[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮНЬ 2000 СИВАН 5760 — 6 (98)
Маргарита Алигер: жизнь в литературе
Лазарь Медовар
Алигер предстает перед читателями
“поэтом со своим голосом, со своей интонацией,
со своим собственным видением мира.”
М. Светлов
М. Алигер в годы Отечественной войны.
“Смолоду меня бесконечно тревожило, что нет в моей биографии никаких эффектных подробностей и невероятных обстоятельств, — пишет Алигер в последнем томе ее трехтомного собрания сочинений, – и, что, пожалуй, всю-то ее я без труда могла бы уместить на одной странице, и мне всегда бывало трудно ее писать или рассказывать”. И далее: “Я твердо убеждена в том, что мои книги являются гораздо более подробной и значительной моей биографией, чем все остальное, что я могу о себе рассказать”.
Эту “трудность” испытывали и ее друзья, которые в своих статьях о ней отмечали отсутствие в биографии поэта “примечательных внешних факторов”, схожесть с биографиями многих женщин ее поколения, особенно в военные годы.
Однако “примечательные внешние факторы” все же были: она была награждена орденами Трудового Красного Знамени и “Знак почета”, ей была присуждена Сталинская премия, ее систематически печатали во многих газетах и журналах, в том числе центральных, издавались сборники ее произведений и книг, по ним ставились пьесы, шедшие во многих театрах страны, ее стихи перекладывались на музыку. Она была дружна с известными писателями, ее воспоминания о них являются ценным вкладом в литературу, как и ее переводы на русский язык многих иноязычных авторов.
Маргарита Иосифовна Алигер родилась в Одессе в октябре 1915 года в небогатой еврейской семье.
Дни стояли ясные, косые,
непогода улицы мела.
Родилась я осенью в России,
и меня Россия приняла.
Отец Маргариты служил “в каких-то конторах, давал уроки, делал переводы технических работ с языков, которые изучал самоучкой”. Это был способный, разносторонне эрудированный человек, но неудачник. Дважды он пытался получить высшее образование, поступая то в консерваторию, то в юридический институт, и дважды вынужден был бросать учебу из-за необходимости зарабатывать на жизнь и содержать семью свою и больного брата, а также стариков родителей.
Девочка была единственным ребенком в его семье, и отец ее очень любил. “А я, – вспоминает Рита, – очевидно доставляла ему немало огорчений, потому что была отнюдь не примерной девочкой, дружила только с мальчишками, лазила по деревьям, гоняла голубей, хорошо плавала и в любую погоду далеко уплывала в море.”
Огорчением отца, страстно любившего музыку, было и полное отсутствие музыкальных способностей у дочери и безрезультатные попытки сделать из нее музыканта. Отец умер, когда Рите не было еще десяти лет.
Мать была обыкновенной еврейской женщиной, которая “хозяйство ладное вела, доброю хозяйкою сидела у большого круглого стола”.
С раннего детства девочка полюбила книги и считала их “удивительными творениями природы”. Первым любимым поэтом оказался Некрасов, как-то получилось, что она узнала его раньше, чем Пушкина.
С большой любовью Алигер вспоминает школу, где она проводила большую часть времени, чудесных педагогов, которые создавали в школе атмосферу дружбы, доброжелательности, учитывали индивидуальные склонности учеников. На школьных праздничных вечерах утраивались лотереи с розыгрышем изделий, изготовленных ребятами (вышивок, рисунков, лепок и т. п.) Полученные деньги летом использовали для экскурсионных поездок. “Так, – вспоминает бывшая ученица, – я совершила первые путешествия моей жизни: низовья Днепра, заповедник Аскания-Нова, Крым, Кавказское побережье Грузии... Ах, какие это были веселые, увлекательные, чудесные поездки! Да, моя школа – это огромный вклад моей биографии, она многое определила в моем становлении”.
Школьные путешествия не только отвечали ее непоседливому характеру, но, возможно, были одной из причин ее постоянной тяги к новым местам, переездам, знакомствам. Позже она напишет:
Жизнь моя – железная дорога,
вечное движение вперед.
...............................................
Чтоб в чудесном гомоне и гуле,
чтоб в пути до самого конца
вкруг меня всегда дышали люди
разные, несхожие с лица.
К школьным годам относятся и первые попытки Риты писать стихи. Она писала их к каждому празднику, в честь каждого школьного события. Эти попытки, однако, не были продолжительными, познакомившись с поэтами-классиками и такими современными, как Маяковский, Багрицкий, Светлов, она сочла “серыми” свои сочинения и решила стихотворчеством не заниматься.
После окончания семилетки Рита поступила в химический техникум, работала на химическом заводе, готовилась стать химиком. Но года через два она поняла, что у нее “нет другой любви, кроме поэзии, нет другой жизни, кроме литературы”.
В шестнадцать лет она оставляет техникум и свою Одессу, уезжает в Москву.
Началась тяжелая жизнь без собственного крова и средств, без родных и близких. Но молодость все преодолевает, все меркнет перед счастьем встретиться со своей мечтой. Вокруг была Москва с ее театрами, литературными вечерами в Политехническом музее и Доме писателей, встречами с уже известными поэтами и писателями литературной группы при журнале “Огонек”. Группу возглавлял тогда интересный писатель Ефим Зозуля, погибший в начале Отечественной войны.
Маргарита сняла “угол” и поступила на работу в библиотеку института ОГИЗа, а затем в заводскую многотиражку. И упорно писала стихи.
30-е годы явились годами становления Маргариты Алигер как поэта. В 1933 году в “Огоньке” были опубликованы ее первые стихи.
Появилась тяга к знаниям; она поступила в новый, открытый Союзом писателей, Вечерний рабочий литературный университет, который, по ее словам, сделал ее “образованным человеком, дал систему и навыки, необходимые для приобретения образования”, научил организовывать и ценить время.
С 1934 года она стала активно печататься в газетах и журналах, выступать со своими стихами. Во время гражданской войны в Испании они вчетвером, Е. Долматовский, К. Симонов,
М. Матусовский и она, “писали стихотворное послание героическому испанскому народу”, она читала его на торжественном вечере в присутствии приехавших из Испании Рафаэля Альберти и Марии Терезы Леон.
“С 1934-го по 1939-й годы, – пишет Алигер, – я побывала: в Ленинграде и на Севере, в Карелии и на Белом море, на великих наших реках Волге, Каме, Оке, Белой, в Средней Азии; в Киргизии, Узбекистане, Азербайджане, Грузии, Сванетии, на Украине и в Белоруссии. В поездках рождались новые стихи, которые охотно печатали различные издательства.
Старшие коллеги Алигер, П. Антокольский и В. Луговской, привлекли ее к переводу поэтов братских республик. Началась ее удивительно разнообразная переводческая деятельность.
Согласно Библиографическому указателю “Русские советские писатели, поэты” (т. I, М., 1977), Алигер перевела около 40 поэтов с болгарского, грузинского, еврейского (идиш), азербайджанского, украинского, латышского, узбекского, венгерского, литовского, корейского языков. Ее перу принадлежат переводы П. Неруды, Л. Украинки, Л. Арагона, Л. Квитко. Часть переводов вошла в ее книгу “Огромный мир”. “Нельзя не говорить без уважения о многолетней переводческой деятельности Алигер, – пишет ее друг поэт М. Матусовский, – переводящей стихи так, что они становятся фактом отечественной поэзии. Это благодаря ей русские читатели познакомились и почувствовали своеобразие многих поэм Луи Арагона, Пабло Неруды, Самеда Вургуна и ряда других поэтов”.
Как и большинство ее сверстников, в 30-е годы Маргарита жила во власти господствовавших тогда мифов о Советском Союзе как о строителе нового мира, советском обществе как о самом лучшем и справедливом, о Сталине как о великом и мудром вожде. Антисемитизм в те годы не был заметен. Она вступила в комсомол, была депутатом районного совета Красной Пресни. До разоблачения “культа личности” и всеобщего прозрения было еще очень далеко.
В самом конце 30-х годов она вышла замуж. И с этого времени судьба преподносит ей череду бесконечных взлетов и трагедий.
Ее муж, молодой композитор (старше Маргариты на три года) Константин Макаров-Ракитин окончил Московскую консерваторию и был аспирантом у композитора профессора Н.Я. Мясковского. Музыкальную школу он закончил в Ростове-на-Дону, где учился у педагога Н. Ракитиной, усыновившей его (отсюда его двойная фамилия, но почти во всех литературных источниках вторая часть фамилии почему-то опускается).
Первые трудности у молодоженов были материальные, даже двух стипендий не хватало на жизнь. После мучительной болезни умер их годовалый сын.
Как только началась Великая Отечественная война, Константин ушел добровольцем на фронт и вскоре погиб в бою под Ярцевом.
Он успел написать несколько песен на стихи своей жены, в частности комсомольскую “Город на Амуре”, “Лагерную артиллерийскую” (“Плыли тучки в небе чистом”), и фортепианных пьес, а также оперу “Невеста солдата” по повести В. Катаева “Шел солдат с фронта” (либретто М. Алигер),
В Музыкальной энциклопедии сказано, что “сочинения Макарова-Ракитина отличаются мелодичностью, яркостью”.
Маргарита тяжело переживала гибель мужа. “С пулей в сердце я живу на свете” – писала она. Его памяти она посвятила стихотворение “Музыка”, о котором через много лет вспомнит поэт П. Антокольский: «С тех пор как написаны эти строки, прошло почти 30 лет, но они живут в неприкосновенной свежести первооткрывателя. Сознаюсь откровенно, но мне и по сей день разрывает сердце упоминание о бедном осиротелом пианино, оставшемся в доме “как маленький памятник жизни твоей”».
Макаров-Ракитин был не единственным, кто писал музыку на стихи Алигер. Позже другие ее стихи, написанные в соавторстве с М. Матусовским, были также переложены на музыку и вошли в сборник “Красноармейские песни”.
С 1938 по 1940 год ею были опубликованы три книги стихов, задуманы новые работы, но все изменила война.
Маргарита Иосифовна пишет, что на анкетный вопрос об участии в Великой Отечественной войне она всегда хотела ответить так: “Да, участвовала, активно и горячо, всей своей душой, с 22-го июня 1941 года и до Дня Победы. Мне хочется написать о том, что в первые дни войны меня приняли в партию, что у меня на войне погиб муж, что я изо дня в день работала не покладая рук в тяжких условиях военного времени, одна растила и вырастила двух детей, – одним словом жила так же, как миллионы других советских женщин, солдатских вдов, матерей и сирот. Свою жизнь, свою личную судьбу, схожею с судьбой многих и многих, считаю я самым прямым и непосредственным участием в войне”.
Она понимала, что могла “жить, работать и верить в будущее только благодаря тем, кто стоит на переднем крае и каждую минуту может погибнуть”. Им Алигер посвятила многие свои лирические стихи, составившие сборники военных лет “Памяти храбрых” (1942), “Лирика” (1943), “Стихи и поэмы” (1944).
С первых дней войны Алигер работала корреспондентом центральной газеты летчиков “Сталинский сокол” и по заданию редакции выезжала на различные участки фронта, около года провела в блокадном Ленинграде. Ее стихи систематически печатались в газетах, звучали по радио.
В те годы созданы ее самые знаменитые поэмы “Зоя” и “Твоя победа”. Судьбы этих произведений и их влияние на судьбу самого автора оказались резко различными.
Когда в декабре 1941 года газеты сообщили о том, что немцы казнили (повесили) 18-летнюю московскую школьницу Зою Космодемьянскую за участие в партизанской борьбе, Алигер, по ее словам, не сразу поняла, что это и есть ее тема. Но по мере того как она собирала материал, встречаясь с теми, кто знал Зою, с ее матерью, товарищами и учителями, партизанами из ее отряда, знакомилась со школьными тетрадями, сочинениями, записными книжками девушки, возникла безоговорочная необходимость написать об этом.
М. Алигер в годы Отечественной войны.
“Зоя” – невыдуманная поэма, – рассказывает автор, – я писала ее в 1942-м году, через несколько месяцев после гибели Зои, по горячему следу ее короткой жизни и героической смерти... “Зоя”, в сущности, стала поэмой и о моей юности, о нашей юности. Я писала в поэме обо всем, чем жили мы, когда воевали с фашизмом, обо всем, что было для нас в те годы важно”.
За поэму “Зоя” Алигер была присуждена Сталинская премия второй степени. Указ 21 марта 1943 года подписал Сталин. А через две недели, 3 апреля, газеты опубликовали письмо автора поэмы, в котором она просила передать эту премию, 50 тысяч рублей, на вооружение Красной Армии, на усиление ее артиллерийского оружия.
О присуждении поэме Сталинской премии указывается во всех ее изданиях, но о том, как она ею распорядилась, не упоминается.
Сталин безусловно читал поэму (он не подписывал, не читая) и не мог не оценить таких строк о нем:
И повсюду Сталин говорил
медленно, спокойно и негромко
..................................................
Предстоит еще страданий много,
но твоя отчизна победит.
Кто сказал “Воздушная тревога?”
Мы спокойны – Сталин говорит.
Или о допросе Зои немецким офицером:
Хриплый лай немецкого приказа –
офицер выходит из дверей.
Два солдата со скамьи привстали,
и, присев на хромоногий стул,
он спросил угрюмо
– где ваш Сталин?
Ты сказала: “Сталин на посту”.
Зое Космодемьянской было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Через 25 лет, при очередном переиздании поэмы, Алигер предложили скорректировать ее. Она отказалась: “Я знаю оценку, данную Сталину и его деятельности историей, и этим я сегодня отличаюсь от Зои. Такого различия не было между нами, когда писалась поэма, и я не считаю себя вправе корректировать ее теперь с высоты своей сегодняшней умудренности”. Первоначальный текст поэмы сохранен во всех многочисленных последующих изданиях.
Успех поэмы вдохновил Алигер воплотить тему “Зои” в драматическое произведение. Так появилась пьеса-драма “Сказка о правде”. Она с большим успехом прошла более чем в 25 театрах страны от Хабаровска до Риги, включая театры Москвы и Ленинграда.
Композитор В. Юровский создал на стихи Алигер музыкально-драматическую поэму “Зоя” для чтеца, сопрано-соло, хора и симфонического оркестра. Чтение поэмы заканчивается словами: “И уже почти что над снегами, легким телом устремясь вперед, девочка последними шагами босиком в бессмертие идет”.
Подобно Зое, ушли в бессмертие, защищая свою страну, многие другие девушки. Они не могли знать друг о друге, как не могла знать о них и Алигер. Их имена открываются до сих пор.
М. Алигер в послевоенные годы.
В 1996 и 1997 годах “Лехаим” опубликовал статьи о двух еврейских девушках-партизанках. Одна из них, Маша Брускина (№ 49 и 52, 1996), была, как и Зоя, повешена в Минске в 1941 году. Ее называют белорусской Космодемьянской, но ее настоящее имя и поныне считается неизвестным. Другая партизанка, Маша Синельникова (№ 1, 1997), была расстреляна немцами вместе со своей подругой Надей Прониной в деревне Корчажкино Калужской области в январе 1942 года перед самым освобождением деревни Красной Армией.
Никакие посмертные почести девушкам-партизанкам до сих пор не оказаны. Как видно из статей, мало проявить героизм, надо было еще иметь “соответствующий” пятый пункт в тогдашнем советском паспорте (или, точнее, не иметь его).
У поэмы “Твоя победа” иная судьба. Поэма была напечатана в журнале “Знамя” (№ 9, 1945). Через 20 с лишним лет в интервью журналу “Вопросы литературы” (№ 4, 1966) Алигер расскажет: «Через два года после выхода “Зои” я принялась за новую поэму “Твоя победа”. Это название знакомо людям неизмеримо меньше, чем “Зоя”, но не я тому виной. Поэму я закончила в самый канун Победы. Она была опубликована отдельной книгой и вошла в “Избранное” 1947 года. На этом жизнь поэмы оборвалась. Она вызвала критический окрик из тех, которые случались часто в ту пору и, вопреки здравому смыслу, другим точкам зрения, отношению читателей, надолго порой решали судьбу нашего труда. “Твоя победа” с тех пор не переиздавалась, хотя, мне кажется, она была интересна и нужна людям. Многие до сих пор помнят ее, спрашивают у меня о ней. Героиня “Твоей победы” старше Зои, ее судьба обыкновеннее, и писать эту судьбу было труднее. Но ведь и жизнь состоит не только из подвигов».
Поэма рисует картины тяжелой жизни страны, в частности Москвы, в суровое военное время, описывает историю жизни и трагедию поэта.
Еще почти через 20 лет после упомянутого интервью Алигер подтвердит: “Это очень дорогая мне вещь, очень прямая, очень моя. И мне кажется, что она нужна была людям”.
Однако Алигер не до конца откровенна в своих высказываниях. Она умолчала о том, что, видимо, под воздействием “критических окриков” ей пришлось внести корректировку в одну из наиболее сильных глав поэмы, 18-ю. Без такой корректировки ее переиздание блокировалось.
Эта глава впервые в творчестве Алигер посвящена еврейскому народу, в ней она осознает и подтверждает свою причастность к нему, высказывает боль за его судьбу.
Эвакуацию, по сути, бегство, матери из Одессы в “городок на Каме” она сравнивает с исходом евреев из Египта:
Затемнив покой и благородство,
проступило через тыщи лет
дикое обугленное сходство
с теми, у кого отчизны нет.
Чью узрев невинность в приговоре
злого и неправого суда,
содрогнулась чермная вода,
ахнуло и расступилось море;
для кого опресноки сухие
Б-жье солнце щедро напекло,
сколько от Египта до России
верст, веков и судеб пролегло?
Мама, мама, в вечности туманной
страдным непроторенным путем,
сколько до земли обетованной
ты брела под солнцем и дождем?
Ты в ночи узнала эту землю
и, припав к святому рубежу,
прошептала, плача: “Все приемлю,
силы и любви не пощажу.
Дай мне лишь дымок оседлой жизни,
душу согревающий очаг”.
Война разрушила очаг. Европа покрылась концентрационными лагерями с газовыми камерами. Героиня поэмы не могла оставаться безучастной, и ей понятен теперь упрек матери: “Мы – евреи, как ты смела это позабыть?”
Это правда, мама, я забыла,
я никак представить не могла,
что глядеть на небо голубое
можно только исподволь, тайком,
потому что это нас с тобою
гонят на Треблинку босяком,
душат газом, в душегубках губят,
жгут, стреляют, вешают и рубят,
смешивают с грязью и песком.
Приведенные тексты вошли во все издания поэмы. Следующий же за ними текст при переиздании был скорректирован, так как не устраивал цензора. Ниже приводятся оба варианта текста – первоначальный (1-й) и скорректированный (2-й)
Вариант 1-й
Мы – народ, во прахе распростертый,
мы – народ, поверженный врагом.
Почему? За что? Какого черта?
Мой народ, я знаю о другом...
Знаю я врачей и музыкантов,
тружеников малых и больших.
И потомков храбрых Маккавеев,
кровных сыновей своих отцов,
тысячи воюющих евреев,
русских командиров и бойцов.
Прославляю вас во имя чести
племени, гонимого в веках,
мальчики, пропавшие без вести,
мальчики, убитые в боях.
Поколенье взросших на свободе
в молодом отечестве своем,
мы забыли о своем народе,
но фашисты помнили о нем...
Вариант 2-й
Стерты в прах... Во прахе распростерты,
это мы с тобой? Каким врагом?
Не хочу и помню о другом...
Помню я врачей и музыкантов,
тружеников малых и больших.
Помню не потомков Маккавеев,
в комсомоле выросших ребят,
тысячи воюющих евреев,
русских командиров и солдат.
Вы прошли со всем народом вместе
под одной звездой, в одном строю,
мальчики, пропавшие без вести,
мальчики, убитые в бою.
Сил души немало не жалея,
мы росли в отечестве своем,
позабыв о том, что мы – евреи,
но фашисты помнили о том...
Словами “мой народ” Алигер подтверждает свою принадлежность к еврейскому народу, имеющему свою историю и корни, в скорректированном же варианте евреи признаются только как часть народа страны.
Изменения, которые должна была внести поэтесса, весьма красноречивы. По существу, цензор повторил лозунг, прозвучавший в Национальной ассамблее Франции после революции 1791 года: “Для евреев как личностей – все права, для евреев как народа – никаких прав”.
В 1973 году в издательстве Нью-Йоркского университета вышла книга А. Доната “Неопалимая купина. Еврейские сюжеты в русской поэзии. Антология”. В книгу включен третий вариант фрагмента поэмы “Твоя победа”, якобы написанные Алигер вместо приведенных выше сравниваемых вариантов (после слов “Мой народ, я знаю о другом”). Правда, А. Донат сообщает, что подлинность этого варианта М. Алигер отрицала.
Однако, вариант представляет интерес и приведен ниже вместе с ответом на него, также включенным в книгу. Оба текста неофициально распространялись в Москве после выхода поэмы. Ответ приписывался И. Эренбургу, но и это не нашло подтверждения, его автор до сих пор не установлен. Четверостишие (третье) из ответа включил в свою “Еврейскую мозаику” М. Гейзер.
Следует учесть, что приведенные стихи, как и поэма в целом, были написаны, когда Государства Израиль еще не существовало, и что немецкие коммунисты, боровшиеся с Гитлером, уничтожались им наряду с евреями.
Вариант 3-й
Лорелея, девушка на Рейне,
Старых струн зеленый полутон.
В чем мы виноваты, Генрих Гейне?
Чем не угодили, Мендельсон?
Я спрошу у Маркса и Эйнштейна,
Что великой мудрости полны,
Может, им открылась эта тайна
Нашей перед вечностью вины.
Милые полотна Левитана,
Доброе свечение берез,
Чарли Чаплин с бледного экрана,
Вы ответьте мне на мой вопрос.
Разве все, чем были мы богаты,
Мы не роздали без лишних слов?
И все же мы пред миром виноваты,
Эренбург, Багрицкий и Светлов?
Жили щедро, не щадя талантов,
Не жалея лучших сил души;
Я спрошу врачей и музыкантов,
Тружеников малых и больших
И потомков славных Маккавеев,
Славных сыновей своих отцов,
Тысячи воюющих евреев,
Русских офицеров и бойцов.
Отвечайте мне во имя чести
Племени несчастного в веках,
Мальчики, пропавшие без вести,
Юноши, погибшие в боях.
Вековечный запах униженья,
Причитанья матерей и жен.
В смертных лагерях уничтоженья
Наш народ расстрелян и сожжен.
Танками раздавленные дети
Этикетки “иуда”, кличка “жид”,
Нас уже почти что нет на свете,
Но мы знаем – время воскресит.
Мы – евреи. Сколько в этом слове
Горечи и беспокойных лет.
Я не знаю, есть ли голос крови,
Но я знаю – есть у крови цвет.
Ответ
На ваш вопрос ответить не умея,
Сказал бы я – нам бе
ды суждены.
Мы виноваты в том, что мы – евреи,
Мы виноваты в том, что мы умны,
Мы виноваты в том, что наши дети
Стремятся к знаниям и к мудрости земной
Мы виноваты в том, что мы рассеяны на свете
И не имеем родины одной.
Нас сотни тысяч, жизни не жалея,
Прошли бои, достойные легенд,
Чтоб после слышать: “Это кто, евреи?
Они в тылу сражались за Ташкент!”
Чтоб после мук и пыток Освенцима,
Кто смертью был случайно позабыт,
Кто потерял всех близких и любимых,
Услышать вновь: “Вас мало били, жид!”
Не любят нас за то, что мы – евреи,
Что наша вера – остов многих вер,
Но я горжусь, отнюдь я не жалею,
что я – еврей, товарищ Алигер!
Недаром нас, как самых ненавистных,
подлейшие с жестокою душой,
эсэсовцы жидов и коммунистов
В Майданек посылали на убой.
Нас удушить пытались в грязном гетто,
сгноить в могилах, в реках утопить,
но несмотря, да, несмотря на это,
товарищ Алигер, мы будем жить!
Мы будем жить, и мы еще сумеем
талантами и жизнью доказать,
что наш народ велик, что мы, евреи,
имеем право жить и процветать.
Народ бессмертен, новых Маккавеев
он породит грядущему в пример.
Да, я горжусь, горжусь и не жалею,
что я еврей, товарищ Алигер!
В послевоенные годы Алигер продолжала литературную деятельность. В 1950–1960-е годы почти ежегодно выходят сборники ее стихов.
Она побывала во многих странах: Болгарии, Румынии, Финляндии, обеих Германиях, Италии, Франции, Англии, Японии, Бразилии, Чили.
В 1968 году издательство “Прогресс” выпустило упомянутую выше книгу Алигер “Огромный мир” – переведенные ею избранные стихи зарубежных поэтов. Книга открывается словами: “Людям надо помогать любить друг друга”. Для нее побывать в чужой стране означало “прожить там кусочек жизни, соприкоснуться с судьбой тех, кто тут дома, кому отсюда никуда не уезжать, у кого здесь жизнь со всеми ее сладкими и горькими подробностями”. Отсюда тематика ее переводов.
Ее “Японские заметки” были вторыми после К. Симонова стихами о Японии (Симонов писал их сразу после войны).
В 1970 году вышел первый в ее жизни двухтомник стихотворений и поэм, а в 1984-м – собрание сочинений в трех томах. Это, последнее, включает написанное в 1980 году ее самое крупное прозаическое произведение – повесть “Тропинка во ржи. О поэзии и поэтах”.
М. Алигер 50 лет.
Перед нами проходит галерея писателей и поэтов, составляющих славу нашей литературы, с которыми Алигер была близка, дружила с их семьями, пережила с ними радости и горести.
«Даже одного лишь перечня тех великолепных писателей, – пишет в “Новом мире” критик И. Меттер, – которых знает и вспоминает Маргарита Алигер (Маршак, Эренбург, Чуковский, Ахматова, Антокольский, Твардовский, Казакевич, Светлов, Заболоцкий, Мартынов, Симонов), от возможности узнать их и нам, пускай посмертно, но поближе, крупнее и в то же время “домашнее”, – от одной этой возможности у самого широкого читателя, любящего литературу, захватывает дух».
Воспоминания об ушедших друзьях явились для Алигер и воспоминаниями о собственной прожитой жизни. Повесть читается как увлекательный роман. Пересказать ее нет возможности, ограничимся лишь небольшими фрагментами.
О С. Маршаке Алигер пишет, как о самом ярком друге в ее литературной жизни. Проводив в эвакуацию жену с сыном, он остался в Москве, и в тот первый военный год редкий номер “Правда” выходил без его сатирических стихов. 150 “Окон ТАСС” написаны им. Его секретарь Розалия Ивановна, много лет жившая в семье, по документам оказалась немецкого происхождения и подлежала высылке из Москвы. С трудом Маршак добился того, чтобы ее оставили в столице. Зимой 1942 года он читал Алигер один из первых черновиков своей сказки “Двенадцать месяцев”. После возвращения Алигер из эвакуации их дружба окрепла, они морально поддерживали друг друга.
Алигер рассказывает, что И. Эренбург ввел в поэзию “по-киевски гакающего солдата с густыми, почти сросшимися бровями, юношу Семена Гудзенко”. Гудзенко прошел войну, был корреспондентом, умер молодым в 1953 году (в 31 год), оставив после себя книги стихов.
Выставка в 60-х годах в Москве Пикассо, Фалька, Тышлера, Гончаровой – в большой степени заслуга Эренбурга. Он хорошо знал искусство, любил стихи и сам был поэтом. В книге приводятся его стихи. В начале 1967 года они были во Франции, Илья Григорьевич мог остаться там, но не хотел “жить и умереть в Париже” – только дома. Он тяжело переживал несправедливую критику в свой адрес, и это отразилось на его здоровье. Летом 1967 года его не стало.
Старшая дочь Алигер, Татьяна, имела явные способности к стихам, и ее в этом поддерживал А. Твардовский. Алигер и Твардовский дружили семьями.
Алигер пишет о большом несчастье, постигшем поэта. Его жена с сыном, жившие в деревне, собирались возвратиться в Москву, но Александр Трифонович попросил их несколько задержаться. В это время заболел сын, его не удалось спасти, он умер в больнице. Отец считал себя виновным в гибели сына, и это многое объясняет в его поведении...
С Э. Казакевичем Алигер сотрудничала в журнале “Литературная Москва”. Она вспоминает о нем, как об очень энергичном доброжелательном человеке, переполненном замыслами, идеями, сюжетами; он мог писать одновременно несколько произведений, причем охотно о них рассказывал. Он умер после тяжелой болезни. Друзья организовали постоянное дежурство возле него, пытались его спасти, но не смогли...
С К. Симоновым Алигер познакомилась в январе 42-го года. Их связывали дружба и взаимная поддержка. Симонов помог Алигер написать пьесу о Зое. Маргарита Иосифовна пишет, что «на свете существуют несколько Симоновых: один шлет корреспонденции с самых жарких точек войны, другой потоком пишет лирические стихи, третий ставит пьесу на сцене московского театра, четвертый публикует в толстом журнале повесть, пятый лихо гуляет со своими друзьями в ресторане “Аврора”».
Об А. Ахматовой Алигер говорит как о женщине высочайшей культуры. Она читала в подлиннике Шекспира и Данте, хорошо знала историю. Они встретились в начале 42-го, Ахматова очень обрадовалась, обнаружив у своей новой знакомой оксфордское издание Шекспира, она долго его искала. Одной из любимых книг Ахматовой была “Мастер и Маргарита” Булгакова. Алигер рассказывает о большой дружбе Ахматовой с Раневской.
О погроме Ахматовой и Зощенко, организованном Ждановым в 1946 году, Алигер не пишет. Ахматова была сильная женщина и мужественно перенесла так называемую критику.
К этому времени уже вышла поэма “Твоя победа”, и Жданов мог бы подвергнуть этой “критике” и Алигер. Однако этого не произошло. Возможно, потому, что Сталин, которому нравились стихи Алигер, не позволил трогать своего лауреата.
За Жданова это сделал Хрущев, который на одной из своих “исторических встреч” с писателями грубо критиковал Алигер. В 60-е годы встречи Хрущева с творческой интеллигенцией, в том числе и с писателями, происходили довольно часто. Хрущев требовал, чтобы литература была партийной, развивалась под руководством партии. А у Алигер ничего подобного давно уже не было, да и имя Хрущева она никогда не упоминала.
После “разносных” речей Хрущева некоторые, даже весьма известные писатели давали обещания типа “учесть”, “исправиться” и т. п. Алигер этого никогда не делала.
К критическим речам Хрущева вполне могло бы быть предпослано определение чешского писателя К. Чапека: “Критиковать – значит объяснять автору, что он делает не так, как делал бы я, если бы умел...”
Хрущев часто был ознакомлен лишь с выдержками из произведений, которые готовили ему помощники. Впоследствии, ознакомившись с их полным текстом, он сожалел о своих словах.
“Последний раз я виделся с Хрущевым, когда он был уже на покое, – рассказал в одном из своих выступлений поэт Е. Евтушенко. – И первое, что он сделал, когда я к нему приехал, это просил передать свои извинения всем тем писателям, с кем он вел себя недостойно и грубо, особенно Маргарите Алигер”.
Начавшиеся еще в предвоенные годы трагедии преследовали Алигер и после войны. Одна из них оказалась роковой. Вот как об этом сравнительно недавно поведал М. Ардов, знавший Маргариту Иосифовну с детства (“Новый мир”, 1999, № 5). “Сказать, что жизнь она прожила трудную, – ничего не сказать”. Напомнив о гибели сына и мужа, Ардов продолжает:
“В 1956 году застрелился отец ее младшей дочери – А.А. Фадеев. В 1974 году от рака крови скончалась ее старшая дочь Татьяна. Младшая дочь Маша вышла замуж за иностранца, уехала в Германию, а потом поселилась в Лондоне. В октябре 1991 года она покончила с собою, и ее тело привезли в Россию.
Маргарита Иосифовна пережила своих детей и в августе 1992-го погибла в результате нелепейшего несчастного случая – она свалилась в глубокую канаву неподалеку от своей дачи.
И теперь они все трое – мать и обе дочери – лежат на одном кладбище, в Переделкине”.
М. Алигер в последние годы жизни.
5 августа “Литературная газета” опубликовала некролог “Памяти Маргариты Алигер”. Его подписали 25 известных поэтов и писателей: А. Вознесенский, Д. Данин, Е. Евтушенко, Е. Долматовский, Л. Либединская, Е. Матусовский, Б. Окуджава, Л. Разгон и др.
В некрологе, в частности говорится: “Все, что написала Алигер в годы Отечественной войны, вызвано к жизни трагической болью невосполнимых утрат и, несмотря ни на что, верой в неизбежность Победы...
Оставалось только дивиться силе ее поэтического таланта – именно он помогал ей справляться с горем, воплотить страдания в полные человеческого мужества стихи и поэмы. Она была истинно высоким мастером лирической поэзии. Именно так воспринимали ее Ольга Берггольц и Анна Ахматова, относившиеся к ней с уважением и любовью”.
Почти 60 лет (с выхода ее первых стихов) своей неугомонной жизни отдала Алигер служению литературе. Незадолго до своей трагической гибели она писала: “Может быть, и нынешние свои годы я опишу интереснее, подробнее и объективнее когда-нибудь поздней, если сумею не просто дожить, а прожить и проработать эти отпущенные мне годы так, чтобы обстоятельства моей жизни могли еще интересовать людей”.
Этим надеждам, к сожалению, не суждено было сбыться.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru