Дом учения: Актуальная Алаха,

«Ибо пришельцами вы были в земле Египетской»

Арье Ольман 26 октября 2015
Поделиться

Последняя волна ближневосточных беженцев, захлестнувшая Европу, евреев напрямую не касается: в Израиль эти люди не рвутся, заботы по их приему и размещению (или, наоборот, выдворению) ложатся на плечи европейских правительств и общественности. Тем не менее делать вид, что нас это не касается вовсе, евреи не могут. И не только потому, что нашим европейским соплеменникам и единоверцам жить с этими беженцами бок о бок, но прежде всего потому, что иудаизм — это живая религия, а значит, не реагировать на события подобного масштаба мы не вправе.

В недельной главе «Мишпатим», содержащей свод законов, касающихся отношений между людьми, есть и такие слова: «Пришельца не притесняй и не угнетай его, ибо вы сами были пришельцами в земле Египетской» (Шмот, 22:20). Речь здесь идет о том, как «чистокровным» евреям следует относиться к прозелитам — неевреям, принявшим иудаизм и присоединившимся к народу Израиля. Есть и другая категория «пришельцев» — «герим‑тошавим», то есть неевреи, обязавшиеся соблюдать семь заповедей сынов Ноаха и получившие право жить в Стране Израиля. Тора предписывает их поддерживать. Этот закон применяется и в наши времена: именно согласно ему религиозные евреи Израиля входят в правительство, признающее все гражданские права за христианами, мусульманами и друзами, и призывы отменить эти права из религиозной среды не раздаются. Тора предписывает нам рассматривать современные события с точки зрения собственного исторического опыта — и действовать в соответствии со знаменитым правилом Гилеля Старшего: «Что тебе ненавистно, того и ближнему не причиняй. В этом вся Тора, а остальное — ее разъяснение» (Шабат, 31а).

Упоминается ли в еврейских источниках чужак‑беженец? Конечно: «Не выдавай раба господину его, когда он спасается у тебя от господина своего; У тебя пусть живет он, в среде твоей, на месте, которое он выберет в каком‑либо из ворот [городов] твоих, где ему угодно; не притесняй его» (Дварим, 23:16‑17).

Как применять этот закон? По Гитин, 45а, он относится к рабу‑нееврею, который принадлежал еврею и бежал из‑за границы в Страну Израиля. Такого раба запрещено возвращать его еврейскому хозяину. Почему же? Потому что пребывание в Стране Израиля налагает на человека больше заповедей. Не будем забывать, что нееврейский раб еврея обязан соблюдать многие заповеди. А чем больше заповедей выполняет человек, тем более это угодно Всевышнему и тем лучше для самого человека. Поэтому алаха предписывает хозяину этого раба, пришедшему вслед за ним, чтобы вернуть свою собственность, написать ему вольную, а его стоимость на рынке рабов зачесть как денежный долг. Вот пример того, как еврейский закон заботится о духовном и телесном благе человека, бежавшего к евреям.

А теперь попробуем применить его к нынешним реалиям. Алаха знает, что если чужак уйдет от нас в свою страну, он не будет соблюдать многие заповеди Всевышнего, а то и вовсе ничего не будет соблюдать — например, если хозяин продаст его другому нееврею. Аналогично, если беженцы из стран, страдающих от «Исламского государства», вернутся обратно, в свои разрушенные города, то они могут — из чувства ли самосохранения или искренне — принять его идеологию, и радикальных исламистов, угрожающих ценностям западной цивилизации, станет больше. Этого ли мы хотим?

*  *  *

Доводилось ли евреям быть беженцами? К сожалению, не раз и не два. После разрушения Первого храма те из евреев, которые не были уведены в плен в Вавилон, бежали в Египет (Ирмеяу, 42‑43). В XV веке от 50 до 150 тыс. (по разным оценкам) испанских евреев покинули Пиренейский полуостров, чтобы не креститься, и рассеялись по общинам Европы и Средиземноморья. Их приняли дружелюбно, и даже более того: во многих общинах Балкан и Малой Азии беженцы из Испании заняли лидирующее положение.

В XVII веке множество немецких, польских и украинских евреев были вынуждены бежать на запад, спасаясь от ужасов Тридцатилетней войны, хмельнитчины и других военных конфликтов. Некоторые из них оказались в голландском Амстердаме, где к тому времени сложилась богатая и процветающая еврейская община, состоявшая преимущественно из бывших криптоиудеев, бежавших с Пиренейского [footnote text=’Об амстердамской общине см., напр.: Й. Каплан. Альтернативный путь к Новому времени. Москва: Книжники, 2014.’]полуострова[/footnote].

Мауриций Минковски. После погрома. Фрагмент. 1910. Еврейский музей, Нью‑Йорк

Мауриций Минковски. После погрома. Фрагмент. 1910. Еврейский музей, Нью‑Йорк

Как же встретили амстердамские сефарды своих ашкеназских братьев? Не слишком дружески. Им, конечно, помогали, не давали умереть с голоду. Вместе с тем богатые, по‑европейски образованные, гордые своим статусом амстердамцы явно гнушались своих «диких», «грязных», «невежественных» единоверцев и принимали меры, чтобы ни в коем случае с ними не смешиваться. Так, в 1657 году детям ашкеназских евреев запретили учиться в общинной школе; в 1671‑м было принято решение, согласно которому, даже если немецкий еврей женился на «португальской» женщине, он не мог претендовать ни на членство в общине, ни на погребение на общинном [footnote text=’M. Bodian. Hebrews of the Portuguese Nation. Conversos and Community in Early Modern Amsterdam. Indiana University Press, 1997. P. 131.’]кладбище[/footnote]. Доходило до того, что в сефардских синагогах были установлены специальные деревянные барьеры, дальше которых ашкеназов не [footnote text=’Jewish Christians and Christian Jews. From the Renaissance to the Enlightenment / Ed. by R. Popkin et al. Dordrecht: Kluwer, 1994. Р. 194.’]пускали[/footnote].

Разумеется, злоключения ашкеназских евреев в Амстердаме — преданья старины глубокой, о которых сегодня помнят только специалисты‑историки. Между тем множеству восточноевропейских евреев довелось на своей шкуре почувствовать, что значит быть беженцем, меньше чем сто лет назад, в ситуации, весьма напоминающей нынешнюю сирийскую. Речь о событиях времен Гражданской войны в России, когда красные воевали с белыми, те и другие — с петлюровцами, а кроме того, едва ли не в каждом уезде действовали отряды всевозможных батек и атаманов. Эти люди воевали под разными знаменами и за разные идеалы, но все без исключения не брезговали еврейскими [footnote text=’См., напр.: О. Будницкий. Российские евреи между красными и белыми (1917–1920). Москва: Российская политическая энциклопедия, 2005; С. Гусев‑Оренбургский. Багровая книга. Погромы 1919–20 гг. на Украине. Нью‑Йорк: Ладога, 1983; Книга погромов. Погромы на Украине, в Белоруссии и европейской части России в период Гражданской войны 1918–1922 гг. Сборник документов / Отв. ред. Л. Б. Милякова. Москва: РОССПЭН, 2006.’]погромами[/footnote]. Все это, а также хозяйственная разруха, отсутствие работы и падение уровня жизни привели к тому, что евреи в поисках лучшей доли массово покидали черту оседлости. Одни устремились во внутренние губернии, в первую очередь в столицы, другие хлынули на запад, прежде всего в Германию.

Точного количества еврейских беженцев, оказавшихся в Веймарской республике, никто не знал. Однако, вне всяких сомнений, речь шла о десятках тысяч. Евреи были третьей по численности этнической группой российской эмигрантской общины в Германии — после русских и русских [footnote text=’О. Будницкий, А. Полян. Русско‑еврейский Берлин (1920–1941). Москва: Новое литературное обозрение, 2013.’]немцев[/footnote]. Основную массу беженцев составляли простые местечковые евреи — не имеющие европейского образования, в традиционной одежде, не знающие никаких языков, кроме идиша. Санитарное состояние многих беженцев также оставляло желать лучшего. По данным санитарной инспекции, многие из них жили очень скученно, по много человек в маленьких грязных квартирках, страдая от эпидемий и педикулеза. Нашествие беженцев повлияло и на криминальную ситуацию в Германии: не имея возможности заработать на хлеб честным путем, некоторые мужчины начинали воровать, а женщины — торговать своим [footnote text=’Там же.’]телом[/footnote].

Неудивительно, что значительная часть немецкого общества встретила еврейских беженцев без восторга. «Остюден» обвиняли в том, что они отнимают у немцев жилье, работу, еду, с другой стороны — «они не хотят работать, предпочитая заниматься спекуляцией»; что они являются питательной средой для распространения коммунистических идей; что они не хотят «интегрироваться»: не учат немецкий язык и не интересуются германской культурой. За этими обвинениями шли конкретные политические требования: закрыть границы, депортировать и проч.

Подобные настроения разделяли и многие немецкие евреи, видевшие свой долг в том, чтобы защитить «фатерлянд» от восточных варваров, и рассуждавшие так же, как коммерции советник Оппенгейм из романа Ремарка «Возлюби ближнего своего»: «Вспомните, например, восточных евреев, переселенцев из Галиции и Польши <…> Разве нужно было их всех впускать? Что нужно было всем этим людям в Германии? Я тоже придерживаюсь политики правительства». Вот лишь несколько цитат из газеты «Nationaldeutscher Jude» («Национал‑немецкий еврей»), издававшейся германскими патриотами Моисеева закона:

«Бессмысленно искать причины [миграции] или вину [мигрантов]. Эти люди, с их собственной точки зрения, в полном праве поступать так, как поступают: отряхивать с ног прах стран, в которых продолжаются погромы, и ехать на запад. С точки зрения саранчи, она тоже имеет полное право роиться на наших полях, пожирать наши леса. Но не меньшие права имеет и человек, защищающий свою родину, на полях которой растет его хлеб».

«Кто проявляет жалость к бациллам, тот безжалостен по отношению к человеку, которому угрожает этот вредитель».

«Куда ни глянь — всюду они. Повсюду мы видим их странные глаза, в которых хитрость и вязкая скорбь пульсируют и мерцают, как поминальный огонь в масляном светильнике. Всюду мы слышим гортанный, пронзительный звук их взволнованных разговоров. Во всех поездах, во всех вагонах они сидят на корточках и что‑то подсчитывают в своих объемистых записных книжках. Во всех кофейнях они сбиваются в активно жестикулирующие стайки, бегают, крича и перешептываясь, от столика к столику, из кофейни — к ближайшему нотариусу, чтобы купить дом или перепродать дом, купленный вчера».

«Целые улицы Берлина находятся в их руках, жильцы даже не видят своих истинных [footnote text=’Цит. по: О. Будницкий, А. Полян.’]хозяев…[/footnote]»

Что касается немцев, то, будучи людьми практичными, они не ограничивались газетными статьями: в 1923 году в Шойненфиртеле (берлинском районе, где массово селились беженцы‑остюден) имел место еврейский [footnote text=’См. об этом: Exclusionary Violence: Antisemitic Riots in Modern German History /С. Hoffmann and W. Bergmann, eds. University of Michigan Press, 2002. Р. 123–124, 202. ‘]погром[/footnote].

Автор этих строк далек от того, чтобы ставить знак равенства между тогдашними беженцами из Восточной Европы и нынешними беженцами с Ближнего Востока. Однако не вызывает сомнений, что ситуация, в которой оказались тогдашние остюден и нынешние сирийцы, практически идентична: и те и другие бежали от гражданской войны и разрухи, и тех и других считали (считают) варварами и дикарями и требовали (требуют) «держать и не пущать». Иными словами, мы в свое время побывали в этой «земле Египетской» — и, видимо, должны вести себя так, как в этом случае требует Тора.

Разумеется, это вовсе не означает, что сторонники жестких мер в отношении беженцев во всем не правы. Многие из беженцев совсем не прекраснодушные эльфы, не все они могут (или хотят) стать законопослушными трудолюбивыми европейцами, их абсорбция сопряжена со множеством проблем и требует значительных ресурсов. Да и вообще, желание отгородиться от непрошеных чужаков — естественная человеческая реакция. Тем не менее в требовании заборов и депортаций мне видится что‑то неправильное — не по отношению к беженцам, но по отношению к собственной традиции, истории и памяти.

И последнее. В связи с нынешним наплывом беженцев у кого‑то, возможно, возник вопрос: могут ли еврейские организации тратить свои средства на помощь этим людям, по крайней мере в тех случаях, когда речь идет об очевидной нужде? Позволю себе процитировать слова Талмуда, вошедшие во многие своды еврейского права: «Учили мудрецы: кормят нееврейских бедняков вместе с бедняками Израиля, посещают больных неевреев вместе с больными Израиля, погребают бедняков‑неевреев с мертвыми Израиля — ради мира между людьми» (Гитин, 61а).

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Жонглеры, акробаты, великолепный Храм и полное отсутствие политической борьбы

Храм, каким его представляют себе мудрецы, по сути, статичен, это мир вне времени, где вечно повторяются одни и те же действия. К широкому историческому контексту — миру империй и государств, войн и политики, который постоянно меняется, — Талмуд на удивление безразличен, несмотря на то что этот мир в значительной мере определял судьбу евреев. Мудрецы апеллировали к библейским историям и народным преданиям; сверх того они не испытывали потребности в исторических источниках.

Маасер: кому и на что?

Наши мудрецы учат: «Кто дает монету бедняку, получает шесть благословений, а кто его утешит — получит одиннадцать». Ну а если можете помочь материально — старайтесь сделать это как можно более деликатно, чтобы просящего не стеснять. Здесь приведу еще одну мысль наших мудрецов: когда даешь кому‑то, представь себя самого в положении человека, которому даешь, — это тебе подскажет, как дать, чтобы не обидеть и не унизить.

Недельная глава «Цав». Отчего умирают цивилизации

Евреи не расстались со своим прошлым. В своих молитвах мы и сегодня упоминаем о жертвоприношениях. Но евреи не стали держаться за прошлое. Не стали они искать убежища и в иррациональном мышлении. Они продумали свое будущее наперед и создали такие институты, как синагога, дом учения и школа, которые можно выстроить где угодно, чтобы они даже в самой неблагоприятной обстановке служили питательной средой для еврейской идентичности.