[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АВГУСТ 2002 АВ 5763 — 8 (124)
В ПАЛЕСТИНУ
По пути в Иерусалим
Шолом Аш
Продолжение. Начало в №122
II
...Араб схватил меня за шиворот и сбросил с корабля... Я очутился в небольшой лодке, которая подымалась и опускалась по бурным и суровым волнам.
Ночь уже наступила, когда наш корабль, войдя в палестинское море, пронесся мимо окутанных в ночные тучи гор Кармеля. Обычно тихое, спокойно несущее свои воды, Средиземное море здесь было неузнаваемо: оно бурно и беспокойно волновалось, точно в недрах его кипела лава.
У палестинских берегов Средиземное море более бурно, чем у других берегов, и старушка, стоявшая возле меня на палубе, говорила мне:
– Неудивительно, дитя мое, что море здесь так волнуется: ведь сюда притекают все слезы и молитвы еврейские, чтобы, достигнув «восточной стены», подняться к «Вратам милосердия».
Лодка, в которую ссадили нас с корабля, неслась по волнам: она то опускалась в глубокую долину и, казалось, вот-вот будет погребена под водяной массой, то подымалась на самую вершину высокого водяного гребня. Но мы не видели и не ощущали ничего. Наши взоры были устремлены к берегу. Наступил яркий день, и перед нами купались в солнце белые глиняные крыши Яффы и далеко-далеко раскинулись известковые берега святой земли.
Волны играют лодкой, и она падает, наконец. Между высокими гигантскими камнями, выступающими из моря у пристани Яффы.
И старушка, сидящая вместе со мной в лодке, опять обращается ко мне:
– Глядите, глядите, ведь это еще те самые камни, которые царь Соломон поставил на море. Он строил здесь, – продолжает она, – стеклянный дворец для своей жены, дочери Фараона, которой он ни в чем не отказывал...
Откуда старушка успела уже все это проведать, – не знаю. Ведь она еще никогда не бывала в Палестине. Но она говорит, что знает об этом уже очень давно.
И я ей верю.
Мой друг настаивал, чтобы я остался на день в Яффе, но мне хотелось в тот же день поехать в Иерусалим, и я, несмотря на все его убеждения, уехал первым «поездом» (как дико это звучит!), отходящим из Яффы в Иерусалим, по ту сторону гор Иудеи.
Дико и пустынно раскинулись поля нашей родной земли в своем белом известковом покрове; и кажется, что эти поля остались такими же, какими они были созданы Б-гом в первые дни сотворения, и ни одна человеческая рука не коснулась их; и кажется, что они и не ждут никого, кто пришел бы к ним издалека, как к своей родине... И минутами представляется, что эти поля уснули, колдовством каким-то превращены в твердую скалу – и ждут Мессии, который освободил бы их от заклятия, разбудил бы от таинственного сна. Лишь здесь и там торчит одинокая пальма. Одинокая и покинутая, тянется она своими темными ветвями к небу. Наследница некогда великой семьи, как воспоминание былых времен, стоит она и повествует о прошлом, о том, что здесь когда-то расстилались зеленые плодородные поля, шумели темные и таинственные леса, а под ее собственной тенью отдыхал путник и пил из источника... Кое-где возвышается, точно выточенный, одинокий холмик. Может быть, на его вершине некогда в лунные ночи зажигались костры, оповещавшие жителей далеких селений о наступлении новолуния.
А теперь он стоит одинокий, покинутый и безжизненный...
– Как все кругом плачет!.. Как пустынно! Какое разрушение, разрушение... – стонет старушка.
– Когда-то все эти места были богаты и плодородны, – говорит точно про себя, не глядя на старушку, сидящий тут же еврей. – Все это было обильно, и на целые мили текли медвяные и молочные реки, и страна Израиля занимала тогда четыреста миль на четыреста миль... Но когда евреев изгнали отсюда, страна стянулась, сжалась...
– Как бедная мать... – поясняет старушка на своем языке. – Когда дети дома – во всех уголках светло и весело, а когда детей нет, во всем доме пусто и мрачно...
Появляется кондуктор. Он обращает наше внимание на деревья вдали у горизонта, и говорит, что там еврейская колония «Ришон ле-Цион», имя, от которого сердце мое впервые дрогнуло какой-то пугливой радостью. Мы глядели в окно на далекие деревья и сознавали, что в обширной и необъятной, как море, пустыне это первые деревья, посаженные нашими братьями, пришедшими сюда, на свою мертвую родину, издалека, из чужбины.
И хотелось идти к еврейскому народу, к каждому еврею, и напомнить ему, как он одинок и рассеян по всем концам земли; хотелось остановить его на улице, оторвать на один миг от суеты и торговли и сказать ему: «Ты, твоя родина в запустении. Ступай домой, обработай раньше свои четыре локтя земли, а затем уже вернись к своим делам»...
Наш поезд остановился. Это была первая еврейская станция – Рамле.
На этой станции мы встретили целую компанию учеников с учителями из еврейской колонии Реховот.
Первый привет Палестины.
Дети были веселы и со станции приветствовали нас восклицаниями:
– Шалом! Шалом!
И они кричали друг другу по-древнееврейски:
– Поедем с ними вместе в Иерусалим!
Старушка глядит на них в окно и спрашивает:
– Еврейские дети?
– Еврейские, из колоний.
– Но ведь они говорят как-то не по-еврейски, – удивляется старушка.
– Они говорят по-древнееврейски, на «святом языке».
– На святом языке! Ай-ай, на святом языке! – восклицает в восторге старуха. – Детки, детки, дай вам Г-сподь здоровья и долголетия!.. Говорят на святом языке! Шмуэл, Шмуэл! – зовет она мужа. – Слышишь, они говорят на святом языке... Э-э... мальчик! Не лезь на колесо, не лезь, – кричит она вдруг, заметив, что один из мальчиков собирается взобраться на телегу. – Уйди-ка, мальчик, могут еще тебя, Б-же избави, переехать!
Подбегает другой мальчик, с загорелым личиком, с длинными черными локонами, с черными блестящими глазками, тонкий и стройный – расцеловать бы его, – вытаскивает из своей дорожной сумки кусок сдобного хлеба и, набивши рот, кричит товарищам:
– К учителю!.. К учителю!..
– Что? Это тоже еврейский мальчик? – спрашивает старуха.
– Тоже еврейский.
– Но ведь он без шапки и ест он, не прочитав раньше благословения? – удивляется она.
– Но он же говорит на святом языке...
– Какая польза от их святого языка, когда они не евреи! Еврейский мальчик с обнаженной головой и ест без благословения, – и здесь, на святой земле! – стонет старуха.
Поезд трогается.
– Привет Иерусалиму! Привет Иерусалиму! – кричат нам вслед дети.
– «Привет и мир дальнему и ближнему»... – завершает библейский стих сидящий с нами еврей.
Скоро наш поезд въезжает в одну из самых красивых долин Палестины. Далеко позади гор Иудеи раскинулась эта долина, устланная во всю свою ширь темной зеленью, прекраснейшими масличными деревцами. Здесь уже глаз отдыхает и радуется, видя, как колосистые хлебные поля, извиваясь, сбегают глубоко-глубоко в долину. Среди полей молодой масличный лесок – и кажется, что компания юношей и девушек собралась сюда и, взявшись за руки, они ведут хоровод.
Тихо лежит среди поля одинокая арабская деревушка. Белые оштукатуренные крыши горят на солнце, на дворах – ни души. Ребята отправились в поле пасти овец; женщины сидят в домах и ждут мужей; старики в белых рубахах ушли за ворота деревни, уселись в поле под тенью масличного дерева, у небольшой речки, что течет среди камней; они смотрят, как женщины с помощью быков молотят для них жито, и медленно, тихо, с достоинством обсуждают они общественные дела... Дальше старик читает стихи Корана, а другие старики тихо сидят и покачивают головами...
Дети пасут овец в поле. Настало обеденное время, пора поить стадо. Пастухи собрались вокруг колодца, что посреди поля, и ждут, пока соберутся другие, чтобы отвалить большой камень, которым закрыто устье колодца, напоить овец и снова закрыть устье камнем... Приходит Яков из Вирсавии. Он идет в Харан к Лавану Арамейскому. Он находит пастухов у колодца и спрашивает их: «Братии мои, откуда вы»? Они говорят: «Мы из Харана». – Он говорит им: «Знаете ли Лавана, сына Нахорова»? – Они говорят: «Здравствует. А вот Рахиль, дочь его, идет с овцами»... И подходит Рахиль с кувшином на голове: она ведет свое стадо поить, так как она пастушка. И Яков отваливает камень от устья колодца...
Поезд выезжает из покрытой цветущими полями долины и врезается в каменные стены скалистых гор, величественных гор Иудеи.
Он проложил себе дорогу в узком ущелье, которое пронизывает самую середину горы. Из окна не видно ничего, кроме гигантских скал, которые стоят, как огромная крепость, перед Иерусалимом. И кажется, что здесь некогда было море, и волны его окаменели в горы, между которыми здесь и там прорезывается широкое ущелье; и видно, как горы вздымаются одна над другой и гордо стремятся к небу. Кое-где в горе открывается глубокая и темная пещера, откуда глядят ночь и ужас. В одной из этих пещер, – говорит предание, – Самсон, идучи к филистимлянам, встретил льва и разорвал его пополам. Здесь, в горах Иудеи, расположен и город Бейтар, который весь, точно окаменев, приник к крутому обрыву горы. Не знаю, тот ли это Бейтар, где Бар-Кохба воевал с римлянами, не знаю также, в самом ли деле в этих горах Иудеи произошла встреча Самсона со львом, но кто видел горы Иудеи с их грозным безмолвием, с их каменными отрогами, с их наводящим ужас ледяным спокойствием, – тот верит, что только здесь жили и действовали такие богатыри, как Самсон и Бар-Кохба. Отпечаток львиной мощи лежит на отрогах этих гор.
В Бейтаре наш вагон оживился. Появились христианские дети, ученики школ французской миссии в Иерусалиме. Ученики вместе со своими учителями возвращались обратно в Иерусалим с прогулки. Дети были очень оживлены и шалили, а учителя отечески увещевали их, собирали их вокруг себя и рассказывали им сказки. Грустно мне стало, когда я, окруженный иерусалимскими полями, увидел чужих детей, играющих здесь. Я ничего не имел против этих чужих детей, у меня не явилось никакого враждебного чувства к их добрым и тихим учителям, – но мне припомнились наши бедные еврейские дети, как они, рассеянные по всей земле, сидят в тесных хедерах, в спертом воздухе – и перед ними ребе с плеткою в руке... Дети, дети! Чем они виноваты? Отчего они изгнаны из полей и садов?.. Отчего вы их не приведете сюда, не пустите их гулять по иерусалимским полям, в иерусалимских садах?..
При въезде в ущелье сумерки заглянули в окна вагона. Наступила пора молитвы «Минха». Евреи хотели подождать с молитвой, чтобы начать ее при въезде в Иерусалим. Но они боялись, как бы не пропустить урочного времени, и со страхом глядели на небо, не показываются ли звезды. Но иерусалимское небо не так легко позволяет окутать себя ночной мантией... Там, далеко на востоке пылает закат. Не иерусалимские ли холмы виднеются уже там?..
Сердце начинает биться испугом и радостью. Воцаряется глубокая тишина. Все ждут минуты, когда увидят Иерусалим. Ученики собрались, как цыплята вокруг учителей, женщины надели головные уборы, мужчины – субботние атласные сюртуки... Окутанные сумерками, мы все, со страхом и в безмолвии, ждали чего-то очень святого и великого.
Поезд остановился, и кондуктор совершенно просто и обыденно произнес:
– Иерусалим!
– «Да возвеличится и освятится великое Имя Его»... услышал я позади себя.
Евреи молились Минху на Иерусалимской земле, а я поспешно взял карету: к «Восточной стене!» Я хотел застать там еще молитву «Маарив».
Сердце усиленно билось в груди. Я ехал по Иерусалиму, который был окутан черной тучей, точно ночь сразу упала над городом. Было страшно тихо; люди попрятались в домах; в окнах кое-где мерцал свет масляной лампадки, свидетельствуя, что рабочий вернулся с поля и сидит за ужином. Было время вечерней молитвы – и мрачное заунывное: «И Он, Милосердный, простит грех» нашей убогой молельни, в осеннюю ночь висело над всем Иерусалимом.
У «Восточной стены» молитва Маарив уже отошла.
Предо мною высокая стена подымалась черной колонной к небу. Никого почти уже не было. Только здесь и там еще мерцали в расщелинах стены сальные огарки, оставленные молившимися здесь евреями. И маленькие огоньки освещали пропитанные маслом камни и казались незаконченными молитвами, забытыми в камнях... В углу стояла одинокая тень, закинув обе руки высоко над головой, прижавшись грудью к стене, и лицом к расщелине между двух камней, и слабым голосом тихо молилась:
– Создатель, возвеличь свое Имя над всей вселенной...
И безумная мать, одетая в белое, сидела у стены и глядела куда-то далеко-далеко в мир...
Я пал на землю и стал целовать камни...
“Еврейский мир”, апрель 1909 года
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru