В каждом выпуске были оригинальные иллюстрации, стихи, песни; мишенью его сатиры становились нацисты и нидерландские коллаборационисты. На немецком и голландском языках Блох высмеивал нацистскую пропаганду, откликался на новости с фронтов и высказывал личное мнение о тяготах военного времени.

Американский радиопроповедник Чарльз Кофлин был против того, чтобы США и другие страны выделяли средства на борьбу с правительством Гитлера «с целью разрешить внутренние проблемы в Германии». Он обвинял евреев в разжигании войны: якобы они подталкивают Америку и Британию к войне в Европе в собственных интересах. Кофлин выпускал в Детройте ежемесячное печатное издание «Социальная справедливость», тираж которого на пике успеха достигал миллиона экземпляров.

Основополагающая роль Франкфуртера в истории американского еврейства не лишена иронии: он снял кипу задолго до того, как надел судейскую мантию. Путь Франкфуртера — путь не еврейского судьи, но путь «из евреев в судьи» — обиняками подводит к более широкому выводу: евреи в Верховном суде несут бремя, неведомое их коллегам‑христианам.

Идея, что молодых евреев могут собрать вместе и побудить собираться снова и снова именно общие интересы, а не религиозные связи, в последние годы XIX века и первые годы ХХ-го подвигла на создание Иудейской ассоциации молодых людей (Young Men’s Hebrew Association, YMHA, или просто «И») и ее «сестры» — Иудейской ассоциации молодых женщин.

Какой бы скверной ни была теперешняя ситуация с антисемитизмом в США, век назад дела обстояли гораздо хуже: тогда дискриминация была легальной и закон к евреям относился куда более жестко. Одной из первых жертв антисемитизма стал 30-летний ортодокс, иммигрант из Польши, проживавший в Нью-Йорке. Звали его Песах Рубинштейн. Известность он приобрел, как ни печально, благодаря тому, что стал одним из первых евреев после Американской революции, кого в Нью-Йорке и в целом в Соединенных Штатах приговорили к смертной казни.

Незадолго до восстания в Собиборе его организатор, Александр Печерский подружился с 20-летней голландкой по имени Лука. Очутившись в Собиборе, Печерский практически сразу же начал планировать восстание, которое позволило бы освободить всех заключенных. Вечерами он встречался с соратниками-заговорщиками, они строили планы, обменивались информацией. Эти встречи были возможны во многом благодаря Луке...

«Администрация Гарварда и многие из студенческих лидеров в университете оказали значимую поддержку гитлеровскому режиму, когда нацисты усилили преследование евреев». Президент Гарвардского университета Джеймс Конант «не просто молчал» об антисемитизме, но «активно потворствовал ему». В 1935 году Конант разрешил высокопоставленному немецкому дипломату-нацисту в Бостоне возложить венок со свастикой в часовне Гарварда. На протяжении 1930-х годов Гарвард пытался не допускать еврейских беженцев — и особенно профессоров-евреев, которые бежали от Гитлера.

Шарль Азнавур не был евреем, но неплохо знал идиш, поскольку рос в еврейском квартале. А когда нацисты в 1940 году оккупировали Париж, семья Азнавурян (это его настоящая фамилия) рисковала жизнью, спасая евреев от депортации. Азнавур и его сестра помогали сжигать нацистскую форму армянских дезертиров. Они также укрывали членов французского движения Сопротивления, которых преследовало гестапо. Скромный Азнавур редко говорил на эту тему.

Как же получилось, что на 274 подозреваемых нацистских преступников, в отношении которых были проведены расследования в Англии, Уэльсе и Шотландии и представлено более 250 000 страниц доказательств, был вынесен только один обвинительный приговор? Кто были те подозреваемые, кто так и не предстал перед судом? Ни Скотланд-Ярд, ни Королевская прокурорская служба не опубликовали окончательный отчет о своем расследовании военных преступлений.

Это не только день, когда вершится суд над прегрешениями человеческими: в национальное сознание Израиля он впечатан как день, когда вершится суд над всем народом, когда государство признают виновным в грехе гордыни и заставляют платить за это ужасную цену. В разговорной речи израильтян слова «йом кипур» стали означать неожиданную, однако закономерную расплату: фраза «это его Йом Кипур» сродни английскому выражению «это его Ватерлоо».

После нескольких часов сна Авигдор Кахалани высунулся из танковой башни и глубоко вдохнул студеный утренний воздух. Пейзаж вокруг словно бы урчал — казалось, вдалеке рычат львы, готовясь полакомиться добычей. Это набирали обороты моторы танков. По обе стороны линии фронта над горящими машинами поднимался дым. Вдали вздымались облака пыли — сирийские танковые колонны уже на марше. Кахалани по рации разбудил своих ротных командиров, пожелал им доброго утра и велел готовиться к атаке сирийцев.

Дело Дрейфуса коренным образом изменило La Revue blanche. «С 1898 года редакционная коллегия одаренных умов превратилась в одну из величайших в истории организаций борьбы за права человека...» La Revue blanche вступил в борьбу за капитана Дрейфуса не без колебаний, свойственных французским сторонникам левых взглядов: и редакторы, и авторы журнала были антимилитаристами и не рвались защищать военного. Не в последнюю очередь потому, что в журнале принимали участие евреи.