[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АПРЕЛЬ 2000 НИСАН 5760 — 4 (96)
Стоит ли о нем вспоминать?..
Борис Ефимов
Леонид Черток. Кто это такой? Вряд ли многие ответят на этот вопрос. Но вот что пишет о нем писатель Анатолий Рыбаков, романы которого, как известно, основаны на достоверных фактах: «Черток, самый страшный следователь в аппарате НКВД, садист и палач, держал арестованного на "конвейере" – по сорок восемь часов без сна и пищи, избивал нещадно, подписывал в его присутствии ордер на арест жены и детей...»
Откуда же этого страшного человека знаю я?
Сестра моей жены Соня как-то познакомилась на катке с высоким молодым человеком, который стал проявлять к ней большое внимание. Звали его Леонид Черток. Вскоре он заявил Соне о своих серьезных намерениях и, как говорится, предложил ей руку и сердце. Отрекомендовался он сотрудником НКВД. Соня согласилась, но прежде чем пожениться, ей предстояло пройти своего рода "смотрины" – надо было, чтобы избранница Чертока пришлась по вкусу в доме грозного шефа НКВД пресловутого Генриха Ягоды. Черток, как выяснилось, был там своим человеком. При этом решающее значение имело мнение жены Ягоды Иды Леонтьевны. "Смотрины" прошли благополучно – хорошенькая, острая на язык Соня понравилась высокопоставленным супругам. Таким образом, женившись на сестре моей жены, Леонид Черток стал моим родственником...
За короткое время наша милая скромная Соня превратилась в самоуверенную светскую даму – она теперь вращалась в обществе высоких чинов, "элиты" НКВД. Молодые супруги, осененные благоволением самого Ягоды, получили большую комфортабельную квартиру в огромном жилом доме НКВД на Кузнецком мосту. Мы с женой там бывали, захаживал туда и старший брат Сони – Борис Волин, в ту пору начальник Главлита. Мы мало что знали о служебной деятельности Чертока и, естественно, о ней не расспрашивали. Новый родственник воспринимался нами как ниспосланный судьбой общительный и гостеприимный человек, хотя между собой мы частенько посмеивались над его грубоватостью и плоскими шутками.
Черток вскоре счел целесообразным, чтобы его жена была сотрудником НКВД, и ему, несомненно, не стоило большого труда устроить ее в ЭКУ (экономическое управление) этого учреждения. Теперь свой летний отпуск Соня проводила на престижных дачах, иногда милостиво приглашая туда пожить своего племянника, сына старшей сестры.
Но шло время, и над благополучием супругов Черток стали сгущаться зловещие тучи, а вскоре грянула и гроза. Это было связано с тем, что пришел конец высокому положению их покровителя, Генриха Ягоды. В достопамятном тридцать седьмом году глава НКВД утратил благосклонность Сталина, очевидно, потому, что, по мнению Хозяина, он слишком много знал, в частности об обстоятельствах убийства Кирова, а также был "уличен" в связях с Бухариным и Рыковым. На руководство НКВД Сталин назначил Ежова, первой задачей которого являлась "чистка" аппарата НКВД от людей, близких к Ягоде. Попали за решетку оба его заместителя, Агранов и Прокофьев, начальники управлений и отделов, следователи, наконец, и сам Ягода.
В дом Леонида и Сони Черток пришла зловещая тревога. Бывая в эти дни у старшей сестры, Соня рассказывала, как Леня в совершенно невменяемом состоянии мечется по квартире, повторяя, как в бреду:
– Вот тебе и "железный Генрих Ягода"...Вот тебе“сталинский нарком”...
Возвращаясь домой со службы, Черток с ужасом рассказывал, как он встречает в коридорах своих обросших бородами вчерашних товарищей по работе, которых под конвоем ведут на допрос. И понимает, что в самое ближайшее время это ожидает его самого.
Мы слушали перепуганную плачущую Соню и по-человечески ее жалели. Хотя уже кое-что знали о деятельности работы самого Чертока. Тетя Лиза (родственница моей жены и Сони) была знакома с Чертоками, они как-то даже были у нее в гостях. И так случилось, что муж ее, инженер-путеец, был арестован среди тысяч других ни в чем неповинных людей, но через три месяца его выпустили. И он рассказал, что его следователем был не кто иной, как Леонид Черток, который на первом же допросе стал нещадно бить его по физиономии, а он, совершенно ошеломленный, только бессмысленно повторял: “Леня, что вы делаете? Леня, что вы делаете?..” Но это только усиливало следовательскую ярость Чертока. Все это тетя Лиза поведала нам под большим секретом.
За Чертоком вскоре пришли, вопреки обыкновению не ночью, а утром, когда он собирался на службу. Услышав звонок, Соня спокойно открыла дверь. Черток увидел сумрачные лица своих коллег-чекистов, ринулся к двери на балкон, рванул ее и выбросился на улицу с восьмого этажа. Пришедшие чекисты в растерянности ретировались, а через несколько минут примчался один из высших чинов НКВД комкор Фриновский.
– В чем дело? – допытывался он у Сони. – Почему он это сделал? Ему было что-то известно?
Между прочим, сам Фриновский через несколько дней был арестован. И, как рассказывали, покончил самоубийством в своей камере, с разбегу раздробив себе голову о батарею центрального отопления.
Поступок Чертока, как это, может быть, ни странно, был довольно редким в ту страшную пору. Не покончил с собой ни сам Ягода, ни оба его заместителя, ни десятки других ответственных работников аппарата НКВД, хотя все отлично знали, какая участь их ждет, и шли на заклание покорно, как овцы.
Забегая на несколько месяцев вперед, я вспоминаю, как мне довелось присутствовать на процессе "правотроцкистского блока", где на скамье подсудимых сидел в числе других Генрих Ягода. И помню, как главный обвинитель, Вышинский, патетически спрашивал одного из обвиняемых , врача Казакова:
– Почему же вы, когда Ягода потребовал от вас помочь "убрать" сына Максима Горького, почему же вы не пришли, куда следует, и не сообщили об этом?
– Гражданин прокурор! – ответил не без некоторой иронии Казаков. – О чем вы говорите? Как я мог это сделать? ЭТОТ Ягода (он кивнул в сторону понуро сидящего Генриха Григорьевича) и ТОТ Ягода – это две большие разницы! ТОТ Ягода был всемогущ, вездесущ и всеведущ. Он моментально стер бы меня в порошок.
Я слышал и последнее слово Генриха Ягоды. Подсудимый полностью признавал все предъявленные ему обвинения, раскаивался в совершенных им, а также приписываемых ему преступлениях и молил сохранить ему жизнь. Видимо, предполагая (возможно, и правильно), что все происходящее на процессе слушает по специальному проводу сам Сталин, Ягода плачущим голосом говорил:
– Пусть через решетку тюрьмы, но я хотел бы своими глазами видеть, как под гениальным руководством товарища Сталина растет и ширится строительство социализма в нашей стране!..
Конечно, этот жалкий лепет был мало похож на прыжок Леонида Чертока с восьмого этажа, что, вероятно, произвело некоторое впечатление на новое, ежовское начальство НКВД. И, скорее всего, этим можно объяснить, что Соню сразу не тронули, как жен других арестованных чекистов. Она же, быстро собравшись, уехала с двухлетней дочкой "с глаз долой" из Москвы и тем, надо полагать, избежала ареста.
...На какое-то время происшествие с Чертоком стало предметом разговоров и пересудов, но скоро было забыто – появилось много более значительных событий...
И я повторяю вопрос, вынесенный в заголовок этого очерка: а надо ли, вообще, об этом вспоминать? И отвечаю на него так: поскольку, оглядываясь в прошлое, мы вспоминаем и хорошие, и плохие времена, хорошие и плохие события, хороших и плохих людей, постольку можно вспомнить и Леонида Чертока. Он, безусловно, был человеком, вернее, "продуктом" своего времени, незабываемого, жестокого, страшного.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru