[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАРТ 2002 АДАР 5762 — 3 (119)
ЧТО НАМ В НАС НЕ НРАВИТСЯ
Игорь Губерман
Из «Книги странствий»
Кто бы там и что ни говорил, а самая поразительная еврейская черта – это, конечно, неприязнь к евреям. Ни один в мире народ не сочинил сам о себе такого количества анекдотов, шуток и издевательских историй. Из них, на мой взгляд, лучшая – как Моисея некогда спросили, почему он, выведя евреев из Египта, после этого сорок лет водил их по пустыне. И немедля якобы ответил Моисей:
– А с этими людьми мне было стыдно ходить по центральным улицам!
Любое возражение, что, может быть, такие шутки сочиняют некие отъявленные юдофобы, – не проходит, ибо я и лично знаю множество подобных сочинителей, и сам давно уже принадлежу к их числу, чего нисколько не стыжусь. И более того, мне кажется, что смелость смеяться над собой – такая ценная особенность, что надо ею гордиться, ибо есть в ней верный признак и душевного здоровья нации, и жизнеспособности ее. Однако же – одно дело смеяться, а другое – воспаленно осуждать. А мы и в этом сильно преуспели. Где-то я прочел идею, что возникла в нас эта способность (или склонность) ввиду как раз необычайнейшей пластичности нашего народа: мы, дескать, веками живя в разных странах, живо перенимали и впитывали все психологические особенности коренного населения, а в том числе – и взгляд на нас, пришельцев. Как бы выучились мы смотреть на себя отчужденно, сторонними глазами, а уж тут – чего хорошего увидишь. И отсюда будто в нас такое ревностное самоосуждение. Возможно, спорить не берусь. Я вообще не спорю никогда с высоколобыми глубокими суждениями о чем бы то ни было. Они обычно сами выдыхаются со временем. Но не берусь я предложить и никакую собственную гипотезу, поскольку сам с собой обычно не согласен. Просто мне охота поболтать на эту щекотливую и занимательную тему.
Среди такого рода книг стоит особняком и сильно выделяется некогда знаменитая книга Отто Вейнингера – «Пол и характер». Жизнь этого философа, короткая и странная, длилась всего двадцать три года. В самом конце девятнадцатого века принялся он обучаться в Венском университете, кроме философии попутно изучая биологию, физику, математику и психологию. Еще студентом будучи, он стал писать свою книгу, а издав ее, с собой покончил. Было это в 1903 году. Мучила его депрессия, и с нею он не справился. А для самоубийства выбрал он известную венскую гостиницу, тот номер, где за несколько десятков лет до этого скончался Бетховен.
Вся книга Отто Вейнингера – о различии мужчин и женщин. И мужчины все – носители добра, а женщины – наоборот. И до такой, представьте себе, степени, что «наиболее высоко стоящая женщина все же стоит бесконечно ниже самого низкого из мужчин». Признаться честно, у меня такое убеждение клубилось некогда (мне изменила одна чудная подружка), только оно длилось около недели, потому что я другую встретил – совершенство, и моя по женской части мизантропия исчезла без следа. Я боюсь, что молодого Отто сходная постигла ситуация, но он глубокий был философ и из краткого отчаяния выбраться не смог. И книга о женщине как воплощении всемирной пустоты и зла – осталась человечеству в наследство.
О евреях там большая интересная глава. Честно признавшись, что он сам из этого народа, Отто Вейнингер, не обинуясь, заявил, что все еврейство в целом – это некий бездуховный и аморальный элемент, проявляющий женское начало в его худшем виде. Ибо евреи тяготеют к коммунизму, материализму, анархизму и атеизму. Перечень отменный, правда же? И что-то в этом есть. Чтоб избежать соблазна комментариев (а хочется – кошмарно!), я в дальнейшем только самые мои любимые цитаты приведу.
«Евреи, как и женщины, охотно торчат друг возле друга, но они не знают общения друг с другом ... под знаменем сверхиндивидуальной идеи».
«У истинного еврея нет того внутреннего благородства, которое ведет к чувству собственного достоинства и к уважению чужого “Я”».
«Евреи и женщины лишены юмора, но склонны к издевательству».
«Он (еврей. – И. Г.) подобен паразиту, который в каждом новом теле становится другим ..., тогда как он остается тем же».
Евреи семейственны (они хорошие семьянины), потому что семья – это «женское материнское образование, которое ничего общего не имеет с государством, с возникновением общества».
А так как Отто Вейнингер еще очень не любил англичан, то в этом месте написал он, что англичане – «в известной степени родственны евреям». Бедные англичане, подумал я с сочувствием, так не вовремя попались под руку.
Но, невзирая на семейственность, – «нет ни одного народа в мире, где было бы так мало браков по любви, как у евреев: еще одно доказательство отсутствия души у настоящего еврея».
Еврей – «не особенно добр, не особенно зол, в основе же своей он ... прежде всего – низок».
«Еврей, подобно женщине, нуждается в чужой власти, которая господствовала бы над ним».
«Еврей – это бесформенная материя, существо без души, без индивидуальности. Ничто, нуль. Нравственный хаос. Еврей не верит ни в самого себя, ни в закон и порядок».
«Еврей – это разрушитель границ». Я тут не удержусь от комментария, поскольку на мой взгляд и вкус последнее утверждение – высокая и важная хвала. Но в юном мыслителе возобладал австрийский дух.
«Еврей не испытывает страха перед тайнами, так как он их нигде не чувствует. Представить мир возможно более плоским и обыкновенным – вот центральный пункт всех научных устремлений еврея».
«Этот недостаток глубины объяснит нам, почему евреи не могут выделить из своей среды истинно великих людей, почему им ... отказано в высшей гениальности».
Ну что, евреи, огорчились? То-то же!
И еще одна, последняя цитата.
Б-же мой, как неохота мне ее сюда писать, я вижу проницательные и насмешливые взгляды, устремляемые прямо на меня, и я поеживаюсь зябко, только внутренняя честность не дает мне выкинуть слова из этой дивной песни:
«Еврей никогда серьезно не считает что-либо истинным и нерушимым, священным и неприкосновенным. Поэтому у него всегда фривольный тон, поэтому он всегда надо всем острит».
Я не собираюсь вступать в дискуссию с бедным покойным философом, гораздо интереснее мне в этом перечне какое-то смутное звучание правды – например, о нарушении границ.
Я абсолютно убежден (а если довелось бы спорить, то готов поставить любую свою ногу против кочана капусты), что и мерзкую идею о делении народа на евреев и жидов – сочинили наши соплеменники. В ней ярко светит подлое и жалкое желание любой ценою отделить себя от вековечной участи народа, заранее обезопаситься и упастись таким психологическим предательством. У моей уверенности об авторстве этой идеи есть очень личное, глубинно статистическое подтверждение: десятками встречал я человеческую гнусь, которая эту идею прокламировала, и ни разу мне такого не сказал достойный человек. Это весьма удобная психологическая щель для неудачников, для прохиндеев, для завистников и всех, кто ищет крайнего в невзгодах своего существования.
Однако вовсе и совсем не только для таких. Ибо весьма способные, даже талантливые, успешливые и по жизни состоявшиеся люди – своего еврейского происхождения чурались, от него пытаясь откреститься. Последнее слово – не каламбур, а некая реальность, ибо не только предпочитали эти достойные люди умалчивать свое еврейство, но и крестились, дабы христианством его как бы зачеркнуть. В 1930 году некий немецкий философ Теодор Лессинг выпустил книгу под названием, исчерпывающе точно обозначившим эту психологическую загадку: «Еврейская самоненависть». Он описывал этот феномен на примерах известных деятелей немецкой культуры, то есть людей отнюдь не темных и способных осознать свое стремление порвать с еврейскими корнями – одновременно с глубинным ощущением своего неискоренимого еврейства. С той поры, как мне рассказывали сведущие люди, появлялись разные и книги, и статьи о том же самом, но, увы, – мне эта вся литература напрочь недоступна. Поскольку я не шпрехен, я не спик и не парле, а на русском языке такое появиться не могло. И мне из-за невежества и темноты моей до множества вещей приходится доходить своим умом, который тоже ведь – увы! – не безразмерные колготки. Однако же домыслить, как проистекают и клубятся душевные метания такого рода, – можно и воображению доступно.
Только сразу откажусь я от идеи, выдвинутой неким Барухом Курцвайлем, автором книги «Ненависть к самим себе в еврейской литературе». Нет, я этой книги тоже не читал, поэтому я уподоблюсь тому ныне знаменитому слесарю, который поносил книгу Пастернака, честно и неосмотрительно признавшись, что в глаза ее не видел. Но у меня есть некая ключевая цитата из этой книги, так что я вполне могу понять, о чем там речь: «Для еврея, утратившего веру в свое духовное призвание, становится сомнительным и отвратным его физическое бытие». Теперь доступен он любому поруганию и (почему-то) склонен разделить мнение окружающих о своем народе. Нет, я это не намерен обсуждать, поскольку убежден, что вера в б-гоизбранность свою и своего народа, искреннее соблюдение обрядов – это текст из оперы совсем иной, хотя спасительной для самоуважения, но к нашей теме мало относящейся.
Но вторит этому угрюмый голос мрачного писателя Йосефа Бреннера (начало прошлого века): «Можем ли сами мы не принять приговора тех, кто нас презирает? Поистине мы достойны этого презрения... Можно ли не ненавидеть такой народ? Не презирать его?.. Можно ли, видя его перед своими глазами, не поверить любым, самым гнусным наветам, которые возводились на него издревле?»
Таких тоскливых откровений – многое множество у самых разных авторов-евреев. Сколько мы такого же слышим на бытовом уровне – знает и слышал каждый. Что ж это такое и откуда?
С той поры, как психолог Адлер ввел понятие о комплексе неполноценности, этот удобный для употребления ярлык принялись клеить куда ни попадя, но к нашей теме он действительно имеет прямое отношение. С ранних лет и в большинстве стран света ощущает юный еврей свою чужеродность окружающим сверстникам. Ему о ней напоминают, именно о ней талдычат ему родители: есть у тебя изъян, ты должен быть усердным и старательным гораздо более, чем остальные. Люди маленького роста, с косоглазием и хромотой, заиканием или иными недостатками – стандартные обладатели комплекса неполноценности. Им свойственна злость на себя, придирчивый стыд за свои истинные (или мнимые) изъяны, и они всю жизнь их как-то компенсируют. Добиваясь утешающего их успеха в самых разных областях. Я в это не буду углубляться, я только напомню о Демосфене, который боролся со своим врожденным косноязычием так усердно, что сделался знаменитым оратором. И забыл начисто о своем когдатошнем недостатке, как забыл о своем маленьком росте тот артиллерийский офицер, который стал Наполеоном. Но с евреем вечно остается его происхождение, а вокруг и рядом – вечно остается шустрый и нелюбимый никем народ, к которому он от рождения принадлежит. И принадлежность эта – начинает его больно тяготить. И его ход мыслей (а точнее – ощущений) мы легко (хотя и очень приблизительно) можем себе представить. Попытаемся?
Я довольно многого добился и достиг в этой нелегкой жизни. Мои способности, мое усердие, мое желание не быть последним, чем бы я ни занимался, – принесли свои плоды. Я – нужный и уважаемый член этого общества, что бы я о нем ни думал. Разумеется, в стране, устроенной разумно, я достиг бы много большего и меньшими усилиями, но я родился тут и здесь живу. Все хорошо и правильно, за исключением того, что я все время помню: я – еврей. А я ведь настоящий русский (немец, англичанин, француз, испанец). Я владею языком намного лучше большинства коренного населения этой страны, я в точности такой же по одежде, по привычкам, поведению и отношениям с людьми. Литература и история этой страны – родные мне, они запечатлелись у меня в душе и памяти. Я нужен здесь и уважаем всеми, с кем общаюсь. И одновременно я чужой. Неуловимо я другой, чем те, с которыми хочу быть настоящим земляком. Они это знают, чувствуют и часто, слишком часто дают почувствовать и мне. Поскольку я еврей. И самое обидное, что я себя евреем ощущаю. И друзья мои ближайшие – евреи. С ними мне легко и интересно. Только это дополнительную воздвигает стену между моей дневной, распахнутой, и вечерней, чуть укромной жизнью. Почему мы так и не сумели раствориться? Почему на нас на всех так явственно клеймо (иного не найду я слова) принадлежности к той нации, которую никто нигде не любит? И вполне заслуженно, если поближе присмотреться. Эти юркие, пронырливые, цепкие, настырные, бесцеремонные до наглости, всюду проникающие люди – неужели я такой же только потому, что я из этой же породы? Самоуверенность, апломб, неловко скрытое высокомерие – с непостижимой легкостью сменяются у них пугливостью, униженным смирением, готовностью терпеть обиды и сносить насмешки. Втираются они всюду, куда только удается втереться. Корыстолюбие, угодливость, услужливость – и тут же назойливая тяга к равенству, хотя своим они готовы помогать в ущерб всему. А нескрываемая их симпатия друг к другу и стремление кучковаться среди своих? По самой своей сути торгаши, они готовы заниматься чем угодно во имя процветания и прибыли. За евреев-проходимцев мне так стыдно, словно это моя близкая родня. За что же мне такое наказание? И в том, что их не любят все и всюду – что-то есть, дыма без огня не бывает, невозможно, чтобы ошибались сразу все, везде и все века подряд. Нет, нет, ассимиляция и растворение – единственное, что способно выручить мой низкий и самоуверенный народ. Пусть станет он таким, как я, и я тогда смогу не стыдиться своей к нему принадлежности.
Обо всем этом с разной степенью сдержанности и страдания говорили и писали люди разные – а для примера назову я столь несхожие имена, как Карл Маркс и Борис Пастернак.
Такое вот стремление и невозможность слиться с окружением – терзают, как мне кажется, довольно многих. Сам я это в молодости кратко пережил, потом ушло – и невозвратно, к счастью. Никаких осознанных усилий я к тому не приложил, мне просто повезло.
Когда же это с нами началось? И почему именно с нами так случилось?
Отвечу я сперва вопросом на вопрос: когда, читатель, по твоему просвещенному мнению, прозвучало в первый раз зловещее предупреждение о том, что евреи потихоньку завоевывают мир?
Не напрягайся, друг-читатель, и не торопись, ты все равно не угадаешь, ежели не знал заранее. Этот вопрос я задавал весьма осведомленным людям. Называли мне в ответ века, довольно близко отстоящие от нашего времени. Теперь цитата (честное слово, подлинная):
«Еврейское племя уже сумело проникнуть во все государства, и нелегко найти такое место во всей вселенной, которое это племя не заняло бы и не подчинило своей власти».
Эти слова написал историк и географ Страбон в первом веке до новой эры! Вот еще когда все стало ясно умным людям! Так что мифы христианства только усугубили замеченное много раньше.
Очень, очень рано принялись бежать евреи с того клочка земли, где я сейчас сижу, беспечно разглагольствуя о превратностях национальной судьбы. Этот клочок земли непрестанно топтали орды завоевателей, и в поисках покоя и благополучия отсюда люди уходили. Надо ли говорить, что на такое отваживались люди сильные, активные, готовые трудиться и отстаивать свое существование. Очень часто – с острой авантюрной замашкой. Это были не беженцы (когда бегут, то все подряд и без разбора личных качеств), это были переселенцы-эмигранты, изначально готовые к нелегкой участи пришельцев. Было их довольно много. Еще до Вавилонского пленения в Вавилонии жило такое же приблизительно количество переселившихся евреев, как в самой Иудее. Скапливались они и в других окрестных государствах. Всюду в те века было немало пришлых людей, и к ним терпимо относились, но евреи почти сразу оказались исключением. Они упрямо соблюдали свои странные обряды (обрезание, субботу), поддерживали своих и проявляли раздражавшую других сплоченность. Самое же главное – преуспевали, процветали, а отдельные из них достигали разных административных высот, что уж вовсе непристойно для инородцев. То есть, говоря короче, было все, как и сейчас – а это ли не повод для неприязни? Славились они в те времена как отменно храбрые и верные солдаты – им, бывало, поручали самые опасные – пограничные гарнизоны. Тут непременно приведу я некое забавное свидетельство: писатель того давнего времени Аполлоний Молон не любил евреев так страстно, что пытался опровергнуть общее мнение об их воинской храбрости. Это не храбрость, написал он презрительно, это «безумная и дерзкая отвага». Такая репутация была у наших предков. Не чураясь никакой возможности выжить, занимали они те щели и лакуны, в коих западло было работать коренному населению, – к примеру, охотно служили в таможнях и жандармерии на речных торговых путях (это уже в Греции). И торговали, разумеется, повсюду – обвинение в коммерческой недобросовестности возникло почти немедленно. Конечно, не были они святыми в этом смысле, только с греками им было не тягаться, замечает автор книги, из которой я сейчас обильно дергаю удобные мне факты.
Историк античности Соломон Лурье написал свою книгу «Антисемитизм в древнем мире» еще в начале двадцатых годов. Много лет назад она ко мне случайно попала, и я был просто потрясен тем, насколько ничего не изменилось. Автор цитировал и анализировал сохранившиеся древние тексты и бесчисленные книги своих коллег, настроенных и за, и против. На каких-то страницах этого сухого академического текста я заливался смехом: например, одним из самых распространенных обвинений того времени было еврейское нахальство. Под этим словом подразумевалась та бесцеремонная активность, коей и по сю пору славен мой народ. Но более всего пугало древних единение евреев. Вот как пишет об этом сам Лурье: «Это еврейское государство без территории, эта сплоченность, солидарность и тесная кооперация вызывали сильнейшее недоверие и страх в античном обществе».
Словом, я там вычитал довольно много и советую другим. Но я пока что непростительно отвлекся от той темы, которую затеял. А забрел я в эту историческую даль только затем, чтобы сказать пустые и банальные слова: всегда так было, и неприязнь (до ненависти доходящая) других народов – многие столетия обжигала, отравляла и подтачивала наши души. А мифы христианские – они только добавились к тому, что уже было многие столетия до них. И безнадежные желание и жажда быть как все – одно имели утоление и выход: согласиться, что евреи – в самом деле пакостный и вредный человечеству народ. И начинали мы смотреть глазами наших осудителей. И смотрим до сих пор, если признаться честно. А такого рода взглядом можно многое увидеть, ибо мы и впрямь весьма разнообразны и полярны в наших качествах (выражаясь мягко и осмотрительно). К тому же очень ярки мы и интенсивны как в высоких, так и в низких проявлениях. Наблюдая взглядом пристальным, к тому же заведомо неприязненным (в силу вышеназванных мотивов), каждому легко и просто углядеть лишь низменную часть. Отсюда – и такое редкостно огромное количество хулы в свой адрес.
Тут читатель памятливый с легкостью схватит меня за руку: так ты ведь изложил как раз ту точку зрения, что ты упоминал в самом начале – дескать, от большой психологической пластичности мы просто смотрим на себя глазами окружающих. Нет, отвечу я, разница есть. То пристальное и зоркое (сплошь и рядом – осудительное) отношение к собственному народу, которое я описал только что, – проистекает из желания видеть лично себя в лучшем свете, как бы отделиться и обособиться от мало симпатичной общей массы, кажущейся слитной неприязненному взгляду. Я не такой, как эти, я хороший, хоть я и еврей. Такое отношение к восточно-европейскому еврейству открыто культивировали, например, немецкие евреи, полагавшие себя такими культурными и высокоразвитыми, такими немцами, что вовсе были им не соплеменники те темные замшелые евреи, что, к примеру, жили в Польше и на Украине. Что судьба их оказалась одинаковой, не стоит и напоминать. Короче, я о том, что наше осудительство своих – оно от острого желания возрадоваться собственному иллюзорному слиянию со всем человечеством. Когда б на это человечество мы посмотрели столь же проницательно, у нас это желание весьма ослабло бы. Но мы ко всем подслеповато снисходительны. И мы веками жарко жаждем слиться с большинством. Увы, но так устроен человек, не мне его за это порицать.
В Израиле нас ожидало болезненное сокрушение мифа о вековечном единении еврейства. Наша пресловутая пластичность сыграла с нами забавную и горестную шутку: сюда приехали евреи самых разных национальностей. Нет, я нисколько не оговорился: приехали яркие представители тех народов, среди которых они жили. И трещины разлада и непонимания тут пролегают по линиям совершенно неожиданным. Евреи светские и евреи религиозные, евреи восточные и западные. Ибо евреи из Марокко и Узбекистана, из России и Йемена, из Эфиопии и Грузии – так похожи на народы тех стран, откуда вышли, что порой с трудом находят общий язык, и легкий оттенок снисходительного презрения витает в наших разговорах друг о друге. Те слова, что говорят порой о соплеменниках российского розлива разные высокие раввины (люди с очевидностью глубокой веры и столь же недалекого ума), – составили бы счастье для любой черносотенной печати. Но невидимые миру трещины проходят и между евреями религиозными, ибо сильно разветвились за века их религиозно-партийные пристрастия. Запрет на осуждение друг друга соблюдают они тщательно и прочно, только нет-нет, а проскользнет их подлинное отношение к позорно заблуждающимся единоверцам. А порою этот чисто идеологический разлад всплывает вдруг отчетливо и ярко. И тогда такое можно прочитать, что хочется составить том по типу тех, что называются «Евреи шутят», и назвать эту заведомо толстую и удивительную миру книгу – «Свод еврейской глупости». Я поясню это простым примером.
В городе Харькове живет некий почтенный еврей Эдуард Ходос. Он человек почтенный в полном смысле слова, ибо возглавляет городской Еврейский совет. Человек видный и состоятельный, он часто дает интервью и даже написал две книги (у одной из них знакомое название – «Моя борьба»). У него есть лишь одна, чисто человеческая слабость: он не любит хасидов. Но не всех, а именно хасидов Любавичского Ребе (который возглавлял движение Хабад). Так вот, в одном из интервью он объяснил читателям, что Монику Левински натравил на ширинку президента Клинтона именно Хабад, поскольку это был один из способов скинуть Клинтона и подвинуть ближе к власти государственного секретаря, который втайне сам – хабадник (бедный секретарь и знать, естественно, не знает о своем скрытом религиозном пристрастии). А из книжки этого мыслителя я вычитал историю (и кровь похолодела в моих жилах) о происхождении денег у приверженцев Любавичского Ребе. Эдуарду Ходосу идея эта в голову пришла (он так и пишет), когда он случайно как-то вечером посмотрел по телевизору передачу о послевоенной тайной жизни в Америке того самого знаменитого фашиста Мюллера (из «Семнадцати мгновений весны», добавлю я для демонстрации своей осведомленности). И осенило Ходоса пронзительное озарение (вслушайтесь в логику): если столько лет был еще жив Мюллер, то значит – жив был и Борман, а значит – пресловутые огромные деньги нацистской партии были им не спрятаны, а переданы кому-то! А кому именно – ты уже догадался, читатель? Вот отсюда и возникли у Хабада его средства для распространения по миру. Самому отпетому антисемиту в голову такое бы не пришло, а если бы пришло, то он бы промолчал, чтоб не осмеяли даже единомышленники.
А признаться честно – мне было чуть грустно, когда лопнул в моей картине мира этот красивый черносотенный миф о нашем единстве.
Забавно, что роль некоего обобщенного еврея исполняет в наше время Израиль. Я не говорю о том, что постоянно он оказывается в фокусе внимания других народов, – нет, я о самих евреях говорю. Чем дальше от Израиля живет еврей, тем больше он его любит и тем больше он имеет всяческих советов и претензий. Евреи всего мира не сводят с Израиля глаз (и я их понимаю), одобряя или осуждая его как некоего близкого, но недалекого родственника, довольно симпатичного Изю, за которого попеременно чередуются то стыд, то гордость. Чаще всего Изю осуждают: что это он столько лет никак не сыщет общий язык со своими соседями! То он заносчив и задирист не по чину, то – еще хуже – позорно мягок. С обвинением последним я довольно часто сталкиваюсь, будучи в Америке. Ко мне почти что в каждом городе приходят за кулисы или ловят меня в антракте старики, с которыми проистекает практически один и тот же разговор:
– Вы, кажется, живете в Иерусалиме? – утвердительно спрашивает собеседник. Я киваю головой.
– И вы туда вернетесь?
Я опять киваю головой.
– А когда?
Я отвечаю.
– Пожалуйста, когда вернетесь, сразу передайте вашему правительству: ни шагу назад!
И собеседник отпускает меня с чувством замечательно исполненного национального долга. А тот факт, что где я, а где правительство – его не просто не волнует, он уверен, что мы все тут – воедино. Ах, когда бы это было так!
Есть один еврейский писатель (автор интересной русской прозы), у которого, когда он пишет публицистику, есть два всего врага: оставшиеся в России евреи и Израиль как таковой (хотя Израиль – враг любимый, ибо родственник). Российских евреев он клеймит не всех подряд, а только своих коллег по перу. Зато клеймит за подлинное злодеяние: когда он жил еще в России, то они его не допускали разрабатывать ленинскую тему, а он развить бы образ Ленина мог более талантливо и глубоко. Ну, после этого о нем, казалось бы, уже не стоит говорить серьезно, только он все время пишет нечто пылкое, ругая упомянутого Изю и обучая его жить. А главный тезис тот же: никакой позорной мягкости, вперед и до победного конца! А слова и оскорбления, которые при этом он употребляет, не могу здесь привести даже я, любитель вольной лексики. Естественно, этот учитель жизни проживает в Германии, так что ему и карты в руки в смысле понимания ничтожных Изиных проблем.
Есть еще одна забавная идея о причинах нашей самонеприязни. Мы, дескать, такую подсознательную чувствуем семейственность в отношениях друг к другу, что не можем мы не быть пристрастны, а уж как мы осудительны по отношению к любой родне – известно каждому. Я бы не скидывал эту идею со счетов, хотя она мне кажется чуть смешноватой. Но тут, в Израиле, – я к ней вернулся уже с меньшим недоверием. Мы все тут чувствуем себя как дома, а к домашним всех мастей – известно требовательное и безжалостное отношение. Как и в целом – требовательность и придирчивость к естественному (и родному) месту обитания.
О, как неистовствуем мы, живя в Израиле! За что мы его только не поносим! Как-то неохота и перечислять. Одну только историю я непременно расскажу – о дьявольской бездушности страны, где мы так обреченно прозябаем. Жил некий средних лет еврей в России где-то. Заболели почки. Сразу обе. И врачи сказали сразу: делать операцию бессмысленно, вы безнадежны, жить осталось месяц или два. И от отчаяния (только от него) еврей этот приехал умирать в Израиль. Многие к нам приезжают, заболев. Израиль в этом смысле превратился в некий госпиталь, куда берут безоговорочно и невозбранно и немедля лечат. Многие после того и уезжают. На здоровье, можно лишь гордиться пропускной способностью и сумасшедшим гуманизмом этой клиники, имеющей полным-полно других забот. Но я отвлекся. Осмотрели человека местные врачи, и покачали головами, и назначили, конечно, пенсию, поскольку – полный инвалид, ни о каком труде не может быть и речи. Получал он пенсию, пока что вовсе не собрался умирать, а вскоре лег на операцию – врачи решили, что в таком безвыходном и очевидном случае имеет смысл рискнуть. И полностью вернули человека к жизни. Полностью буквально, встал из-под ножа совершенно здоровый человек. И в связи с этим через год, когда настало время подтвердить инвалидность, ее не подтвердили, и его лишили пенсии. Какой тут шум поднялся и какие жалобы на медицинскую бездушность! Я, эту историю услышав, решил провести собственный психологический эксперимент. Я принялся везде ее рассказывать. Почти до самого конца меня выслушивали нехотя, вполуха, ибо разговорное пространство сильно тут насыщено рассказами о том, как жизнь вернули, но едва только текли слова, что пенсии лишили, одинаково у большинства реакция звучала:
– Какие сволочи!
Однако же, с чего я так раскукарекался? Ведь никого ни в чем ни убедить я не хочу, ни порицать я никого не собираюсь – так, беседую. Но у меня в блокноте давнем некий эпизод записан, тут он будет кстати. У меня помечено, что дело было в Харькове когда-то (Ходосу – мой пламенный привет). Ехала в автобусе большая группа старших школьников, а с ними – почти столь же юный их руководитель. Явное, как говорилось так недавно, лицо еврейской национальности. Школьники галдели, спорили, вопили, их вожатый тихо их пытался урезонить, но напрасно. Вдруг он громко выговорил:
– Слушайте!
От неожиданности наступила тишина, и, в эту звуковую щель просунувшись, вожатый им сказал:
– Вы себя ведете, как болтливые попугаи и упрямые ослы!
Молчание еще слегка продлилось, а вожатый улыбнулся и сказал:
– Я дал намек!
ИЗ ДНЕВНИКА
***
К сожалению, новости постигают нашу страну гораздо чаще, чем хотелось бы. Я пишу это в конце октября 2000 года. По вечерам слышны выстрелы, на экране телевизора – беснующиеся толпы. Вовсю идет интифада. По-арабски это слово означает извержение – весной у верблюдов непрерывная интифада. Наша – каменная и бутылочная с зажигательной смесью. Коктейль Молотова невероятно тут привился. Сам Вячеслав Михайлович (поскольку он скорее всего не в раю), наверно, с гордостью обсуждает этот факт с соседом по котлу кипящей смолы. И сверху донизу (я говорю о социальной лестнице) у всех одинаково унизительное ощущение полного бессилия, потому что силу применить не к кому – беснуются организованные подростки.
Позвонили из Москвы, из «Общей газеты», чтобы я сказал что-нибудь по этому поводу. Я написал, что у меня два чувства – омерзения и стыда. Омерзение – к тому, что делает Арафат, старый и талантливый убийца. Написал, что все это напоминает мне лагерь, где любое проявление доброжелательства, улыбка, готовность что-то уступить – немедленно трактуются как слабость, и матерый лагерник звереет, удваивая нажим. Здесь то же самое, но это не лагерное, это просто средневековое сознание, и тьма тому подтверждений. Если в Б-жьем храме открыто и яростно призывают кого-нибудь убивать (это ныне главное содержание службы во всех мечетях), то это более напоминает темные времена средневековья, нежели двадцатый век. А дети, которых они берут с собой и даже гонят впереди? Мы просто из разных цивилизаций, и то, во что превратилась мусульманская, еще покажет миру в полной мере свое стремительно дичающее лицо. И все достижения технического прогресса пойдут в ход, а пока – выпущены Арафатом из тюрем несколько десятков террористов, сидевших за массовые убийства, – разумеется, они начнут с евреев, а уже потом спохватятся все. И длиться это будет нарастая – век, который начинается, пройдет под этим весь. Недавно где-то прочитал (или услышал?), что минареты более всего напоминают ракеты класса «земля – земля» – кошмарный и кошмарно точный образ. Израиль – крохотный островок западного мира в этом океане, но беда, что для западного мира он – коллективный образ еврея, и фоном, основанием пакостных и слепых резолюций о нашей агрессии служит не реальность, а стихийная, биологическая к этому еврею неприязнь.
Естественно на самом деле, что к резолюциям этим присоединилась и Россия, так что стыд мой за нее – скорей фигура газетного красноречия, ведь иначе и быть не могло. Забавно, что все время вспоминается Киплинг – вот уж в самом деле «несите бремя белых», идиотически горделивое утешение для нашего гуманного времени. И снова обязательно повторю: так будет здесь всегда. А значит, более полезно вспомнить, как споткнулась и упала жена протопопа Аввакума и спросила его, доколе им так идти. До самой смерти, матушка, заботливо ответил Аввакум. Ну тогда ладно, сказала она и пошла дальше.
***
Я продолжаю это в январе две тысячи первого года. На дворе все то же самое. К израильским дорогам по ночам приходят снайперы, стреляя в проходящие машины. Есть убитые, и раненых полно. Фанатики-убийцы неустанно пытаются пронести взрывчатку в людные места, чтобы погибло как можно больше людей, включая женщин, стариков, детей, и часто, слишком часто им это удается. Их науськивают на это в мечетях, им за это платят (или оставшейся семье) – смесь темной ненависти с бизнесом весьма результативна. В этой атмосфере мы живем, звоня всем близким при известии о новом взрыве в автобусе или на рынке, возмущаемся правительством, которое не позволяет солдатам стрелять, покуда нет явно смертельной опасности. И понимаем в то же время, что нельзя стрелять в детей, которых родители выводят на улицу, – как раз потому, что знают, – в них стрелять не будут. И бессилие такого рода портит жизнь не меньше, чем сама повсюдная опасность. В этой ситуации кромешной появляется в Москве статья в коммунистической газете, писанная здешним журналистом Исраэлем Шамиром. Тут же появляется она, естественно, и в Интернете, и теперь это доступно миллионам. В ней полно грязной и неправедной облыжности, но на то и есть свобода печати, чтобы при отсутствии мыслей употреблять голые оскорбления. Все было, как и в большинстве статей этого слегка клинического автора, а гнилостный душок, текущий от него, порой даже забавен. Только вдруг наткнулся я на фразы, которые мне проще передать цитатно:
«...Царь иудеев, генерал Барак, преемник царя Ирода, убивает младенцев Вифлеема. По его приказу детей убивают откормленные израильские снайперы, получающие премию за каждого убитого ребенка... Отряды убийц безнаказанно отстреливают палестинцев с вертолета, как дичь на сафари... Отравлены подземные воды, облака газа душат стариков в домах и младенцев в чреве матери...»
Признаться, в первый день прочтения я даже обсудить это ни с кем не мог: стояло где-то ниже горла мерзостное ощущение проглоченного по оплошности куска говна. Но после я опомнился и трезво понял, что об истоках такой подлой лжи скорее всего следует спросить у психиатра. И спросил. Психиатрии издавна и хорошо известно клиническое тщеславие. Чаще проявляется оно в патологическом вранье, однако склонно и к поступкам. «Комплекс Герострата» – обозначили его врачи. Тот древнегреческий маньяк, что сжег когда-то в городе Эфесе храм, – единственно затем, чтоб его имя зазвучало на устах, – не просчитался, ибо все подобные деяния теперь имеют его имя. Жаль только вашего – как там вы его назвали? – сказал врач, – потому что вмиг забудется его статейка, в суд никто не обратится, Израиль наплюет на эту гнусь, как и на прочие, а жгучее тщеславие останется у этого бедняги. И будет полыхать на всем немереном пространстве между малой одаренностью и острой жаждой стать известным.
И во мне тихо шевельнулось сострадание к этому мелкому больному организму.
***
Теща моя Лидия Борисовна – интеллигентнейший человек, известная писательница, постоянная участница всяких культурных мероприятий. Однако именно она мне подарила нужные слова для окончания этой книги. Недавно мы приехали в Тель-Авив, там заезжий сумашай-американ делал доклад о некоей советской школе (как раз о той, где некогда училась теща), и остановились покурить у входа в университет. Вокруг была неописуемая красота из зелени и всяческой архитектуры. Теща глубоко и с наслаждением затянулась сигаретой, выдохнула дым и, глянув на окружающий ландшафт, сказала с чувством:
– И что же, это все арабы собираются забрать себе? Хер им в ж...!
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru