[ << Содержание ] [ Архив ] ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2002 КИСЛЕВ 5763 – 11(127)
Просить прощения
Бернард Маламуд
Ранним утром – в городе в эту пору стояла изнурительная жара – полицейская машина, патрулировавшая Канал-стрит*, притормозила у обочины. И один из полицейских – в машине их было двое – высунулся из окна и поманил пальцем старика в черном котелке. Старик нес за спиной большую картонную коробку, привязанную бельевой веревкой к плечу, в руке – другую коробку, поменьше.
– Эй, ты!
Но разносчик, то ли не расслышав оклика, то ли пропустив его мимо ушей, шел себе и шел. Тогда полицейский помоложе, рванув дверь, выскочил из машины, подошел к разносчику, ухватил за коробку и развернул легко, точно перышко. Разносчик ошеломленно вытаращил на него глаза. Это был согбенный ссохшийся старик. Его огромные глазищи загорелись, точно в них лампочки зажгли, полицейского даже оторопь взяла, правда, ненадолго.
– Ты что, глухой? – сказал он.
Разносчик зажевал губами, что позволяло предположить –
так оно и есть, но после некоторой паузы возопил:
– Почему вы толкаетесь?
Сила его вопля снова огорошила полицейского.
– Ты почему не остановился, когда я тебя окликнул?
– А я знаю, что вы звали меня? Или вы назвали мое имя?
– Как тебя зовут?
Разносчик стиснул редкие желтые зубы.
– И где твоя лицензия?
– Что это такое – лицензия?.. Кто это такой?
– Ты эти шутки брось... лицензия на торговлю вразнос. Мы же видим, что ты торгуешь вразнос.
Разносчик не отрицал этого.
– Что у тебя в большой коробке?
– Сто ватт.
– Сто чего?
– Лампочки.
– А в другой что?
– Шестьдесят ватт.
– Ты что, не знаешь: торговать вразнос без лицензии запрещается.
Разносчик молча озирался по сторонам, но на улице не было ни души, если не считать второго полицейского в машине, а он сидел, закрыв глаза: видать, недоспал и теперь наверстывал упущенное.
Полицейский, тот, что на тротуаре, открыл черную штрафную книгу.
– А ну, дедок, выкладывай, где живешь?
Разносчик изучал трещины на асфальте.
– Чего ты там, Лу, – позвал другой полицейский из машины. Он был постарше, хотя и не такой старый, как разносчик.
– Погоди, Уолтер, тут старикан фордыбачит.
Карандаш его вонзился в разносчика – тот по-прежнему разглядывал асфальт, но тут прервал молчание и сказал, что у него нет денег на лицензию.
– А на лампочки есть? Не знаешь разве: если ты не платишь, что положено по закону, ты обкрадываешь город?
– ...
– Что молчишь? Отвечай.
– Лу, да будет тебе.
– Тебе будет, а у меня этот козел заговорит.
Второй полицейский не спеша вылез из машины – дюжий, седоватый, багровое лицо его блестело от пота.
– Мистер, что бы тебе не ответить на его вопросы.
Разносчик, окоченев, смотрел в пространство между ними. К этому времени вокруг сгрудились любопытные, но Лу мановением руки велел им разойтись.
– Ах так, подмогни-ка мне, Уолтер. Отвезем этого красавца в участок.
Уолтер недоуменно посмотрел на Лу, но тот сказал:
– Сопротивление при исполнении служебных обязанностей.
Схватил разносчика за руку и потянул за собой. Коробка с лампочками соскользнула с плеча разносчика, он упал на колени.
– Вейз мир*.
Уолтер помог разносчику подняться, полицейские подсадили его в машину. Полицейский помоложе подтащил большую коробку, открыл багажник и боком впихнул ее туда. Когда они отъехали, человек, стоявший у одного из магазинчиков, поднял вторую коробку и крикнул:
– Эй, другую-то забыли, – но полицейские не обернулись, а разносчик, похоже, не слышал.
Дорога в участок вела мимо Бруклинского моста.
– Слушай, Лу, – сказал Уолтер. – Сделай крюк, ладно? Поедем по мосту, остановимся у моего дома: у меня ноги взопрели да и рубашку хочу переменить.
– Сначала доставим этого фрукта в участок.
Но Уолтер настаивал, уверял, что они в два счета управятся и Лу хочешь-не хочешь, а пришлось везти Уолтера домой. Пока ехали к Уолтеру – от моста до его дома было рукой подать, – оба не проронили ни слова; дом стоял на симпатичной тихой улочке трехэтажных кирпичных домиков, окаймленных по фасаду, чуть отступя от обочины, не так давно посаженными молодыми деревцами.
Выходя из машины, Уолтер сказал разносчику:
– В Германии тебя б за такое убили. А он всего-то и хотел тебя оштрафовать, заплатил бы доллар – и все дела.
И поднялся на каменное крыльцо.
Чуть погодя Лу надоело ждать, он погудел раз-другой. На втором этаже поднялась штора, и Уолтер – в исподнем белье – крикнул:
– Еще пять минут, Лу, вытру только ноги.
Уолтер спустился, они проехали несколько кварталов назад и въехали на мост. Посередине моста им пришлось притормозить: машины шли вереницей, одна впритык за другой, тут разносчик открыл дверь и – чего они никак не ожидали – поковылял по мосту, чудом увертываясь от трейлеров и грузовиков, двигавшихся навстречу. Перебежал пешеходную дорожку и вскарабкался – откуда только силы брались – на перила моста.
Однако шустрый Лу тут же кинулся за ним и ухватил разносчика за полу в тот самый момент, когда тот готовился спрыгнуть с перил.
Лу рывком стащил разносчика на землю. Тот грохнулся затылком об асфальт, котелок подпрыгнул, завертелся и упал к его ногам. Сознания, как бы там ни было, он не потерял. Лежал на асфальте, стенал и раздирал пальцами – ну когти и когти – грудь, руки.
Полицейские стояли, смотрели на него, не зная, что предпринять, – крови не было видно, значит, он не поранился. Они обсуждали, как поступить, когда мимо проходила толстуха – глаза ее слезились, голова несмотря на жару была замотана белым платком, на пухлой руке висела большая корзина с солеными крендельками по пять центов – и остановилась полюбопытствовать, что тут стряслось.
Увидев старика, она обратилась к нему:
– Блуштейн!
Но он не поднял на нее глаз – продолжал раздирать руки.
– Вы его знаете? – спросил толстуху Лу.
– Это Блуштейн. Я его встречаю тут по соседству.
– Где он живет?
Она задумалась, но, видно, не знала.
– Отец мне говорил, что у него был свой магазин на Второй авеню, но он его потерял. Потом умерла его хозяйка, ну и дочь сгорела – пожар случился. А у него у самого чесотка, его в больнице лечили-лечили, а не вылечили. Говорят, он продает лампочки вразнос.
– Адрес его знаете?
– Я – нет. Что он сделал?
– Какая разница, что он там сделал или не сделал, – сказал Уолтер.
– Пока, Блуштейн, мне пора на школьный двор, – оправдывалась толстуха. Подняла корзинку и понесла свои крендельки по мосту.
Блуштейн уже перестал раздирать грудь, смирно лежал на асфальте. Солнце светило ему прямо в глаза, но он и не думал заслонить их.
Лу – кровь отхлынула у него от лица – посмотрел на Уолтера, Уолтер сказал:
– Отпусти его.
Они подняли старика на ноги, отряхнули его пиджак от пыли, напялили на голову помятый котелок. Лу сказал, что сейчас достанет лампочки из машины, но Уолтер возразил:
– Позже, довезем его до конца моста.
Они подсадили Блуштейна в машину и несколько минут спустя высадили из машины вместе с коробкой неподалеку от того места, где наткнулись на него впервые.
Однако в тот же день, когда Лу после
вечернего объезда отвез его домой, Уолтер, выйдя из машины, увидел и сначала глазам своим не поверил, что Блуштейн собственной персоной стоит перед его домом, ждет.
– Эй, Лу, – позвал он, но Лу уже успел отъехать, и он оказался с разносчиком один на один.
Блуштейн – при коробке с лампочками – выглядел примерно так же, как и утром, разве что во вмятину на котелке набилась пыль, да и веки набрякли от усталости.
– Чего тебе надо? – спросил Уолтер.
Разносчик пожевал губами, потом указал на коробку.
– Маленьких лампочек коробка.
– Ну и что с твоей коробкой?
– Что вы с ней сделали?
Уолтер напряг память, вспомнил, что у старика была еще одна коробка.
– А ты часом не вернулся и не припрятал ее? – он был строг.
Блуштейн смотрел в сторону.
Полицейский изнывал от жары.
– Будь по-твоему, постараемся найти твою коробку, но сначала мне надо поужинать: я проголодался.
Поднялся на крыльцо, хотел было что-то добавить, но тут из дома вышла женщина, он снял перед ней шляпу и вошел в дом.
После ужина он предпочел бы посидеть, послушать радио, но вместо этого пришлось снять форму, сказать, что прошвырнется до угла, и спуститься – нет, не так он хотел провести вечер – вниз.
Блуштейн стоял на том же месте.
– Моя машина в гараже, – Уолтер не спеша двинулся к гаражу, Блуштейн следовал за ним по пятам, ящик с лампочками взвалил на спину.
В гараже Уолтер знаком велел разносчику сесть в машину. Блуштейн положил коробку на заднее сиденье, сел подле. Уолтер поехал через мост к Канал-стрит, к тому месту, где они забрали разносчика.
Припарковался, зашел в один за другим в три магазинчика, показывал жетон, справлялся: не знают ли, кто забрал лампочки, которые они забыли на тротуаре. Никто не знал в точности, однако в третьем магазинчике продавец сказал, что ему сдается, будто коробку взял парень, живущий по соседству, и сообщил Уолтеру его имя и адрес.
Прежде чем вернуться в машину, Уолтер заскочил в бар, пропустил пару-другую кружек пива. На четвертой кружке его осенило, и он позвонил в бюро забытых вещей, но там ему сказали, что электрических лампочек сегодня не поступало. Выйдя Уолтер спросил Блуштейна: сколько лампочек было в ящике.
– Пять дюжин.
– И почем они оптом?
– По восемь центов.
– За все про все будет четыре восемьдесят, – подсчитал Уолтер. Вынул из кошелька бумажку в пять долларов, протянул Блуштейну, но тот ее не взял.
– Чего тебе нужно, орденом что ли тебя наградить?
– Моя маленьких лампочек коробка.
Уолтер пошутил:
– За маленькой коробкой тебе придется маленько прокатиться.
И они поехали по адресу, который дали Уолтеру, но никто не знал, где парень, взявший лампочки. В конце концов с верхнего этажа спустился лысый крепыш в исподней рубахе и сказал, что он дядя того парня, и спросил, что Уолтеру нужно.
Уолтер заверил, что у них к его племяннику ничего нет.
– Просто он знает, где лампочки, которые мы по оплошности забыли на тротуаре, когда производили задержание.
Дядя сказал, что если у них к племяннику ничего нет, он даст им адрес клуба, глядишь, они его там и застанут. Клуб находился еще дальше от центра, в Ист-Сайде.
– Ерунда какая-то, – бормотал себе под нос Уолтер, выходя из дома. Он подумал: хорошо бы потянуть время, вдруг Блуштейн возьмет и сам уйдет, поэтому он заглянул в пивную, пропустил кружечку, потом еще пару-тройку, пока посмотрел десять раундов бокса по телевизору.
Вышел он распаренный от пива.
Блуштейн не ушел.
Уолтер почесал под мышками.
– Чем, интересно, лечатся от чесотки? – сказал он.
Когда он сел за руль, у него мелькнула мыслишка, что он захмелел, но его это не остановило, и он поехал в клуб на Ист-Сайде, где сегодня были танцы. Справился у обряженного в смокинг билетера, не здесь ли этот племянник.
Косой на правый глаз билетер заверил его, что человека с таким именем здесь нет.
– У меня к нему ничего нет, – сказал Уолтер. – Речь идет о коробке лампочек, которые он сохранил для вон того старикана, что стоит за дверьми.
– Я ни о чем таком не знаю.
– Вам нечего бояться.
Уолтер постоял минуту-другую в дверях, посмотрел на танцоров, но ни одного знакомого лица среди них не обнаружил.
– Его и вправду здесь нет.
– Я вам верю.
Потом он сказал, что не прочь бы потанцевать у них, но пора идти.
– А то остались бы, – сказал билетер.
– Мне пора, – сказал Уолтер. – Пассажир у меня строгий – спуску не дает.
Билетер подмигнул левым, не косым глазом, это выглядело уморительно смешно, но Уолтер не улыбнулся и тут же ушел.
– А ты, кроха, все еще здесь? – спросил он Блуштейна.
* * *
Включил зажигание, вернулся на Шестую авеню, остановился у винного магазина, купил поллитра виски. В машине сорвал с бутылки крышечку, сделал большой глоток.
– Выпьешь? – он протянул бутылку Блуштейну.
Блуштейн – он восседал на заднем сиденье, точно тощая сова на насесте, – смотрел на него во все глаза.
Уолтер завинтил крышку, но зажигания не включал. Сидел за рулем в гнетущем раздумье. Когда он совсем было приуныл, его озарило. Выход представился ему таким простым и удачным, что он быстро завел мотор и покатил прямиком к Канал-стрит, где имелся магазин хозяйственных товаров, торгующий до полуночи. Он только что не влетел в магазин и через десять минут вышел оттуда с упакованной коробкой – в ней лежало пять дюжин лампочек по шестьдесят ватт.
– Покатались и будет, друг сердечный.
Разносчик вышел, Уолтер вынес большую коробку, поставил ее на мостовую рядом с маленькой.
И отъехал по-быстрому.
Мост он пересекал с легким сердцем, хотя его и беспокоило, что он не выспится: ему предстояло встать в шесть. Он поставил машину в гараж, пошел домой, дома старался не шуметь в ванной: боялся разбудить сына – у того был чуткий сон, и жену – у той сон был крепкий, но если ее разбудить, она потом долго не могла заснуть. Разделся, лег к ней под бок, но при том что ночь была жаркая, ощущал себя точно глыба льда, прикрытая простыней.
Спустя какое-то время он отдернул шторы, встал у окна.
Тихая улица утопала в лунном свете, негустые ветви деревьев роняли теплую темную тень. Но что это – в тени дерева перед домом вырисовывались два непонятного происхождения прямоугольника и корявый силуэт в нелепой шляпе, раскинувшийся, точно его на дыбе растягивали, чуть не на весь квартал. У Уолтера упало сердце: он понял – это Блуштейн.
Надел халат, сунул ноги в соломенные шлепанцы, сбежал вниз.
– Что еще?
Блуштейн изучал залитый луной тротуар.
– Что тебе нужно?
– ...
– Шел бы ты себе, Блуштейн. Нашел время ерундой заниматься – ночь на дворе. Лампочки свои ты получил. Так что иди-ка ты домой, а меня оставь в покое. Не хотелось бы звать полицию. Иди-ка ты лучше домой.
Втащился по каменным ступенькам крыльца, потом по пролету покрытой ковровой дорожкой лестницы. В спальне было слышно, как стонет во сне сын. Уолтер лег и заснул, но вскоре его разбудил глухой стук капель – заморосил дождь. Он встал, выглянул в окно. Разносчик стоял под дождем и, задрав голову, смотрел на окно – чудилось, что его бледное лицо совсем рядом, будто он стоял на ходулях.
Уолтер опрометью кинулся в коридор, порылся в стенном шкафу – искал зонтик, но не нашел. Жена проснулась, громким шепотом спросила:
– Кто там?
Он замер на месте, она еще с минуту прислушивалась и вновь заснула. Тогда Уолтер, так и не найдя зонтика, достал легкое летнее одеяло, вынес его в кладовку – она помещалась рядом со спальней – выставил из окна сетку и бросил одеяло Блуштейну: пусть укроется от дождя. Казалось, одеяло парит в воздухе.
Он снова залез в постель, заставил себя пролежать еще час-другой. Потом заметил, что дождь кончился, встал, чтобы проверить, не ошибается ли он. Одеяло лежало кучкой на тротуаре, там, где упало. Блуштейн стоял поодаль, под деревом.
Соломенные шлепанцы попискивали, когда Уолтер спускался по лестнице. Жара спала, по улицам гулял ветер, листва подрагивала в летнем холодке.
В дверях он подумал:
– Что за спех? Продержу его до шести, а там пусть попробует потащиться за мной в участок, скелет несчастный.
– Блуштейн, – позвал он, спускаясь с крыльца, но когда старик поднял на него глаза, на душе у него стало паскудно, пусто.
Он разглядывал тротуар и о чем только ни передумал. Наконец поднял голову и сказал, выдавливая из себя слова:
– Блуштейн, я должен просить прощения. Я и правда очень сожалею, что так случилось. Я не мог спать. От всей души прошу у тебя прощения.
Блуштейн смотрел на него огромными глазищами – в них отражалась луна. Ничего не отвечал, казалось, он съежился, съежилась и его тень.
Уолтер пожелал ему доброй ночи. Поднялся к себе, укрылся простыней.
– Что случилось? – спросила жена.
– Ничего.
Она повернулась на другой бок.
– Смотри, не разбуди сынка.
– Нет-нет.
Уолтер встал, подошел к окну. Приподнял штору, выглянул наружу. Так точно: никого, ничего нет. Ни разносчика, ни коробок с лампочками, ни летнего одеяла... Он снова выглянул из окна, но длинная, выбеленная луной улица была пустой, как никогда.
Перевод с английского Л. Беспаловой
1957 г.
* Горе мне (идиш.)
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru