Актуалии

Розовая мечта

Ирина Мак 23 ноября 2016
Поделиться

Этой осенью в фонде In Artibus работала выставка Михаила Рогинского «Прощание с “Розовым забором”». Картины, давшей проекту название, в экспозиции не было — вместе с еще 249 шедеврами современного русского искусства она передана в дар Центру Помпиду.

Это беспрецедентная акция — работы 65 выдающихся российских художников (в их числе — Оскар Рабин, Владимир Янкилевский, Эрик Булатов etc), находившиеся в собраниях крупнейших отечественных коллекционеров, теперь оказались в собственности Бобура. Этой осенью их можно было увидеть на долгоиграющей выставке «Коллекция! Современное искусство в СССР и России 1950–2000 годов: уникальный дар музею». Кому‑то этот щедрый подарок Франции покажется незаслуженным и неуместным, но посмотрим правде в глаза: о большинстве выдающихся российских художников второй половины XX века на Западе слышали в лучшем случае специалисты, их знают мало или не знают совсем, в нынешней ситуации рассчитывать на то, что интерес к ним скоро вернется, трудно. Когда политический ветер изменится, появятся новые поколения художников, и о тех не вспомнят. Поэтому выставить их работы на постоянной основе в Центре Помпиду означает, по мнению сокуратора парижской выставки Ольги Свибловой, внедрить эти вещи и эти имена в международный художественный контекст.

«Розовый забор» — раннее, 1963 года, лаконичное серо‑розовое полотно Михаила Рогинского — дар хозяйки In Artibus Foundation Инны Баженовой Центру Помпиду — займет в этой экспозиции достойное место. Не то чтобы в Париже Рогинского не знали — художник жил там с 1978 года и выставлялся. Но международную славу его никак не сравнить с известностью художников того же поколения, работавших, например, в Германии, Италии или США. Настоящим событием стала большая выставка Рогинского в Венеции в 2014‑м (Жанна Васильева. Между живописью и жизнью) — совпавшая с очередной биеннале современного искусства, она привлекла к нему внимание западной публики и прессы. По масштабам ее можно было сравнить разве что с памятной выставкой Рогинского в Третьяковке в 2002‑м, незадолго до его смерти. После этого сколько‑нибудь значительных выставок художника в России не было. Собирались устраивать в Музее личных коллекций в ГМИИ им. А. С. Пушкина в 2008 году, но что‑то не сложилось. Нынешняя выставка, составленная, кстати, целиком из частных собраний — и это доказывает их абсолютно музейный уровень, способна восполнить этот временной провал и показать большого художника зрителям нового поколения, выросшим без него.

Михаил Рогинский. Розовый забор, рельсы. 1963

Здесь более 40 вещей, начиная с раннего «Балаганчика» конца 1950‑х (эскиз спектакля по Блоку, ведь Рогинский начинал как театральный художник) и заканчивая большим корпусом работ последних лет жизни — в основном большого размера, часто с текстами, внедренными в живописную ткань.

Собственно, на выставке были представлены три периода творчества художника — начало нулевых с их опытом пережитой трансформации страны, куда Михаил Рогинский снова стал приезжать в эти годы, середина 1990‑х, когда, после длительного отсутствия он впервые попал в Москву, — в основном к этому периоду относятся крупноформатные виды тусклой повседневности тех лет, и его фантастические ранние вещи, сгруппированные вокруг отсутствующего «Розового забора» (вместо него пустая рама, а изображение — в виде проекции на стене). Пастельный розовый, приглушенная терракота, все эти мягкие и нежные тона были явно придуманы художником — не было в советской стране в 1960‑е розовых заборов и быть не могло. Как не могло быть красной двери — одной из самых знаменитых работ Рогинского, происходящей тоже из частной коллекции — знаменитого собрания Леонида Талочкина, переданного год назад в Третьяковскую галерею. Теперь «Красную дверь» можно увидеть на Крымском валу.

Впрочем, на выставке в In Artibus была своя дверь Рогинского, более поздняя, из коллекции Михаила Алшибая. Розовая, как тот забор.

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

«И расступились воды»: пять «Переходов через Чермное море» в мировом искусстве

Бронзино — совсем не Айвазовский, и море у него не то что не бурное, а вообще замерзло и покрылось гладкой пластинкой льда, или, в лучшем случае, это тихая бухта в мертвенный штиль. На заднем плане в этой мирной субстанции почему‑то тонут эклектичные египтяне — кто в римском шлеме, кто в арабском тюрбане, а полуобнаженные евреи томно возлежат на скалистом берегу, нежатся на солнце, ведут беседы и умилительно поглядывают на интеллигентного Моисея с махонькими светящимися рожками.

Картина vs реальность: о том, что трудно выразить и изобразить

Рихтер смазывает изображение, превращает холст в рябь черно‑белых помех. Вкрапляет в них зеленые и красно‑малиновые всполохи. Он пишет то и о том, что почти невозможно представить себе, если ты не свидетель. Но отстранение, остранение воздействуют эмоционально. Рихтер не дает ответов — он задает вопросы, в этом полагая свою роль.

Моше Нинио. Стеклянная клетка Эйхмана

Выставка 63‑летнего художника из Тель‑Авива Моше Нинио скромна по количеству работ — их всего две, но не по их качеству. Обе отсылают к 1960‑м годам, одна посвящена стеклянной клетке, в которой во время процесса 1961 года находился Адольф Эйхман, другая — выступлению пять лет спустя израильской певицы Эстер Офарим на немецком телевидении, где она исполнила песню «Morgen ist alles vorbei» («Завтра все закончится»).