[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ЯНВАРЬ 2005 ТЕВЕС 5765 – 1 (153)
ДОРОГА ИЗ ЭПИТЕТОВ
Марк Зайчик. «По дороге в
Иерусалим».
Минск: МЕТ, 2004. – 254 с.
Писатель не обязан писать так, чтобы читателю было легко и удобно. Писатель вообще пишет для себя. Может лишить книгу сюжета (весь Роб-Грийе) и даже фабулы (Робер Пенже, к примеру); может так запутать временную структуру, что читателю ни за что не понять, что было сперва, а что потом и что является причиной чего (скажем, «Александрийский квартет» Лоуренса Даррелла, недавно опубликованный по-русски)…
Словом, раздражающая невозможность проследить развитие сюжетных линий в рассказах Марка Зайчика вовсе не повод для того, чтобы объявить его тексты «плохой литературой». Владимир Максимов, писатель известный, умом и дарованием отнюдь не обделенный, в послесловии характеризует книгу Зайчика как «в высшей степени талантливую». Ленинградский литературный андеграунд в России умер естественной смертью вместе с Ленинградом, а вот за выветрившиеся иерусалимские холмы как-то зацепился и пока выживает...
При этом остается трагически ленинградским, то есть ныне принадлежащим миру призраков. На промозглый этот город 60–70-х годов у Марка Зайчика острый глаз и фотографическая память (на теперешний его Иерусалим – увы, ничего подобного, даже близко не лежало, даже всем известная Виа долороза странным образом превратилась в Виа делла Росса). Чем раньше время написания – тем больше в рассказах уникального фактического материала, наверное нигде больше в литературе не существующего:
– про то, как в доме воспитывают верующего еврейского мальчика, которому пришло время вступать в пионеры;
– про то, как покупают кошерное мясо на советском рынке и
– как верующий еврей в Йом Кипур стоит перед ленинградским рестораном и отгоняет от дверей других евреев, забывших, что сегодня за день…
(Интересно, а у нас в Москве такое было? Наверное, было где-то, но никем не записано. Поэтому совершенно безвозмездно предлагаю идею – мемуарная библиотека советских евреев. По образцу Гессенова «Архива русской революции»…)
Впрочем, не только еврейская специфика остро подмечена автором, но и специфика общесоветская. Иногда выплывают «совковые», за гранью пошлости общие места: «…веселый неистребимый пьяный дух юродивого человека, который так выделяет русского человека из всех прочих». А чего стоит это постоянное, из рассказа в рассказ, подобное навязчивой идее, влечение к футболу! Было, было – кандидаты технических наук с необъятными животами и старшие бухгалтеры на пенсии, со страстью обсуждавшие шансы львовской команды «Карпаты» и зенитовского Льва Бурчалкина… Для нас сладкая ностальгия, для наших детей – уже непонятный иероглиф, который, возможно, следует истолковать как вытеснение по Фрейду.
В общем, Марку Зайчику есть что сказать. Во времена моего (и его) детства были такие коммунальные квартиры, чудовищно заставленные изломанными остатками русских и еврейских интеллигентных домов, наводящие на мысль о фантазиях Босха и Жака Калло. Вспоминать эти квартиры, постигать рассказы Зайчика можно только как комикс – отдельными деталями. Картину в целом не охватить.
Но вот и у писателя, и у читателя начинаются проблемы. Беда в том, что автор сплошь и рядом не в силах остановиться, завершить фразу, пока не сообщит всё лишнее, к делу не идущее. Вот послушайте: «…Она была на хорошем профессиональном счету (в Израиле. – Д. П.), благодаря своему пятилетнему настойчивому обучению на факультете ПГС (промышленно-гражданского строительства) Львовского ордена Ленина политехнического института, что на улице Мира в Железнодорожном (Зализничном) районе города». После всех этих деталей неслыханной важности возвращение в следующей фразе на место работы персонажа – в иерусалимскую контору – воспринимается как начало нового рассказа. Что было раньше – забыто.
Далее. Огромное количество определений и эпитетов, может быть, и было бы оправдано, если бы автор всегда мог «держать» возникающие в результате сложнейшие грамматические конструкции. К сожалению, это удается не всегда – согласования разрываются вставными оборотами, и фраза обрушивается на голову бедного читателя бесформенной грудой строительных лесов. «Этот человек меня всегда подавлял каким-то абсолютнейшим безразличием ко всему, кроме розового женского мяса, одновременно с быстроумием, цепкостью и какой-то вкрадчивой вульгарностью». Или: «Любительница всех искусств, а также новой русской литературы, справедливо, настойчиво и несколько излишне оптимистично утверждавшая, что таковая есть. Данные личного тела у нее были бесспорно». Порой, чтобы просто понять, о чем речь, требуется вдумчивый грамматический разбор предложения. А как вам нравится нижеследующее: «Легкий праздничный туман из головокружительного счастья иерусалимской весны задурманил Борину голову, глуховатого островного балтийского профиля, совсем»? Мне лично сильно не нравится…
Серьезные проблемы возникают у М. Зайчика в момент создания, так сказать, пластического образа. Думаю, «красивого лица, созданного из хрящей» на свете не бывает. Во-первых, по законам стилистики («хрящ» – слово «некрасивое»), во-вторых, по законам анатомии.
А вот еще перл, подрывающий основы элементарной логики: «Говорил по-русски отчетливо, как бы стучаще… и он немного шепелявил и посвистывал в разговоре». Либо «отчетливо – стучаще», либо «шепелявить и посвистывать». Наконец, вообразите «его несколько излишне откровенное, величественное, отнюдь не римское лицо с блеклыми голубыми глазами, которое было необычайно вяло и действительно сумрачно». Я, признаться, от этого, как говорили в старину, увольняюсь и просто побаиваюсь рассматривать левую руку героя, что «была опутана блекло-синей вытатуированной толстой шеей».
Вообще, стремление к необычному эпитету, «нестандартному видению» любой ценой достаточно часто поднимает эту цену до небес, где уже и не разглядеть ничего. На первой же странице обнаруживаем весьма подозрительное словосочетание «постругал с бумаги». Что же персонаж такое странное делает? Сдается мне, всего навсего документ читает. Однако доказать свою правоту не могу: глагол употреблен настолько неожиданный, что означать может что угодно. А то и вообще ничего. За «струганием с бумаги» следуют столь же таинственные «всежизненный ученик», «двухразовое окошко», «уступчивое имперское лицо»…
Подводя итоги: рассказы Марка Зайчика – не халтура какая-нибудь. Раздумий, труда писательского вложено много. Может, даже с перебором. Но, боюсь, не для читателя они. Ох, не для читателя…
Дмитрий Прокофьев
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru