[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ДЕКАБРЬ 1999 ТЕВЕС 5760 — 12 (92)
ИЗ БЕЗДНЫ
Маркус Леман
Продолжение. Начало в № 10(90),11(91).
9
Во дворце Наполеона III 1 января 1859 года было весьма оживленно. В полукруге у трона стоял весь дипломатический корпус, министры и придворные императора. По традиции они пришли поздравить монарха с Новым годом. Император с удовлетворением принимал знаки мира и доброй воли, каждому отвечал добрыми пожеланиями. Лишь на маленькую речь австрийского посла он ответил коротко и довольно резко: "Я глубоко сожалею, что наши отношения с Австрией уже не так дружественны, как в прошлом".
В основе дела лежали события в Италии. Итальянцы возлагали большие надежды на то, что их независимая страна объединится. В течение многих лет итальянские либералы решительно боролись с реакционными князьями, абсолютную власть которых поддерживала сильная Австрия.
Итальянцы никогда не отчаивались, не поступались своими идеалами. В 1830 году карбонарии, душа и руки Италии, подняли восстание. Среди самоотверженно сражавшихся карбонариев был юный Луи Наполеон Бонапарт, будущий император Франции. Однако победила реакция. Теперь Италию вновь раздирала борьба, но итальянцы потеряли веру в Наполеона. Находясь во главе французского государства, он, по их мнению, мало думал о деле, за которое так отважно дрался в юности. Итальянцы обманулись в том, на кого возлагали столько надежд. Так, по крайней мере, им казалось. Но они ошибались. Наполеон ни на секунду не забывал об Италии. Он только ждал момента.
Инцидент с послом взбудоражил всю Европу. Группа итальянских террористов во главе с Орсини бросила бомбу в экипаж Наполеона. Император с супругой еле спаслись, его приближенные получили ранения. Взрыв отозвался эхом по всей Европе. Орсини с подручными заплатили за свое преступление жизнью, следствием события явились решительные действия. "Пора кончать с глупостями! Франция не потерпит преобладания австрийской мощи в Италии". Означало ли это войну? Снова собирались тучи. Биржи европейских коммерческих центров охватила тревога.
Коммерсанты Б. разделились на две группы. Одни искренне верили, что нынешнее напряжение временное, что две великие державы найдут путь к примирению. Они считали, что цена акций поднимается независимо от того, как будут развиваться политические события. Другие были убеждены, что война неизбежна, и готовились к большим изменениям на бирже.
Эдварда перспектива войны не тревожила, он не сомневался в том, что спор решится мирным путем. Еще со времени великого краха 1857 года его не покидало тягостное чувство, болезненно напоминавшее ему, что даже его огромное состояние уязвимо. Он с тоской думал о времени перед паникой, когда за вечер делались состояния и тысяча казалась каплей в море.
Теперь, когда волнение и страх пронеслись по Европе, как эпидемия, Эдвард решил, что появилась возможность продемонстрировать свою так долго дремавшую силу биржевого игрока. Каждый слух о войне и попытках примириться колебал цену "Националь"-акций, поддерживаемых австрийским правительством. Именно благодаря этим постоянным колебаниям "Националя" росло состояние Эдварда. При распространении слухов о войне цена акций падала, сведения же о вероятности мира способствовали ее повышению. И Эдвард действовал по обстановке: покупал акции за бесценок и продавал их с большой прибылью. Его подхлестывала неустанная жажда денег — еще и еще (конечная цель любого спекулянта). Эта жажда наживы, ахиллесова пята каждого финансиста, ослепляет человека и не знает границ. "Нет, в это предприятие я вложил мало, — думает он, — прибыль могла быть больше".
Стремясь к максимальной прибыли, Эдвард вложил в "Националь" все ресурсы банка, когда цена на акции упала. Вложил и те фонды, которые были ему доверены. Исключая вероятность войны, он с нетерпением ждал сообщений о подъеме на бирже. Но ожидания оказались напрасными. Подъему не суждено было произойти. Франция и Австрия открыто готовились к военному конфликту. Австрия направила Сардинии ультиматум — обычный предвестник войны. Сардиния ответила объявлением войны. "Националь" потерпел крах, он упал, как градусник на морозе. Банкирский дом Линденштейна, один из самых солидных и уважаемых, оказался на краю пропасти. Это означало банкротство. Эдвард знал это лучше всех. "Ты один виноват. Принес несчастье и позор своей семьей, — повторял он без конца самому себе. — Навлек беду на старый почтенный банкирский дом". Он понимал, что надежд на спасение, как в 1857 году, нет. Тогда на его стороне была справедливость, он был тогда кредитором, сейчас он должник. И скоро наступит момент, когда его собственные акции не будут стоить ничего. Эта мысль повергла Эдварда в уныние, причиняла ему нестерпимую боль — так сильно он не страдал еще никогда.
В канун праздника Пейсах за столом, уставленным сверкающим серебром и золотом, всеми блюдами первого Сейдера, Минна и Альфред с тревогой ждали Эдварда. Проходил час за часом, а он все не появлялся. Сердце Минны разрывалось от горя. Как это все отличалось от Сейдера в ее родном доме, где царил праздник, воспевалась хвала Г-споду. Теперь она с сыном напрасно ждет отца семейства, который должен руководить Сейдером, рассказывать об Исходе евреев из Египта. Слезы текли по ее лицу, когда она сама пыталась рассказать сыну историю праздника. Мальчик при виде ее слез тоже заплакал. Минна уложила его в постель.
В доме стало очень тихо. Свечи догорели. Минна не спала всю ночь, напрягала слух, прислушиваясь, не открывается ли дверь дома. Вот уж и слабый луч света стал просачиваться сквозь ставни, возвещая о приближении нового дня. Эдвард не возвращался. Где же он, Эдвард?
10
Весть об исчезновении Эдварда быстро пронеслась по городу. Весть эта шокировала, поражала и буквально сбивала всех с толку. Собиравшиеся на улицах люди ни о чем другом не говорили, обменивались бесчисленными догадками, версиями о том, что на самом деле могло произойти. Предположение, что на него напали грабители, легко опровергалось: все знали, что Эдвард никогда не носил с собой крупных сумм, он держал их в банке. Отвергалась и возможность самоубийства, она совершенно не вязалась с его характером. Оставалось одно: он бежал. Куда и почему? Было известно, что дела его были не слишком хороши. Но вряд ли настолько плохи... Эдвард пользовался репутацией исключительно богатого человека, и никто не мог себе представить, чтобы он лишился всего своего состояния. Это казалось бы фантастикой. Но время шло, а от Эдварда не было никаких вестей. Даже полиция была бессильна что-либо выяснить. Завеса покрывала непостижимую тайну.
Лишь один человек догадывался о причине странного исчезновения Эдварда. Старый Линденштейн, давно отошедший от дел, явился в банк, покинутый его сыном, и снова окунулся в мир коммерции. Он уселся за старой конторкой (что выглядело странно после стольких лет отсутствия) и стал внимательно изучать бумаги Эдварда. Истина поразила его, как удар грома, когда он узнал о катастрофе. Раздираемого тревогой за сына, его охватила ужасная тоска.
"О Б-же! Лучше бы мне не дожить до этого страшного дня! Лучше б я умер — все это было бы лучше, чем страдать, как сейчас! Нельзя было доверить дела одному Эдварду! Легкомысленному и безответственному Эдварду! Теперь я, он, Минна и маленький Альфред нищие".
Несчастье разбросало мысли старика, как стадо испуганных овец. Однако очень скоро он принял решение:
"Нет, я не буду отчаиваться. Г-сподь поможет мне. Чем я заслужил такое — увидеть свои последние дни на земле омраченными разорением, бедностью! Сына, единственного наследника, на милости кредиторов, Минну и Альфреда — опозоренными, бедными!"
Мысли его вернулись к сыну:
"Эдвард, конечно же, в безопасности. Ничто не грозит ему. Он, если сбежал, то лишь на время и вернется, когда банк станет на ноги. Да, да, я уверен в этом!"
Хладнокровный и проницательный деловой человек, он рассуждал:
"Никто не знает, что мы оказались в таких тисках. Надо вести дела так, будто у нас все в порядке, пока не найдется способ выпутаться из злосчастного положения. Б-г милостив, Он укажет путь".
Не теряя времени, старый Линденштейн стал действовать.
Минна ничего не решила и не предпринимала. Эта беда по силе превзошла своей все предыдущие и сковала ее апатией. Она не переставала плакать ни днем, ни ночью. Какие же страдания может перенести человеческое сердце! Никто из друзей юности не узнал бы ее, она стала тенью прежней Минны. Ее впалые щеки побледнели, покрасневшие глаза не просыхали. Любое утешение действовало не больше минуты и никак не влияло на глубину ее горя. Было бы ей известно, что случилось с Эдвардом, она, быть может, примирилась бы с судьбой, признала бы свой удел как посланный Небом. Но она находилась во мраке неизвестности, а воображение рисовало ей реальные и гротескные картины. Только необходимость заботиться об Альфреде давала ей силы переносить страдания. Старый Линденштейн сидел в банке за конторкой, нахмурив лоб, с печалью в глазах. Дела, действительно, были плохи! Эдвард не ошибся, его исчезновение — не ложный героизм. В банке практически не оставалось денег, и скоро долги окажутся просроченными. Больше всего его угнетала мысль, что приближается срок акциям, дисконтированным правительственным банком. Это обязательство должно быть выполнено любой ценой. Очевидно, что исчезновение Эдварда бросает тень на банкирский дом, и добиваться кредита у кого-либо бессмысленно. Мало того, что откажут, — откроется истинное состояние дел, и навсегда будут утеряны остатки доверия к Линденштейну.
Старик в отчаянии заламывал свои сухие руки, он не видел спасения от неизбежного банкротства. Перебирая десятки возможностей, этот безусловно деловой человек, руководствовавшийся здравым смыслом, не находил ни одной реальной. Несколько билетов государственной лотереи — единственное, что осталось от состояния Эдварда.
Погруженный в свои невеселые мысли, банкир не слышал, как вошел клерк и положил перед ним берлинскую газету. На мгновение стряхнув с себя оцепенение, он бросил взгляд на газетный лист и увидел над длинной колонкой цифр черный призывный текст: "Кто счастливчик? При розыгрыше государственной лотереи на билет № 104010 пал наибольший выигрыш — 250 000 золотых!"
Линденштейн вскочил на ноги и молниеносно очутился у ящика стола, где лежали билеты Эдварда. Он раскрыл пакет с бумагами, и вскоре в соседней комнате тот же клерк услышал, как упало что-то тяжелое. С помощью других служащих он привел банкира, лежащего на полу, в сознание.
Ни служащим банка, ни кому-либо из своих знакомых он не объяснил причины случившегося с ним обморока, не сообщил об "ударе фортуны". Старый банкир инкогнито, как скромный торговец, уехал в отдаленный город, где его не знали, и продал счастливый билет сына. Хватило на уплату долгов и на то, чтобы сохранить банкирский дом, обеспечить безбедное существование Минны и Альфреда.
Но где же Эдвард? Если б он мог предвидеть золотой дождь с Неба, поразительный поворот событий, это чудо, красноречивое свидетельство Б-жьего милосердия!
11
Время не ослабило жгучего интереса жителей городка Б. к странному и долгому отсутствию Эдварда. Никаких вестей о нем не было, никто ничего о нем не знал.
Все надежды, которые старый Линденштейн лелеял в своей душе, все оптимистические идеи, вынашиваемые им, внезапно рассыпались в один день. Кто-то сообщил полиции, что в ночь таинственного исчезновения Эдварда видел на мосту человека в развевающемся на ветру плаще, который перегнулся через перила и смотрел на воду. Вскоре весь городок говорил об этой фигуре на мосту.
Отец не хотел верить тяжелым мыслям, приходившим ему на ум. Возможно, сын, отчаявшись, чтобы избежать позора, принял решение, предложенное ему бурными водами.
Прохладным летним утром, когда небо было чистое и воды спокойные, рыбаки, закинувшие сети в трех милях от городка, вытащили из реки труп. Об исчезновении Эдварда и фигуре на мосту знали многие, слухи об этом дошли до рыбаков, нашедших тело. Они не сомневались, что утопленник — Эдвард Линденштейн.
Полиция не замедлила сообщить семье Эдварда о находке рыбаков. Линденштейн сразу же попросил двух ближайших друзей Эдварда отправиться на опознание трупа. Распухшее лицо утопленника сделало задачу почти невыполнимой. Друзья Эдварда не нашли в нем знакомых черт и поначалу решили не связывать себя определенным заявлением. Тщательное же обследование одежды показало, что плащ принадлежит Эдварду. Был опознан и найденный в кармане плаща бумажник, на белье обнаружили инициалы Э.Л. Все свидетельствовало о том, что утопленник и есть Эдвард. Основываясь на этих показаниях, полиция пришла к этому же заключению. Тело доставили в Б. для захоронения.
Эдварда любили в городе, и многие искренне разделяли горе его семьи. Из ближних и дальних мест люди прибывали, чтобы отдать последний долг симпатичному им человеку.
Сердце отца Минны разрывалось от боли. Как только банкир Аронс вышел из экипажа, к нему обратился тот самый раввин, с которым встречался молодой Аронс перед замужеством Минны:
— Извините, дорогой друг, уделите мне пять минут. Нам надо обсудить неотложное дело.
— Нельзя ли это сделать позже? — спросил г-н Аронс.
— Нет, это не терпит отлагательства.
— Хорошо. В чем дело?
Раввин начал торжественно:
— Мой долг напомнить вам еврейский закон, который учит, что одного решения полиции недостаточно, чтобы установить личность человека. Дело должен рассмотреть суд раввинов. Если свидетельства не оставляют вопросов и сомнений, Эдвард будет неопровержимо опознан и тогда, только тогда ваш внук получит право читать кадиш по своему отцу.
— Вы хотите сказать, что сомневаетесь в заключении полиции? — спросил пораженный г-н Аронс.
— Я не вполне уверен. Но напоминаю вам, что ваша дочь не сможет выйти замуж, пока не будет доказана смерть Эдварда.
Отец Минны подумал и заявил:
— Нет, я не допускаю сомнений. Тысячи людей пришли, многочисленные друзья Эдварда явились на его похороны. Мы не можем обратить это в жестокий фарс, насмешку над ними, нашими друзьями, над памятью о покойном. Нет, я с этим не согласен.
— Я прошу вас, дорогой друг. Поймите, что это очень серьезно. Не шутите с будущим своей дочери, — настаивал раввин.
— Хорошо, — согласился отец Минны. — Давайте спросим ее.
Оба направились к дому Минны. Отец и дочь держали друг друга в горестных объятиях, их слезы смешались, даже на глаза раввина при виде этой душераздирающей сцены навернулись слезы.
Когда все немного успокоились, раввин мягко коснулся цели своего визита. Минна снова разрыдалась, и банкир потребовал:
— Не будем мучить ее. Время не терпит, нам надо спешить.
Он надел плащ, взял трость, раввину осталось только следовать за ним. Огромная процессия тянулась по улицам городка. Сочувствие сопровождало ее на всем пути.
Дойдя до кладбища, носилки с покойным спустили на землю и приступили к исполнению похоронного ритуала. Центральным событием явилась речь реформистского раввина доктора Э. Он оживил память об Эдварде, огласил тему скорби: скорбит вдова по супругу, скорбит сын по отцу, скорбит седовласый отец по сыну, скорбят друзья по товарищу. На всех снизошло безмолвие. Глаза скорбящих людей наполнились слезами, в горле у многих образовался ком. Это был трогательный дар красноречию доктора Э.
Контрастом произнесенной речи выглядело выступление раввина, попытавшегося в своей простой манере напомнить присутствующим требования еврейского закона по установлению личности умершего. По толпе прокатился шепот, переходивший в шум.
— Тихо! — крикнул старый Линденштейн. — Не повторяйте этих страшных слов!
Все успокоились, и ритуал погребения продолжался в достойной, торжественной обстановке, обычной в таких случаях. В конце церемонии Альфред плачущим голосом прочел кадиш по отцу.
Газеты откликнулись на похороны Эдварда. Большую часть сообщений занимало описание важных особ, присутствовавших на церемонии, были перепечатаны выступления наиболее важных из них. Речь доктора Э. комментировалась с восхищением. Сколько же яда, гнева и сарказма обрушилось на ортодоксального раввина, газетчики изощрялись в нападках на него.
— О да! — говорили они. — Нам известно, почему он так заинтересован поднять вопрос о личности покойного. Его возмущает, что никто не упомянул о САМОУБИЙСТВЕ, что самоубийцу похоронили с таким почетом.
Насмешки сыпались на голову бесстрашного и бескомпромиссного раввина, что явилось результатом злобной и бесстыдной клеветы газет. Он же находил утешение в том, что "по крайней мере не предал Тору", честно сказал, что должен был сказать.
Все смеялись над ним. Разве не найден был плащ Эдварда и его бумажник? Разве на одежде не нашли его инициалов? Сомневаться в том, что похоронен был с почестями Эдвард Линденштейн, казалось бессмысленным. Нельзя себе представить, чтобы это был кто-то другой! Невозможно!
Внимательные читатели берлинских газет могли бы заметить на последней полосе сообщение об Элиасе Липмане, разыскиваемом за присвоение большой суммы денег. Но городок Б. не интересовался берлинским растратчиком, никто в нем и не думал об Элиасе Липмане.
12
Старый Линденштейн не позволял бедам одержать над ним верх. Ему необходимо было выполнить свой великий долг. Противостоящие силы воодушевляли его, вселяли в него неукротимую волю к жизни, сверхчеловеческую способность переносить горе, сосредоточиваться на работе. Желание обеспечить достойную жизнь Минне и Альфреду, избавить их от каких-либо лишений жгло его, как огонь, заставляло жить, несмотря на возраст и усталость. Он не щадил себя, работал с неиссякаемой энергией.
Решение истощенных войной Франции и Австрии покончить с конфликтом, унесшим столько жизней, встреча их монархов отразились на всем мире. Акции на биржах взлетели, как ракеты. Банкир немедленно выбросил свои на рынок и одержал решительную финансовую победу, позволившую ему полностью исключить тревоги за Минну и внука. Убедившись, что цели его достигнуты, он вновь упал духом. К нему вернулись скорбные мысли об Эдварде. Пламя, которое поддерживало его, превратилось в пепел. И слезы о потере погасили его полностью.
После смерти старого Линденштейна Минна познала, что такое настоящее одиночество, видеть вокруг себя бесчисленное множество людей и быть одной.
Но и связать свою судьбу с другим человеком, когда представилась такая возможность, она отказалась. Богатый молодой вдовец фабрикант Грюне, уважаемый всеми, кто его знал, предложил ей выйти за него замуж.
— Я решила посвятить свою жизнь только сыну и не намерена менять решение, — ответила ему Минна.
Грюне ушел огорченный. "Не поспешил ли я, — подумал он. — Может быть, надо подождать до более подходящего момента?" Этот момент наступил быстрее, чем он мог предвидеть.
Минна, как обычно, ждала прихода сына из школы. Мальчик пришел, поздоровался с матерью и, не заходя в гостиную, удалился к себе.
— Альфред, ты где? — позвала Минна.
Ответа не последовало. Минна распахнула дверь и увидела сына лежащим на кровати.
— Альфред, в чем дело? — забеспокоилась Минна.
— Ничего, мама, просто голова болит.
Видно было, что у него не просто болит голова. Врач заявил, что мальчик серьезно болен. Жар усиливался с каждой минутой. Он долго оставался в коме между жизнью и смертью. Можно ли передать словами, как страдала Минна в те ужасные дни и как велика была ее радость, когда появились признаки выздоровления Альфреда? Во время его болезни Минна острее, чем когда-либо, чувствовала свое одиночество. На ее плечи легла огромная тяжесть ответственности за сына. Грюне пришел навестить мальчика, посмотреть, как он поправляется, и напомнил Минне, что происходит в его, Грюне, душе, о своих намерениях.
— Вы видели, как трудно одной растить ребенка, — сказал он молодой женщине. — Позвольте помочь вам. Я буду вашему сыну преданным и любящим отцом, верным другом и защитником.
Минна поверила в искренность просьбы и была этим тронута. Заручившись согласием отца, она приняла предложение Грюне.
Весть о предстоящем новом браке разнеслась по городу, и все радостно приветствовали это событие. Но для нашего старого друга, раввина из Н., это была отнюдь не радостная весть. Не теряя времени, он поехал в Б., где должна была состояться помолвка. И на этот раз перед ним стояла неприятная задача, но он не колебался, для него это был вопрос долга. Он обязан был сообщить Минне, что смерть ее супруга не установлена так, как предписывают еврейские законы, и вступать в новый брак она не имеет права. Снова его встретили бурные протесты со стороны отца Минны. "Невозможно! Невозможно, чтобы Эдвард был жив!" — восклицал г-н Аронс. К протестам присоединился и Грюне. Раввин в отчаянии обратился к Минне:
— Всегда Б-гобоязненная, набожная, ты на самом деле хочешь вступить в брак? Не содрогаешься ли ты при мысли об ужасных последствиях? А если внезапно появится Эдвард — подумала ли ты, какой тяжелый грех ты совершишь?
Продолжение следует
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru