Мир искусства

«И расступились воды»: пять «Переходов через Чермное море» в мировом искусстве

Давид Гарт 31 октября 2016
Поделиться

С июля по ноябрь в Третьяковской галерее проходит выставка Ивана Константиновича Айвазовского, на которой, в частности, экспонируется картина «Переход евреев через Красное море», и «Лехаим» решил вспомнить еще несколько произведений в еврейском и нееврейском искусстве, иллюстрирующих этот знаменитый библейский сюжет.

Иван Айвазовский. Переход евреев через Красное море. 1891

«Простри руку твою на море»

По словам Антона Павловича Чехова, Айвазовский отказывался читать книги, говоря: а на что мне книги, когда у меня свои мнения есть? И так в жизни своей ни одной книги не прочел, даже Пушкина не читал, хотя и был его приятелем.

Пушкина, может, и не читал, а вот Библию, вероятно, пришлось — по крайней мере, картины на библейские сюжеты писал. Но даже берясь за библейскую историю, Айвазовский оставался маринистом. В «Переходе», иллюстрирующем стихи 26–27 главы 14 книги Исхода:

 

«И сказал Г‑сподь Моисею: простри руку твою на море, и да обратятся воды на египтян, на колесницы их и на всадников их. И простер Моисей руку свою на море, и к утру вода возвратилась в свое место; а египтяне бежали на встречу воде. Так потопил Г‑сподь египтян среди моря»,

 

тонущие египтяне со своими несуразными знаменами безлики и невыразительны, бесчисленные колена Израилевы простираются до горизонта в статусе неподвижной декорации, рогатый Моисей медным своим оттенком и общей комплекцией смахивает на Статую Свободы, главный же персонаж, расположенный по центру и выписанный с любовью, — это обращенное вспять море, живое, светящееся изнутри, как будто зажженное огненным столпом Всевышнего.

Фреска в синагоге в Дура‑Европос. III век

«И увидели израильтяне руку великую, которую явил Г‑сподь над египтянами»

Если от Айвазовского отсчитать шестнадцать веков назад, мы обнаружим ранний вариант иллюстрации этого сюжета на стене позднеантичной синагоги Дура‑Европос в Сирии. Фрески синагоги продемонстрировали немало сходств с византийской иконографией того же периода, что породило бурную научную дискуссию о происхождении раннехристианского и раннесредневекового искусства из еврейского — по крайней мере, в области иллюстрирования Библии. А фреска про переход через море, безусловно, еврейская — она, по‑видимому, отражает дополнения к библейскому тексту, сделанные в мидрашах. За спиной у Моисея мы видим параллельные линии, напоминающие широкий нотный стан; вероятно, художник так визуализировал комментарий мидраша Танхума о том, что Г‑сподь не просто разделил море и сделал посреди вод сушу, но и провел двенадцать путей — по одному для каждого колена Израилева. А две руки, высунутые с небес, вместо одной, упомянутой в книге Исхода (14:31), отсылают нас к мидрашу Шмот раба, где распределяются функции Б‑жественных рук: одной рукой Ты спас нас из моря, а другой потопил египтян.

Агада Райландза. Каталония, ок. 1330

«Г‑сподь поборает за них против египтян»

В XIV веке в Короне Арагона была произведена целая плеяда замечательных иллюминированных пасхальных агадот: Золотая, Барселонская, Сараевская и другие. По их поводу, как и по поводу ашкеназских агадот, как и по поводу средневековых еврейских иллюминированных манускриптов в целом, ведутся дискуссии касательно личности иллюстраторов: еврейский художник рисовал миниатюры или христианский? Скорее всего, софер только вписывал текст, а рисовал христианский миниатюрист, потому что про еврейские художественные мастерские в Средние века нам ничего не известно. Христианский художник работал по заказу какого‑нибудь состоятельного еврея и должен был угождать его вкусам, однако умудрялся добавить и от себя — ложку‑другую дегтя. Так, в каталонской Агаде Райландза евреи, с комфортом переходящие Красное море по аккуратным дорожкам, все изображены в профиль, с крупным носом и удлиненным глазом — типичный портрет еврея на средневековых миниатюрах. Они вооружены до зубов, что несколько комично, так как избыточно — египтян‑то поборол Всевышний, а не их ратная доблесть. Впрочем, и в Дура‑Европос израильтяне в полной амуниции, а вот египтяне — в обоих смыслах напротив — барахтаются в воде в совершеннейшем неглиже — видимо, потому, что доспехи тяжелее и утонули раньше людей. Израильская военщина в Агаде Райландза злорадно указывает пальцем на тонущих врагов, что тоже характеризует ее не с лучшей стороны. И наконец, помимо щитов и мечей беглецы увешаны набитыми баульчиками, тащат чаши и амфоры: «и сыны Израилевы просили у египтян вещей серебряных и вещей золотых […] Г‑сподь же дал милость народу своему в глазах египтян, и они давали ему, и обобрал он египтян».

Аньоло Бронзино. Переход через Красное море. Фреска в Палаццо Веккьо во Флоренции. 1541–1542

«А вы будьте спокойны»

Когда за дело берутся итальянские мастера, сцена теряет свою кровожадность, и по картине, точнее по фреске, разливается обещанное свыше спокойствие. На редкость — для пустыни — скалистый и лесистый пасторальный пейзаж возникает уже на фреске Козимо Росселли в Сикстинской капелле: пока преследователи давятся в смехотворно узком Красном — действительно красном — море, сыны и дочери Израиля наслаждаются долгожданным покоем: дамы нянчат детей, юноши кокетливо косятся на зрителя, Мириам играет на чем‑то струнном вместо тимпана, тут же белая собачка, а вдали радуга как символ светлого будущего. А на фреске маньериста Аньоло Бронзино во флорентийском Палаццо Веккьо батально‑мистический переход через Чермное море и вовсе превращается в пляжный отдых. Бронзино — совсем не Айвазовский, и море у него не то что не бурное, а вообще замерзло и покрылось гладкой пластинкой льда, или, в лучшем случае, это тихая бухта в мертвенный штиль. На заднем плане в этой мирной субстанции почему‑то тонут эклектичные египтяне — кто в римском шлеме, кто в арабском тюрбане, а полуобнаженные евреи томно возлежат на скалистом берегу, нежатся на солнце, ведут беседы и умилительно поглядывают на интеллигентного Моисея с махонькими светящимися рожками.

Марк Шагал. Переход через Красное море. 1955

«Ты ведешь милостью твоею народ сей»

Шагал обратился к сюжету перехода через Красное море еще в начале 1930‑х годов и вернулся к нему во французский период в керамическом панно в баптистерии церкви Нотр‑Дам‑де‑Тут‑Грас в Асси, в одноименной картине и в картине «Моисей и неопалимая купина», где аналогичный «переход» занимает левый фланг; во главе колонны израильтян мефистофельский — с рожками и бородкой — желтый профиль Моисея, неизбежно напоминающий нам и другие бородатые профили, носимые благодарными трудящимися. На основной же картине желтый Моисей с дирижерской палочкой пристроился сбоку, занятый потоплением красной, паяцеобразной армии фараона, а толпу израильтян направляет белый фемининный ангел и направляет, вероятно, к разнообразному еврейскому будущему: ошую исходящего народа — царь Давид со своей арфой, одесную — его дальний потомок на кресте. 

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Венеция, евреи и Европа

Само слово «гетто» появилось благодаря Венеции, оно возникло в Каннареджо, где прежде лили пушки — на итальянском gettare означает «лить металл», а getto — «отливка». Жизнь и деятельность гетто, которое во многом было издательским лидером Старого Света, воссозданы при помощи архитектурных эскизов и редких книг, архивных документов и предметов культа, а также неизбежной на таких выставках живописи. Беллини и Карпаччо, Балла и Шагал…

Синагоги — в Вене, Шагал — в Малаге

Большей части зданий после 1938 года уже нет на столичной карте — специальный раздел документирует жизнь пожарных расчетов того года, выезжавших по вызовам к подожженным зданиям. Сохранились лишь фотографии и чертежи, зарисовки интерьеров и часть предметов. Их показывают вместе с материалами, посвященными синагогам в разных австрийских землях и других частях австро‑венгерской монархии, благо архитекторы всюду работали одни и те же.

Художник еврейской жизни

Коллекционер Хильдебранд Гурлитт (1895–1956) хоть и был евреем по бабушке, но вовсю использовался Геббельсом для пополнения личного собрания Гитлера — отсюда и прозвище «личный галерист Гитлера». Он принимал участие в распродаже «дегенеративного искусства», которым стали брезговать немецкие музеи. Благодаря его посредничеству многие картины экспрессионистов, например, оказались в Швейцарии, а полотна Кандинского — в Америке. В итоге и у самого Гурлитта сформировалось отличное собрание европейского модерна.