[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ СЕНТЯБРЬ 2000 ЭЛУЛ 5760 — 9 (101)

 

Время помнить. Всегда...

Валерий Фоменко

Генетическая память народа тем крепче, чем глубже уходят в историю его корни. Истории ашкеназим, к примеру, никак не меньше полутора тысячелетий. И если сопоставить этот отрезок времени с какой-нибудь сотней лет, то не таким уж далеким окажется от нас мир еврейских местечек. Знаете ли вы, в чем главная ценность времени? В том, что оно для нас, живущих, слава Б-гу, не прерывается. Оно всегда в нас и с нами. И сколько знаем мы с вами Уманских, Звенигородских, Виленских и Корсунских! А день настоящий нет-нет да и откроет нам какую-нибудь страничку давнего, словно давая понять: да, былое и прошлое с нами. Вот бывший биробиджанец Николай Бородулин как-то сообщил из Америки, что обучает идишу – можете себе представить! – правнука самого Шолом-Алейхема.

Владислав Цап родился и вырос в дальневосточном городке Облучье, ни обликом, ни местоположением никак не напоминающем ни Касриловку, ни Мазеповку, ни даже Хелем или Егупец. Только скажите нам, чего бы стоил добропорядочный еврей, если бы он ставил свое еврейство в зависимость от места своего проживания и «номера» века? Напомним уж кстати, что Бердичев, Балта либо Шаргород тоже не на Иордане стоят. Точно так же, как и вовсе не ближневосточный Биробиджан, где живет художник Владислав Цап.

Книги читают все, но каждый по-своему. Художник за серыми строчками видит очертания, линии, краски и живые лица. В отличие от многих читателей, он способен воссоздать свои представления в образах зримых. Тем более что улица Шолом-Алейхема в Биробиджане, как и Бердичевская улица, не только «самая большая в нашем городе», но и, если хотите, ее историческое продолжение. В общем, Владислав, никак не мог пройти мимо увиденного им в повествованиях Шолом-Алейхема и Менделе Мойхер-Сфорима. И кое-что «перевел» на язык рисунка. Иногда иллюстрируя, иногда фантазируя. «Кое-что» постепенно накапливалось и превратилось в собрание художественных произведений на еврейскую тему. И хотя сцены местечковой жизни вряд ли заставят подумать о безбедном существовании людей за чертой оседлости (скорее, совсем наоборот), в жизни той неизменно присутствовали условия, в которых евреи могли быть, были и оставались евреями. И попробуйте-ка найти сегодня в нашем Биробиджане колорит, присущий местам «компактного проживания» наших предков. Иные времена – иные нравы... Художники же не любят трафаретов и стандартов, сделавшихся ныне едва ли не символом дня настоящего. А чтобы кем-то или чем-то быть, надо выделиться. И историю свою полагается чтить. Хотя бы уже потому, что она всегда старше нас, а сами мы – ее продолжение. И во времени, и в пространстве. Потому мы и грустим о прошлом. Грустим, как о собственном детстве. Вот как написал об этом же самом наш земляк Анатолий Кобенков, автор десятка поэтических сборников:

 

Мир еврейских местечек...

Печальный писатель Канович

еще помнит его. Там до дыр зачитали Талмуд,

там не хуже раввина собаки, коты и коровы

понимают на идиш и птички на идиш поют;

там на каждый жилет – два еврея, четыре заплаты,

там на каждую жизнь – по четыре погрома, по три...

там еще Эфраимы, Ревекки, Менахемы, Златы,

балагулы, сапожники, шорники и шинкари.

Их скупому дыханью звезда запотевшая светит,

их смазным сапогам – из полей палестинских песок...

Эмигранты империй, Соломоновы бедные дети,

на повозках молитв отбывающие на восток...

Дай им, Г-споди, сил, дай им кихелах сладкие горы,

километры мацы и куриных бульонов моря...

Грустно жить на земле, где еврейское горе – не горе,

трудно жить в городах, где не все понимают меня...

Там, где даль мне поет, там, где ночи о прошлом

                                                                              долдонят,

там, где бамовский шов в прибайкальскую летопись

                                                                                          лег,

кто услышит меня и какой мне Канович напомнит

мир еврейских местечек со львами его синагог?

Кто мне лавку откроет, где молятся полки о хлебе,

кто мне Тору раскроет, которую слезы прожгли?

Кто укажет перстом на скрипучую лестницу в небе,

по которой однажды за счастьем еврейским ушли

Эфраимы, Ревекки, Менахемы, Златы –

                                                                              поэты,

балагулы, сапожники?..

Кто загрустит обо мне,

прочитавши о том, как ушел я по лестнице

этой в мир еврейских местечек –

на родину, в небо,

                                                                  к родне?

К рассказу Шолом-Алейхема «Шалаш – лучше не надо».

«Вдруг – трррах! Крыша целиком со всей зеленью обрушилась на наши головы, а за стеной другая стена накреняется, и обе падают перед ним ниц, и какая-то коза летит прямо на нас».

 

К повести Шолом-Алейхема «Мальчик Мотл».

«Я зарабатываю деньги, я разношу напиток, который мой брат Эля приготавливает собственными руками».

 

К рассказу Шолом-Алейхема «Касриловка».

 

К повести Шолом-Алейхема  «Мальчик Мотл».

«У меня другая забота, я по целым дням таскаю на руках дочку Добцю».

 

«Местечко».

 

К рассказу Шолом-Алейхема «Мафусаил».

 

 

 

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

 E-mail:   lechaim@lechaim.ru