[ << Содержание ] [ Архив ] ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2002 КИСЛЕВ 5763 – 11(127)
ДОКУМЕНТЫ – НА СТРАЖЕ ПРАВДЫ ИСТОРИИ
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО Я.Я. ЭТИНГЕРУ
Откликаясь на ваш комментарий к моей статье «Депортация – мистификация» («Лехаим», 2002, № 9), сразу хочу подчеркнуть: содержащаяся в ней критика, названная вами резкой, носит принципиальный и сугубо профессиональный характер. И продиктована она только интересами установления исторической правды, и никоим образом не обусловлена личными мотивами.
На замечания, возражения и упреки, столь обильные в вашем комментарии, буду отвечать по порядку. И начну с уточнения ключевого, как мне кажется, момента моей концепции проблемы. Отмечая безусловное наличие в последние годы правления И.В. Сталина реальной угрозы депортации евреев, принявшей из-за усиления политики государственного антисемитизма ярко выраженный репрессивной характер, я вместе с тем решительно возражаю против вашего утверждения, что советское руководство, осуществив планирование этой масштабной акции и установив срок ее начала – март 1953 года, будто бы приступило к ее конкретной подготовке: к составлению списков евреев, подлежащих выселению, строительству бараков в местах спецпослений, концентрации подвижного состава железнодорожного транспорта в районе Москвы и других крупных городов и пр. Считаю, что эта версия основана не на достоверных фактах, а исключительно на слухах, порожденных упомянутой выше угрозой.
Говоря о доказательствах, имею в виду как официальные документы, без которых немыслимо было бы организовать любую более или менее крупную репрессивную акцию, так и прошедшие научную и юридическую экспертизу свидетельства участников и очевидцев событий. Если судить по вашим публикациям, ни тем, ни другим вы не располагаете. Отсутствие официальных документов, подтверждающих факт подготовки депортации, вы объясняете несколькими причинами.
Первая – не все архивы советской власти еще рассекречены, и гипотетическая директива Сталина, возможно, так и не найдена и где-то лежит, ожидая, когда ее обнаружат, а если ее и нашли, то почему-то не решаются опубликовать.
На это возражу, что после августа 1991 года в связи с планировавшимся новым российским руководством так называемым судом над КПСС были сплошь тщательно просмотрены все архивы ушедшей в небытие власти и выявлены все сколько-нибудь важные документы, свидетельствовавшие о преступлениях прежнего режима. Однако среди них так и не оказалось не только пресловутой директивы, но и ничего такого, где бы депортация хоть как-то упоминалась.
Вторая причина. Вы пишите: «Не исключено, что сразу же после смерти Сталина его ближайшие соратники уничтожили все, что могло их скомпрометировать в связи с “делом врачей”». Замести таким образом следы собственных преступлений могли, по вашему мнению, прежде всего Г.М. Маленков и М.А. Суслов, что сомнительно, поскольку «дело врачей» инициировалось Сталиным и «держалось» только на нем, потому и было свернуто сразу же после его смерти. И потом, Маленков был причастен к «делу» лишь постольку, поскольку в результате опалы Молотова исполнял неофициальные обязанности второго после «вождя» человека в партии и государстве. Суслов же по роду определенных для него в секретариате ЦК функций совсем с «делом» этим не соприкасался. К депортационной эпопее Суслова «приобщил» небезызвестный вам Е.И. Долицкий, чьи основанные на слухах воспоминания даже публикатор вынужден был назвать «отчасти мифологизированными»[1].
Вообще же уничтожение важнейших документов могло произойти только при наличии предварительного сговора в стане наследников Сталина в Кремле. Но такого сговора не могло быть уже потому, что на протяжении нескольких лет там шла упорная борьба за власть. Да к тому еще сразу же после смерти Сталина фактическим руководителем аппарата ЦК КПСС, в том числе и входящих в него делопроизводственных и архивных подразделений (где, собственно, только и могли храниться указания о депортации) стал Н.С. Хрущев. Но его вы считаете непричастным к будто бы готовившемуся выселению евреев, и поэтому трудно его заподозрить в намерении такие указания ликвидировать.
Пока что достоверно известно только об одном таком случае, когда летом 1953 года после ареста Л.П. Берии хранившиеся в его личном сейфе показания Н.И. Ежова против Г.М. Маленкова попали к последнему и были им уничтожены. Примечательно, что в 1957 году этот факт был предан гласности и использован для смещения Маленкова Хрущевым[2]. Нет сомнений, что он поступил бы точно так же, если бы Маленкову удалось предать огню некие депортационные документы. Но даже если допустить нереальное – указания все же были кем-то и когда-то изъяты из цековского архива и тайно ликвидированы, – то уж совсем невозможно представить себе, что так же тихо и незаметно можно было бы избавиться от миллионов списков на выселение: ведь их, как вы утверждаете, составляли в домоуправлениях и на предприятиях по всей стране.
Третья причина. Вы предполагаете, что директивы о депортации могло и не быть вовсе, так как Сталин обошелся бы и без нее, отдавая только устные указания. При этом вы ссылаетесь на профессора В.П. Наумова, утверждающего: именно так в годы второй мировой войны «вождь» поступал в отношении народов Северного Кавказа, оформляя соответствующие постановления Госкомитета обороны (ГКО) уже по завершении насильственного выселения. Однако подобная версия просто абсурдна. Спрашивается: зачем организаторам и устроителям какой-нибудь тайной грязной акции, заведомо роняющей престиж государства в мире, документировать ее post factum, способствуя тем самым собственному разоблачению в будущем? Понятно, ни один диктатор в мире, пребывающий в здравом уме, никогда не совершил бы подобной глупости. И неужели вы думаете, что Сталин, находясь в начале 1950-х в зените могущества, так сильно сомневался в крепости своей власти в частности и коммунистического режима в России вообще, что только и думал, как бы замести следы своих преступных деяний, еще при жизни, подобно Гитлеру опасаясь возмездия? Я так не думаю. Более того, полагаю: во избежание разоблачения в будущем он стремился придать своему беззаконию внешнюю легитимность, облекая его в форму указов, постановлений и прочих директив, проштампованных бюрократией, все глубже увязавшей в государственно-криминальном болоте круговой поруки.
Во-вторых, если говорить конкретно о технологии сталинских депортаций 1940-х годов, то мнение Наумова, мягко говоря, не соответствует действительности. Об этом, кстати, я написал в своей статье, что вы почему-то предпочли не заметить. Что ж, придется дать более развернутый комментарий.
Как научному работнику с почти полувековым стажем вам должно быть известно, что, начиная с конца 1980-х годов, появилось множество исследований и документальных публикаций о депортациях народов СССР. Ознакомление с ними не оставляет никаких сомнений в том, что всем этим акциям, проводившимся с середины 1930-х годов предшествовало издание той или иной директивы – указов Президиума Верховного Совета СССР, постановлений ГКО, Политбюро, СНК, Совмина СССР и т.д. Приведем несколько примеров.
Калмыкия. В начале 1943 года территория этой советской автономной республики была очищена от гитлеровцев, после чего началось восстановление ее народного хозяйства и мирной жизни. Но 27 декабря по воле Сталина Калмыцкая АССР ликвидируется и осуществляется депортация почти 92 тысяч калмыков, огульно обвиненных в пособничестве врагу. То, что эта масштабная репрессивная акция готовилась во исполнение предварительной директивы центра, ясно из рапорта Л.П. Берии, руководившего «операцией» на месте. Он 2 января 1944 года докладывал Сталину: «В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета и постановлением СНК от 28 октября 1943 г. НКВД СССР осуществлена операция по переселению лиц калмыцкой национальности в восточные районы»[3]. Отсюда вывод: поскольку этот рапорт составлялся по горячим следам «акции», в нем никоим образом не могла фигурировать директива, составленная постфактум и датированная задним числом.
Чечено-Ингушская АССР. 31 января 1944 года ГКО утвердил постановление о выселении чеченцев и ингушей в Казахскую и Киргизскую ССР. 21 февраля последовал соответствующий приказ НКВД СССР. И только 23 февраля началась сама депортация.
Крым. 9 мая 1944 года советскими войсками был освобожден Севастополь и весь Крым. 10 мая Берия направляет Сталину от имени НКВД СССР «проект решения Государственного комитета обороны о выселении всех татар с территории Крыма». 11 мая на основании этого проекта принимается постановление ГКО за № 5859сс. А сама «операция» проводится 18-19 мая[4].
Теперь по поводу других ваших аргументов, призванных обосновать предположение, что подготовка депортации евреев якобы осуществлялась без письменной директивы Сталина. Вы приводите мнение Н.А. Булганина – «Сталин не дурак, чтобы давать письменные указания по такому вопросу (депортации евреев – Г.К.)», – которым тот будто бы в свое время поделился с вами. Предвосхищая неприятие вами обидного в данном контексте выражения «будто бы», тем не менее не могу не прибегнуть к нему. Ибо выражаю естественное для каждого профессионального историка сомнение в достоверности свидетельства, не обладающего даже элементарными признаками аутентичности. Резонен вопрос: что помешало вам опубликовать дневниковые записи встреч с Булганиным (по вашим словам, они до сих пор у вас хранятся), как это, скажем, сделал Ф.И. Чуев, издавший еще в 1991 году ставшие бестселлером «Сто сорок бесед с Молотовым»? Во всяком случае, бесспорно одно: оперировать просто так свидетельством пусть даже давно умершего человека, не доказав предварительно, что именно он – автор передаваемых от его имени сведений, не только не профессионально, но и по меньшей мере не совсем нравственно.
Пытаясь оправдаться за то, что извлекли на свет «свидетельство Булганина» только через полтора года после падения коммунистического режима и спустя 23 года после описанных вами встреч с ним, вы пишете, что не могли этого сделать раньше, поскольку ожидали «вскорости» рассекречивания документов из архивов. Но такое объяснение мне кажется лишенным логики. Ученый, уверенный в полной достоверности находящихся в его распоряжении устных свидетельств о том или ином важном событии и знающий, что их распространение не обернется карой со стороны цензуры, наверняка попытается как можно скорей обнародовать их, не дожидаясь публикации соответствующих официальных документов. Другое дело, когда у него в руках нечто сомнительное. Тогда он будет вынужден ловчить, ловя удобный момент, чтобы под сурдинку подсунуть публике свой «контрофактный» информационный товар. Применительно к историческим свидетельствам такой «слив» происходит как правило после того, как у претендующего на обладание ими возникает твердое убеждение: «неудобные» государственные бумаги еще долго будут под спудом секретности, а потому нет угрозы разоблачения обмана. Первые шаги по пути «отмывания» фальшивки обычно робки и осторожны. Сначала махинатор только объявляет на публике, что владеет «вновь открывшимися фактами» и готов ими поделиться. Потом в случае если подобная «презентация» проходит «гладко», в печати появляется несколько строчек псевдосвидетельства, и оно в дальнейшем с каждой новой публикацией обрастает все новыми придуманными деталями и подробностями. Про одного такого коллекционера ложных голосов из прошлого в 50-х годах прошлого века даже сложили ироническое присловье: «Он вспоминать не устает, а, вспомнив, сразу издает».
Разумеется, я рассуждаю абстрактно, не имея в виду кого-либо конкретно. Но продолжим анализ ваших объяснений. Вы утверждаете, что впервые упомянули о «свидетельстве Булганина» в апреле 1990 года на международном симпозиуме в Лондоне. Но вот что странно: тогда вы так ничего и не сказали о подготовке Сталиным выселения евреев. Это тем более невероятно, что сие «свидетельство», опубликованное потом целиком и полностью, посвящено как раз только депортации. Впрочем, объяснить этот парадокс не так сложно, если знать, что на том же симпозиуме вы утверждали со ссылкой на свидетельства профессоров, проходивших когда-то по «делу врачей», что примерно за неделю до смерти Сталина в ходе следствия «произошел какой-то перелом» и их прекратили вызывать на допросы[5]. Другими словами, вы давали понять участникам симпозиума, что не кто иной, как сам Сталин, решил свернуть «дело врачей» и тем самым прекратить дальнейшее нагнетание антисемитской истерии в стране. То есть подразумевали, что диктатор самолично воспрепятствовал материализации слухов о депортации, принявших лавинообразный характер. С тех пор вы больше не упоминали об этом интервью с «кремлевскими врачами», поскольку, предположу, коренное изменение вашей точки зрения на депортацию сделало его для вас «неудобным».
Может быть поэтому, апеллируя к книге А.Н. Яковлева «Каким мы хотим видеть Советский Союз» (Paris, 1991), вы предпочитаете указывать только на созвучные вашей депортационной версии моменты и вместе с тем замалчиваете то немаловажное обстоятельство, что автор этой книги не исключал, что письмо И.Г. Эренбурга Сталину по поводу готовившегося коллективного обращения представителей еврейской элиты в «Правду» «могло привести Сталина к решению отказаться от акции»[6]. Об этом же потом напишет и журналист А.И. Ваксберг: «Гораздо важнее то, что акция затормозилась. А может быть, и была отменена»[7].
Фраза же, что это обращение «было задумано и распространено Дмитрием Чесноковым», как я полагаю, могла появиться в книге Яковлева вследствие допущенного при переводе искажения. Ибо чуть ниже он пишет, что собирали подписи под проектом «еврейского письма» (а значит, тем самым и «распространяли» его) другие люди – М.Б. Митин и И.И. Минц.
Вообще-то сторонникам депортационной версии не мешало бы разобраться с ролью во всем этом деле члена Президиума ЦК КПСС, заведующего отделом ЦК и главного редактора журнала «Коммунист» Д.И. Чеснокова. В первую очередь им следовало бы устранить имеющую место в их рядах самодискредитирующую разноголосицу мнений по поводу этой «загадочной» фигуры: то он – автор идеи депортации, то – сочинитель «еврейского письма» в «Правду», то – создатель некоего объемного «теоретического труда» (или всего лишь статьи), где обосновывалась необходимость депортации.
Не исключено, что досадная фактографическая аберрация в книге Яковлева могла произойти и по вине В.П. Наумова, в чьи обязанности входила подготовка соответствующего материала для книги и которого вы называете ближайшим сотрудником академика Яковлева. Выше уже было продемонстрировано, как «авторитетное мнение» этого чиновника и ученого о том, что депортации, проводимые Сталиным в годы второй мировой войны, документально оформлялись постфактум, может мягко говоря, расходиться с исторической правдой. В 1994 году под ответственной редакцией Наумова вышла в свет в издательстве «Наука» сокращенная стенограмма судебного процесса над членами ЕАК (сборник «Неправедный суд. Последний сталинский расстрел»). Публикация эта, содержащая множество мелких и крупных погрешностей и сопровожденная довольно куцым научно-справочным аппаратом, сразу по выходе была газетой «Сегодня» без обиняков названа «ущербной»[8]. Но самое главное, ущербной оказалась не только работа составителя над текстом стенограммы: даже в название сборника закрался изъян. Ведь в череде казненных Сталиным так называемых «еврейских буржуазных националистов» осужденные по делу ЕАК отнюдь не были последними. Известно, что через месяц с лишним после расправы над ними в Москве расстреляли еще четырех их соплеменников, арестованных на Кузнецком металлургическом комбинате. Документы по этому делу до сих пор не опубликованы несмотря на обращения автора этих строк в государственные структуры. Кроме того, Наумов еще в 1999 – 2000 гг. официально заявлял историкам из Германии Л. Люксу и С. Мадиевскому, что им «обнаружены новые архивные документы, свидетельствующие о депортации евреев», в том числе и показания М.Д. Рюмина о представлении Сталину соображений по подготовке акции. Однако до сих пор ничего похожего так и не опубликовано. Кстати, в начале 1993 года вы также писали о выявлении неких «инструктирующих писем» в ЦК КПСС Маленкова и Суслова, в которых они якобы требовали предпринять «определенные антиеврейские акции»[9]. Но почему-то потом вы больше о них не упоминали.
Возвращаясь к книге Яковлева, думаю, уместно процитировать из нее авторскую мысль, тонко оттеняющую значение человеческого фактора в том, чем мы оба занимаемся.
«Те, кто сейчас работает в этой области (история сталинских репрессий. – Г.К.), – это в большинстве своем люди, так или иначе задетые драмой той эпохи. Именно поэтому некоторые публикации, трактующие этот предмет, чаще всего безосновательны и не опираются ни на один документ, увиденный своими глазами»[10].
Итак, а был ли мальчик, то бишь – существовала ли вообще директива о депортации евреев? И мог бы Сталин обойтись без нее при подготовке этой акции? Соглашаясь с вами, что покуда еще не все секретные архивы сталинской эпохи преданы гласности, а также, что документ в принципе не может быть единственным подтверждением того или иного события, я тем не менее на основе многолетнего изучения всего комплекса доступных на сегодня источников (письменных и устных) могу в отличие от вас ответить на эти вопросы только отрицательно. Другими словами, директива представляется мне обязательным, непременным условием подготовки и проведения депортации евреев сталинским режимом. И пытаясь обосновать обратное, не следует отождествлять механизмы принятия важнейших государственных решений в нацистской Германии и сталинском Советском Союзе, – в научном плане это по меньшей мере некорректно. Ведь эти режимы, хотя их и роднил присущий обоим тоталитаризм, существенным образом отличались друг от друга. И чтобы доказать это, не надо далеко ходить. Приведенному вами доводу Ф.М. Лясса (кстати, если и являющегося профессором, то уж наверняка не истории) о том, что суд в Израиле в 1961 году над нацистским преступником Эйхманом так и не смог доказать факта подписания Гитлером приказа об уничтожении евреев, противопоставлю показания этого подсудимого в ходе следствия. Вот его чрезвычайно важное признание:
«Собственно, “окончательное решение” – ну, грубо говоря, убийство, – оно не было имперским законом. Это был приказ фюрера – так это называлось [...] Тогдашние правовые понятия, которые касались всех, гласили: слово фюрера имеет силу закона. Не только в этом случае, во всех случаях. Это известное дело. Слово фюрера – закон»[11].
Вот почему в нацистской Германии и не могло быть письменной санкции на проведение Холокоста. Достаточно было, по показаниям того же Эйхмана, чтобы примерно через два месяца после нападения на Советский Союз его вызвал к себе Гейдрих и сказал «совсем коротко»: «Фюрер приказал физически уничтожить евреев». Но, как мы знаем, несмотря на отсутствие письменного решения руководства рейха о инициировании Холокоста, сохранилось множество других документов, пусть не столь важных, но так или иначе подтверждающих проводившиеся там депортации евреев в лагеря смерти. В связи с этим следует еще раз обратиться к показаниям Эйхмана, сказавшего следователю, что «эвакуацию (депортацию евреев. – Г.К.) нельзя было проводить просто так. Какой бы властью любая германская служба ни обладала, она не могла просто так собрать людей, посадить их в вагоны и отправить»[12].
Как уже отмечалось выше, Сталин в начале 1953 года, в отличие от воюющего почти со всем миром в 1942 году Гитлера, вряд ли так же остро ощущал непосредственную угрозу собственному режиму, как, скорей всего, ощущал ее последний. В силу этого важного обстоятельства и вследствие методичности своей натуры «вождь», хотя и обладал такой же, как и его германский коллега-«фюрер», абсолютной диктаторской властью, тем не менее, проводя массовые репрессии, не пренебрегал бюрократической процедурой. В этом мы успели уже убедиться на примере депортаций, осуществленных им в годы войны. И тогда и потом Сталин облекал свои часто единоличные решения о проведении более или менее масштабных репрессивных и пропагандистских акций в форму то указа Президиума Верховного Совета СССР, то постановления ГКО, Политбюро, Совета Министров СССР и т.д. Конечно, такого рода директивы просто бы не появились, если бы Сталин мог обойтись и без них, как в упомянутых вами случаях индивидуального государственного террора – тайных убийствах Л.Д. Троцкого, С.М. Михоэлса и др. Но в том-то и дело, что массовую депортацию нельзя было провести ни скрытно, ни силами одних только спецслужб. Необходимы были скоординированные усилия многочисленных бюрократических структур, что в условиях сверхцентрализованной сталинской системы было достижимо только посредством спущенных сверху указаний. Даже для тайной ликвидации арестованных в начале второй мировой войны польских офицеров и гражданских лиц оказалось необходимым принятие специального постановления Политбюро от 5 марта 1940 года. Хотя тогда и решалась судьба людей, во-первых, уже доставленных в концлагеря и тюрьмы, а во-вторых, по количеству (25 700 человек)[13] – на порядок, а то и на два меньшему, чем могло бы быть при гипотетической депортации евреев. И пусть под этой и некоторыми другими директивами мы не увидим автографа «вождя» – все они считались обязательными к исполнению и неукоснительно претворялись в жизнь.
А вот еще один пример. Имея возможность устно приказать редактору «Правды» Д.Т. Шепилову опубликовать сообщение ТАСС «Об аресте группы врачей-вредителей», Сталин все же предпочел действовать по-иному. Тщательно отредактировав текст этого сообщения, он «пропустил» его через бюро Президиума ЦК КПСС, получив формальное «добро» в виде письменной резолюции, хранящейся ныне в Архиве президента Российской Федерации[14].
Поэтому нет поводов сомневаться, что в случае с депортацией евреев, если бы она действительно планировалась, Сталин поступил бы по-иному. Ведь даже в апробированном им секретном положении о МГБ СССР отправка на спецпоселение, то есть депортация, трактовалась как «принудительное переселение по решению правительства (выделено мною. – Г.К.) из постоянного места жительства в определенные места под надзор органов МГБ отдельных категорий лиц навечно или на срок»[15].
Перейдем теперь к другому аспекту вашего комментария. Оставаясь верным своему методу по максимуму задействовать в своих работах мнения отдельных людей, вы широко использовали его и на сей раз. Причем вынужден отметить, что при подборе этих мнений вы, как и прежде, делаете ставку на количество. В вашей небольшой по объему статье помещено целых девять таких свидетельств (включая и приведенные высказывания Н.А. Булганина и В.П. Наумова), к тому же по большей части уже публиковавшихся, в том числе и в ваших мемуарах. Скажем, вы ссылаетесь на появившееся ранее в «Лехаиме» письмо М. Зорина из Риги, в котором тот воспроизводит историю, рассказанную ему когда-то бывшим начальником политотдела Прибалтийской железной дороги К.М. Граудиным. По словам автора письма, имел место следующий факт: на некоем совещании руководителей и начальников политотделов железных дорог страны, состоявшемся в ЦК на Старой площади, обсуждался вопрос о подготовке железнодорожного транспорта к планировавшейся депортации евреев в Сибирь[16]. Однако то, как преподносится эта история, и прежде всего – бросающиеся в глаза противоречия в конкретных деталях, заставляет сильно сомневаться в ее достоверности. Так, утверждается, что совещанием руководил М.А. Суслов, причем присутствовавший на нем Г.М. Маленков не выступал, а «сидел угрюмый и молчаливый». Возникает вопрос: почему главным в данном случае выставляется первый, тогда как последний, будучи заместителем Сталина по партии и непосредственным начальником первого, оказался на вторых ролях, или, точнее, в роли безгласной мебели? И мог ли в действительности Суслов, в то время, как известно, не руководивший по линии ЦК ни идеологией, ни транспортом, вообще вести подобное совещание? Потом, в письме почему-то не упоминается тогдашний министр путей сообщения Б.П. Бещев, без участия которого не могли проходить подобного рода мероприятия. Настораживают и отдающие мифотворчеством с характерными для него элементами таинственности, недоговоренности, нарочитой драматизации и эмоциональности другие места в рассказе Зорина. Так, на самом совещании о еврействе как объекте депортации не говорится, но некий «друг» Граудина, чье имя не уточняется, в кулуарах «по секрету» раскрывает ему эту «тайну». Еще один безымянный «персонаж» также доверительно сообщает ему, что во вверенном тому «товарняке», предназначенном для транспортировки евреев, намеренно произведена «опасная для здоровья» «дезинфекция», формально мотивированная тем, что ранее в этих вагонах этапировались в Сибирь пленные немцы. Но как же так? Ведь немецких военнопленных если и отправляли на восток, то в годы войны или сразу же после нее. Непонятно: как они могли очутиться в этих вагонах в конце 1952 – начале 1953 годов?
Правда, этот ваш экскурс в «oral history» («устную историю») отмечен и отдельными, так сказать, новационными нюансами. Причем и такими, что при ближайшем рассмотрении, как ни парадоксально, не только не подкрепляют депортационную версию, а наоборот – «работают» против нее. В частности, вы уточняете, что в переизданные не так давно воспоминания А.И. Микояна сюжет о депортации включен не самим мемуаристом, а попал туда благодаря стараниям его сына и редактора этой последней версии – С.А. Микояна, как известно, солидарного с вами по части депортационной версии. То же самое и по мемуарам Н.С. Хрущева, в которых ни единым словом не подтверждается факт подготовки депортации. И хотя с этим вы вполне согласны, тем не менее не упускаете случая привести «выгодное» для вас устное свидетельство П.М. Кримермана. Но даже приняв за чистую монету приведенные им весьма туманные и двусмысленные фразы Хрущева – документов о депортации «не визировал» (то есть не знакомился с ними, а, значит, и не видел); «все это скорбное, очень спорное дело» – невозможно назвать их сенсационным дополнением к мемуарам бывшего советского лидера.
Считаю излишним для себя комментировать процитированное вами утверждение артиста А. Калягина, ибо и так очевидно, что в основе его лежат расхожие в свое время наивные толки, будто некоторые «добрые» управдомы и дворники, составляя «списки на депортацию», между делом «под большим секретом» ставили об этом в известность соседей-евреев. По той же причине самоочевидной несостоятельности не буду распространяться и по поводу «свежего» «свидетельства» Ф.М. Лясса о случайном обнаружении в залежах макулатуры так называемой «депортационной брошюры» Д. Чеснокова и произошедшей потом при весьма странных обстоятельствах ее утрате. Достаточно отметить одну красноречивую странность: о столь важном «факте» своей биографии г-н Лясс почему-то «вспомнил» только недавно, ни словом не обмолвившись о нем в своей книге «Последний политический процесс Сталина, или несостоявшийся геноцид», изданной в 1995 году в Иерусалиме.
Теперь по поводу «свидетельства» об уничтожении документов МПС о «формировании железнодорожных эшелонов для депортации евреев», полученного вами, как вы пишете, от «сына» покойного прозаика В.П. Ерашова. Что за этим вновь обретенным вами «доказательством» собственной правоты ничего серьезного не стоит, мне стало понятно, когда я выяснил: тот, кого вы называете сыном Ерашова, таковым вовсе не является. На самом деле это – сын его жены, представившийся мне как В.А. Либерман. Когда-то он возглавлял московское бюро международной правозащитной организации «Объединение комитетов в защиту евреев в бывшем Советском Союзе» (UCSJ), но уже давно там не работает. И хотя он заверил меня, что действительно говорил то, что вы потом опубликовали, но так и не смог сказать конкретно: от кого и когда узнал об уничтожении вышеупомянутых документов МПС. Притом, что сам он, по его словам, никакого отношения к этим материалам не имел. Это была моя вторая беседа с этим человеком. Первый наш контакт несколько месяцев назад состоялся также по телефону, когда я приступил к подготовке статьи «Депортация – мистификация». Собственно, тогда я хотел проконсультироваться с В.П. Ерашовым, с которым познакомился еще в 1995 году, когда тот после выхода моей книги «В плену у красного фараона» позвонил мне, чтобы поделиться впечатлениями. Заодно, насколько помню, он долго и подробно рассказывал о собственной книге «Коридоры смерти». В частности, не без профессиональной гордости сообщил, что, хотя материалом к ней послужили исключительно слухи и мифы, он на их основе смог так живо и убедительно сымитировать реалии сталинской Москвы 1953 года, что многие воспринимают сочиненное им фантасмагорическое действо в виде депортации как некое историческое событие. С тех пор мы не общались, но, приступив к подготовке статьи для «Лехаима», я решил возобновить знакомство с Валентином Петровичем и позвонил по продиктованному им когда-то телефону. Трубку снял его пасынок (о нем речь шла выше) и сообщил, что Ерашова уже несколько лет нет на свете. Когда же я попросил назвать дату смерти, он затруднился с ответом, поскольку-де был далек от отчима, не вникал в его творчество и не интересовался оставшимся архивом. С большим трудом мой собеседник все-таки вспомнил, что Ерашов умер в 2000 году, но потом засомневался и, видимо сверившись с документами, уточнил, что это произошло в январе 1999-го.
Столь подробное воспроизведение телефонного разговора с пасынком Ерашова, думаю, поможет читателю правильно оценить степень искренности вашего утверждения о том, что «...сын Ерашова... был хорошо знаком с работой отца» и «подтвердил все то, что говорил мне раньше Валентин Петрович». Но если последний действительно когда-то посвятил вас в то, что его хроника «Коридоры смерти» основана на «реальных фактах, на многочисленных свидетельствах, а также и на некоторых документальных материалах», то почему он все-таки назвал ее «историко-фантастической», а не документальной, как это сделал, скажем, А.М. Борщаговский, на себе познавший, что такое сталинский антисемитизм на практике? После продолжительной работы в архивах этот известный писатель издал правдивую по содержанию и мастерскую по форме документальную повесть «Обвиняется кровь». По понятным причинам вы замалчиваете тот факт, что этот авторитетный литератор, друживший с Михоэлсом, Маркишем и многими другими загубленными Сталиным выдающимися деятелями еврейской культуры, отвергает миф о депортации. Не поддавшись провокационной магии расплодившихся во множестве фальшивок, он, досконально изучив документальные источники, совершенно точно передал в своей повести основное содержание реального «еврейского письма» в «Правду», хотя никогда его не видел, считая несохранившимся. А также он очень убедительно предположил, что сам Сталин отверг перед смертью затею с таким письмом.
«Трафаретным и рутинным был замысел письма: осудить преступников, “убийц в белых халатах”, проклясть евреев-врачей, ставших на путь террора, устами единокровных, твердо заявив, что эти злодеи и отщепенцы чужды советскому еврейству, как никогда преданному партии и великому Сталину. Зловещая резкость, с которой оборвалась эта затея в феврале 1953 года, внезапность запрета публикации... говорили о том, что остужающий и сердитый окрик раздался с самого верха. Сталин не принял привычного подарка, изъявления любви и верности на крови очередных “врагов народа”» (цитирую по книге: Борщаговский А.М. Обвиняется кровь. С. 380).
Но и об этом вы тоже предпочитаете не упоминать. Вставая в позу оскорбленной невинности, вы с негодованием отвергаете факт фабрикации так называемого «еврейского письма» в «Правду», осуществленного вами путем заимствования текста из «историко-фантастической хроники» Ерашова, что наглядно подтверждено мною в статье «Депортация – мистификация». Для объяснения текстуальной идентичности вашего «еврейского письма» с аналогом, представленным в книге Ерашова, вы выдвигаете в общем-то маловразумительную гипотезу о существовании некоего общего прототипа, варианты которого, как надо понимать, ходили по рукам в списках, пока два из них очень близких по содержанию не попали через «неизвестных людей» на глаза вам и Ерашову, после чего и были независимо друг от друга опубликованы. Если все так и было, то сами собой возникают следующие вопросы. Почему вы не осведомились у Ерашова о происхождении его варианта еще в 1990 году, как только тот увидел свет вместе с «Коридорами смерти»? Отлично зная, что ваш и ерашовский варианты похожи как близнецы, почему вы, опытный историк, во избежание могущего возникнуть недоразумения не разъяснили этого деликатного момента при публикации вашей версии, а сделали это только после обвинения в плагиате? И поскольку оба варианта практически идентичны, не проще бы, как заведено при проведении исторических исследований, использовать в этих целях более ранний аналог, а не публиковать свой собственный, причем уже после смерти Ерашова? Лично я не склонен доверять вашему объяснению и не только потому, что оно, так сказать, шито белыми нитками. Главная причина моего скепсиса коренится в недоумении: как вы, опытнейший историк-профессионал, зная, что проекты настоящего обращения еврейской общественности в «Правду» хранятся в государственном архиве (один из них к тому же был опубликован еще в начале 1997 года), могли пойти по сути на подмену? То есть: выдали за подлинное «еврейское письмо» текст, непонятно откуда появившийся и неизвестно кем созданный – Ерашовым ли, вами, кем-либо другим – текст, отмеченный совершенно очевидными признаками мифологического происхождения.
Завершая комментарий, вы явно лукавите. Цитируя авторскую благодарность на моей книге 1994 года, пытаетесь уличить меня в неискренности, представляя дело так, что тогда я не критиковал вас, будучи заинтересованным в помощи с вашей стороны. Во-первых, я, конечно, признателен за то, что вы, откликаясь на мою просьбу, встретились со мной, и просмотрели главу по «делу врачей» в рукописи книги «В плену у красного фараона». Правда, поскольку работа над текстом к тому времени была уже завершена, практический «выход» от той встречи, откровенно говоря, свелся к тому, что вы передали мне в качестве иллюстративного материала несколько фотографий своего приемного отца и собственную, и я их потом опубликовал. А во-вторых, в последней статье я уже объяснял, что до 1997 года, то есть до публикации подлинного «еврейского письма» и других документов по теме, считал вашу депортационную версию хоть и спорной, но имеющей право на существование. Только убедившись, что она очень далека от науки, я стал открыто заявлять об этом, в том числе и вам, хотя и понимал, что подобная прямота вряд ли может понравиться. Так что наш спор, по крайней мере с моей стороны, носит принципиальный характер и не имеет ничего общего с внутрикорпоративными кулуарными «разборками».
Именно поэтому я, как и прежде, позитивно оцениваю те ваши работы по «делу врачей», которые основаны на анализе архивных источников и прежде всего материалов следственного дела вашего приемного родителя Я.Г. Этингера. Надеюсь, что вы на правах душеприказчика когда-нибудь полностью опубликуете эту находящуюся в вашем распоряжении информацию. Это будет поистине царский подарок нашей исторической науке.
И если вы решитесь на этот благородный труд, в моем лице вы при желании найдете заинтересованного в его успехе коллегу и помощника.
Г.В. Костырченко
[1] Звенья. Исторический альманах. Вып.1. М., 1991. С. 554.
[2] Молотов, Маленков, Каганович. 1957. Стенограмма июньского пленума ЦК КПСС и другие документы /Сост. Н. Ковалева, А. Коротков и др. М.: Демократия, 1998. С. 44.
[3] Коммунист. 1991. № 3. С. 102.
[4] Бугай Н.Ф. Правда о депортации чеченского и ингушского народов // Вопросы истории. 1990, № 7; Коммунист. 1991. № 3. С. 106,107.
[5] Этингер Я. Сталинская политика репрессий и дело врачей. Историческая правда о Советском Союзе 20-х – 30-х гг. Материалы международного симпозиума. Лондон, 23 – 27 апр. 1990 г. М.; Алма-Ата. 1991. С. 103. Цит. по книге: Ф.М. Лясс Последний политический процесс Сталина, или несостоявшийся геноцид. Иерусалим, 1995. С. 116.
[6] Литературная газета. 1991. 15 мая.
[7] Ваксберг А.И. Нераскрытые тайны. М.: Новости, 1993. С. 296.
[8] Сегодня. 1994. 12 августа.
[9] Вопросы истории. 1999. № 7. С. 59; Лехаим. 2001. № 1(105). С. 53; Русская мысль. 1993. 15 янв.
[10] Литературная газета. 1991. 15 мая.
[11] Das Eichmann-Protokol. Цит. по: Еврейское слово, 2002. 10 – 16 июля.
[12] Там же.
[13] Вопросы истории. 1993. № 1. С. 19.
[14] Политбюро ЦК ВКП (б) и Совет Министров СССР, 1945 – 1953. М.: РОССПЭН, 2002. С. 396,397; Костырченко Г.В. Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. М.: Международные отношения, 2001. С. 658,659.
[15] ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 303. Л. 214.
[16] Лехаим. 2001. № 8. С. 68,69.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru