Белютин, его парадоксальные идеи, его невероятные мистификации. Благодаря этому человеку Рабичев стал живописцем.

В начале 60-х выставки студии Белютина стали первыми публичными выступлениями художников-авангардистов. Самая представительная открылась в Доме учителя на Большой Коммунистической. По указанию заведующего идеологическим отделом ЦК КПСС 1 декабря 1962 года она почти целиком была перенесена в Манеж. То, что произошло дальше, в известном смысле завершило не слишком длительный период «оттепели».

Выставка в Манеже. Спустя пятьдесят лет Леонид Николаевич рассказал о ней в своих мемуарах. И это, может быть, лучшее из того, что им написано в прозе. От Хрущева ждали серьезного разговора, открытого обсуждения. Но произошло нечто иное, недоступное пониманию. Обвинения, угрозы, полнейший разгром. Все были растеряны, подавлены. И тогда Рабичев попросил разрешения кое о чем сказать. Хрущев разрешил. Леонид говорил не об искусстве. Он рассказывал о художниках, выставивших в Манеже свои картины. По мнению Хрущева, эти люди были извращенцами. Рабичев же говорил о них с уважением и пониманием. Говорил про то, как они талантливы, неординарны. Про то, что дала им студия Белютина…

17 декабря 1962 года его исключили из Союза художников.

После выставки в Манеже студия Белютина была распущена. Но осталась потребность рисовать. С женой, художницей Викторией Шумилиной, Леонид ездил на Кавказ, в Старую Ладогу, в Вологду, много работал в Архангельской области, на Северной Двине. Наброски в блокнотах, рисунки сангиной, живопись темперой.

Воспитанник Полиграфического института, Леонид Николаевич верен своей alma mater: он оформляет книги. Четыре из них награждены дипломом «Лучшая книга года». В 1988 году диплома удостоились выпущенные «Худлитом» «Путешествия» Карела Чапека, (дизайн-макет и оформление В. Шумилиной и Л. Рабичева). «Тогда не было компьютеров, и все шрифты набирались вручную, – вспоминает художник. – Это огромная работа. Я использовал черно-белые рисунки из путевых блокнотов писателя. Потом чехи говорили, что открыли для себя великого художника Чапека».

Обложка, отмеченная дипломом «Лучшая книга года».

Книги, которые оформил Леонид Николаевич, берешь с осторожностью. Как старинные вещи. Это, к примеру, «Трагические поэмы» Теодора Огюста д'Обинье в переводах Александра Ревича. Оформление Леонид Николаевич сделал за двадцать дней. Внутри пятьдесят заставок, увеличенные фрагменты «Апокалипсиса» Дюрера.

Перед нами два тома в твердых переплетах и суперобложках. Заглавия на русском и английском. «Екклезиаст». «Книга Иова». Обе изданы во второй половине 90-х в Москве. Тексты первоисточника на двух языках, комментарии Я. Кумока. Оформление и макет Л. Рабичева. «Сама идея издания принадлежит Якову, – рассказывает Леонид Николаевич. – Эрнст сделал рисунки специально для этих книг. Я долго читал Екклезиаста. И понял, что это поэма, что текст нужно печатать как стихи. Этого не делал никто до меня». Он достает и показывает брошюру без переплета, дизайн-макет новой книги из этой серии. В нее войдут основные пророки Танаха. Иллюстратор – Э. Неизвестный, комментатор – Я. Кумок.

Обложка. 90-е годы.

Летом этого года в пяти залах Дома художника на Кузнецком мосту прошла совместная выставка Леонида Рабичева, Виктории Шумилиной и Федора Рабичева (их сына). Живопись Рабичева хранится в музеях, коллекциях и частных галереях многих стран. В книге «500 шедевров русской живописи», где каждый автор представлен одной работой, воспроизведена и его картина. Она написана уже в новом тысячелетии.

По словам художника, он пережил увлечение мастерами раннего Возрождения и русскими живописцами из объединений «ОСТ» и «Бубновый валет». Если попытаться определить его постоянно обновляющуюся манеру письма, то это своеобразный синтез русского экспрессионизма с поздним Сезанном. У Рабичева подчеркнут объем, фигуры «взяты» в эмоциональных позах и контрастная палитра.

О живописи, конечно, можно много писать. Но лучше увидеть.

Евлага?

Калининская область,

Тверская Бовари,

Мне было девятнадцать,

Ей было двадцать три,

Сказала:

       Б-га нету,

На окна не смотри.

Казарма позабудет,

О вечности молчок,

О том, что после будет,

Не думай, дурачок.

Крючок, часы с кукушкой,

Железная кровать.

Я сбросил портупею,

Хотел ее позвать,

Сержант принес бумагу

С приказом

       наступать,

Карганово,

       Каськово,

Я вышел на крыльцо.

Прошло четыре года,

Окончилась война,

Упаковал трофеи,

Окончил институт.

Евлага или

       Капа?

Не помню, как зовут.

***

.

..Свою юность

       мгновенную,

Горизонт

       за стеной

И трибуну

       со сценою

Я рифмую с войной.

Портупеи и кители

Между слов,

       а вдали

Серафимы,

       святители

И связистки мои.

***

Где мне взять

       огурцы для солянки?

Моя муза беднее селянки

обнищавшей деревни,

       чернее

обожженной войной погорелки.

Она стукнет –

       я дверь приоткрою.

Белой скатертью

       нары накрою.

Черный выпущу дым

       из землянки.

Вечер. Память. Пустые

       тарелки.

Чудаков

В окошках слюдяных темно,

Под колесами ветер плачет,

А Чудакову всё равно,

Он к женщине любимой скачет.

Катится время день за днем,

За лошадью возок катится,

Она не думает о нем,

А он подъехал и стучится.

Три слеги поперек дверей,

Три ивы замерли в испуге,

Три пары белых лошадей,

Возок и расписные дуги.

Окрест ни дыма, ни шагов,

Давным-давно никто не едет,

Лежит на козлах Чудаков,

Царапает лицо и бредит.

«Юнкерсы»

Три месяца в постели,

Смертельная игра,

Качаются качели,

Сонаты, баркаролы,

Холсты, бинты, уколы,

Халаты, доктора.

Трехсотый, триста пятый,

Три месяца подряд

Мне снится сон проклятый,

Набиты уши ватой

И «юнкерсы» летят.

Суп из свиной тушенки,

Запсиховал сосед,

Лежу на дне воронки

И ничего не вижу,

А «юнкерсы» всё ниже,

А наших нет и нет.

Прострелена пилотка,

Повреждена проводка,

Табак, тушенка, водка,

На тумбочке обед,

А «юнкерсы» всё ниже,

А наших нет и нет.

***

Я стал художником не сразу,

Не помню,

       как надежда ожила,

Меня смущала и тревожила

Зависимость

       ума от глаза,

Реализации от зрения,

Тенденция к объединению

На базе общих документов,

Устав,

       судьба экспериментов,

Регламентация дурацкая

И философия солдатская.

***

Искусство сочиняется

С шести и до шести,

А личность начинается

С отказа от пути,

С попытки допущения

Смещения границ,

С пустого помещения,

С зачеркнутых страниц,

Ни опыт, ни лечение,

Ни минные поля,

А просто извлечение

Вселенной из нуля.

Мастерская

Никого не пускаю.

Только стены да ты.

Мне нужна мастерская,

Резонанс пустоты.

Дверь открыта куда-то.

Чистый стол. Карандаш.

Ни чинов, ни зарплаты –

Только этот метраж.

Пустота – как разлука,

Наших встреч резонанс.

Для рождения звука

Нужен этот аванс.

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru