[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ЯНВАРЬ 2005 ТЕВЕС 5765 – 1 (153)
ГОД БЯЛИКА
В 1916 году Хаим-Нахман Бялик посетил Москву. Его приветствовал общественный раввин... Не «казенный», назначенный правительством, а избранный обществом и общиной, общественный раввин Яков Исаевич Мазе сказал:
– Великий писатель еврейской литературы! Могучая лира
досталась тебе. В ней слились отголоски пророков, певших нацию, влюбленную в
своего Б-га, сила талмудической агады, смелая фантазия кабалы, поэтическое
чувство хасидизма, обличавшего позор страха и отчаяния, и, наконец, озаренная
новой культурой мечта народа-скитальца, замыслившего исторический возврат.
Через несколько месяцев случились февральско-октябрьские события, началась Гражданская война. Бялик засобирался на Родину – осуществить свой личный возврат.
– Как? – осаждали (и осуждали) его. – Уехать в Палестину сейчас? Во времена свободы!
– Хазер, – будто бы отвечал Бялик (но мы переведем это слово как «медведь»), – русский медведь лежал раньше на правом боку, теперь перевернулся на левый... – И отбыл в Святую землю на ПМЖ.
Юбилей поэта – хороший повод его прочитать. И перечитать.
А 5764-й по еврейскому календарю – сплошь юбилейный: 130 лет назад Бялик родился и 70 лет, как его не стало. Прибавьте еще вековую дату: аккурат столько «Сказанию о погроме» в замечательном русском переложении Владимира Жаботинского.
Только что в Москве и в России прошел конкурс. Из наследия Бялика выбраны пять стихотворений, составлены подстрочники, которые раздавались (рассылались) любому, кто пожелает...
С января по апрель поступали переводы. В жюри – Евгений Витковский (председатель), израильские литературоведы и писатели Зоя Копельман, Аминадав Дикман, Марк Зайчик (руководитель культурных программ Сохнута), Андрей Графов (редактор Библейского общества), поэт Михаил Айзенберг, профессор Александр Крюков.
Мы воспроизводим стихотворение Бялика на иврите и в четырех переводах четырех лауреатов конкурса.
Циль-цлиль
Циль-цлиль, упорхнула,циль-цлиль, укатила,
Поет колокольчик – что было, то сплыло.
Куда ж ты, родная, так резво умчала,
Ведь главного сердце мое не сказало.
До срока разлука! Уж было готово
Слететь с языка это главное слово.
Не день и не два оно в сердце рождалось,
Хотело сказаться – да вот не сказалось.
И вдруг свистнул кнут, заскрипели колеса,
Дорога окуталась пылью белесой.
«Прощай, дорогой!» И вдоль поля, по склону
Помчалась повозка к дубраве зеленой.
Как птичьи крыла, меж стволами белея,
Косынка твоя замелькала в аллее.
Я снова один, – вот уже за дубравой
Звенит колокольчика голос лукавый.
Циль-цлиль, упорхнула, циль-цлиль, укатила,
Поет колокольчик – что было, то сплыло.
Перевод Дмитрия Веденяпина
Динь-дон
Динь-дон – и исчезла, динь-дон – и умчалась,
Динь-дон – ничего у меня не осталось.
Красавица, что же ты так поспешила,
Котомку сложила, расстаться решила?
Так скоро, до срока, ушла ты в дорогу.
Хоть слово готово, но проку немного.
Неделями в сердце я нес это слово,
Но голосом не произнес это слово.
И вдруг щелкнул кнут, колесо заскрипело,
И снова один я, и всё опустело.
Лишь помню: «Прощай!»,
помню –дрогнуливожжи,
И ты уже там, за зеленою рощей.
Там ветки и небо. В зеленом и синем
Мелькает косынка крылом аистиным.
За рощей дорога змеится и вьется,
А твой колокольчик звенит и смеется.
Динь-дон – и исчезла, динь-дон – и умчалась,
Динь-дон – ничего у меня не осталось.
Перевод Михаила Липкина
Динь-динь-динь
Динь-динь-динь! Была – и нету,
собрала свою котомку,
И – динь-динь! – за рощей где-то
слышен колокольчик звонкий.
Почему ты так спешила –
не могу понять причины.
Я тебе, моя красотка,
не сказал и половины.
Как некстати мне разлука!
Я уже почти признался,
На губах слова дрожали,
да сказать их побоялся.
Те слова, что в робком сердце
слишком долго прорастали,
И при каждой нашей встрече
в горле комом застревали...
Ну, а ты: «Прощай, любимый!»,
щелкнул кнут в руках возницы,
И уже скрипят колеса,
пыль дорожная клубится.
В сердце горечь и надсада,
я опять один остался!
Вижу, зря всё это время
медлил я и сомневался.
Ты всё дальше, дальше, дальше...
Не догнать. Повозка мчится,
И концы косынки белой,
словно крылья белой птицы
Меж деревьями мелькают.
Пыль столбом, дорога вьется,
Твой задорный колокольчик
громко надо мной смеется.
Динь-динь-динь! Была – и нету...
Собрала свою котомку
И – динь-динь! – за рощей где-то
слышен колокольчик звонкий.
Перевод Ирины Гусевой
Динь-динь
«Динь-динь! – не вернешь
ты теперь своей милой;
Динь-динь! – вместе с ней
унеслось всё, что было».
Родная, ты так
торопилась умчаться,
Что я до тебя
не успел достучаться...
И так и не молвил
заветного слова,
Которое было
сорваться готово.
Его я вынашивал дни и недели,
Но в час расставанья уста онемели.
«Прощай, дорогой!», свист кнута,
стук колесный –
И вновь я в своем одиночестве косном.
Ты с рощей сравнялась,
летя в клубах пыли,
Коляску зеленые ветви сокрыли.
Лишь в гуще листвы,
трепеща и взметаясь,
Белеет накидка твоя, словно аист.
И с дальних просторов,
где образ твой тает,
Насмешливый звон
бубенцов долетает:
«Динь-динь! – не вернешь ты теперь
своей милой;
Динь-динь! – вместе с ней унеслось
всё, что было».
Перевод Марка Драчинского
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru