[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ДЕКАБРЬ 1999 ТЕВЕС 5760 — 12 (92)
Романс для скрипки с любовью
Галина Белоцерковская
"Человеческое сердце вообще,
а еврейское в особенности,
что скрипка: нажмешь на струны —
и извлекаешь всевозможные,
но больше скорбные звуки...
Слушатели замирают, немеют
от восторга. Сердца смягчаются,
слезы выступают на глаза. Люди
вздыхают, люди стонут, люди плачут...
Шолом-Алейхем, "Стемпеню"
Гриша Консон, 12 лет
Это происходило в 1993 году в маленьком концертном зале Фонда культуры на Гоголевском бульваре в Москве. Перед несколькими десятками слушателей в программе "Новые имена" выступали юные дарования, певцы и музыканты, и каждый из них готов был покорить мир. Мальчики и девочки, нарядные, взволнованные, выходили к роялю, а сбоку стояли не менее взволнованные мамы, папы, бабушки и дедушки, которые держали в руках футляры от инструментов, папки с нотами, запасные банты. Объявили очередного исполнителя: скрипач Гриша Консон, 12 лет...
Сегодня Гриша уже взрослый человек, студент, объездивший полмира; я слышала его во многих московских концертах, но тот день и знакомство с ним не забуду. Из импровизированных кулис вышел упитанный кудрявый мальчик, очень серьезный и очень уверенный в себе. Подстроил скрипку, и... С первых звуков все чувства во мне обострились, я перестала воспринимать только что раздражавшие посторонние шумы и слышала только скрипку. Он играл романтическое "Баское каприччио" Сарасате, играл, как человек, познавший земные страсти. Конечно, такая гамма чувств не могла быть органична для ребенка — это было провидение будущего мастера. А темперамент озорного, шаловливого мальчишки он показал, когда на "бис" играл и танцевал (!) "Жаворонка" румынского композитора Динику.
Его долго не отпускали со сцены.
— Хотите познакомиться с Гришей и его мамой? — предложила дама, которая привела меня на этот концерт. Я только кивнула, в горле стоял комок. А перед глазами прокручивалась другая история, судьба другого маленького скрипача...
Группа “Новых имен”. Стоит второй слева Гриша Консон.
Мой отец Яков Кирснер
Темноволосый лет двенадцати мальчишечка старательно играл упражнения на скрипке. Он был один в большой комнате и, увлеченный занятиями, не замечал, как в щелку приоткрытой двери за ним подсматривали несколько пар любопытных детских глаз.
— Смотри, жиденок играет!
— Мама говорит — это наш двоюродный брат из Казани!
— Какой же он нам брат, если мы русские, а он еврей?
Фамилия "русских" была Грейман, их отец, чтобы обвенчаться с матерью, крестился. Брак был странный. Об Александре Борисовиче Греймане, уроженце Казани, поговаривали, что он учился в Казанском университете с "самим Лениным"; правда, никаких подробностей этого сомнительного факта никто никогда не рассказывал. Меланья Григорьевна, невеста, была прачкой, порядочным, добрым человеком, но на всю жизнь сохранила психологию прислуги. Она родила мужу десятерых детей, дети ее любили, а все, кто бывал в доме, первым долгом подходил "к ручке" хозяйки, которая, стыдливо обтерев натруженную руку, подавала ее гостю. Дом был хлебосольным, антисемитизм вряд ли исходил от Меланьи Григорьевны, просто он витал в воздухе, что очень быстро почувствовал на себе маленький казанский скрипач. Когда дети выросли, многие из них постарались сменить фамилию, так они и прожили всю жизнь, стыдясь своего еврейства и неся, как знамя, семейную легенду о знакомстве отца с вождем пролетарской революции.
А тем самым "жиденком" был мой отец, скрипач, впоследствии дирижер и композитор Яков Кирснер.
Скрипку маленький Яша не очень любил, но занимался прилежно. Когда он подрос, его стали приглашать на еврейские свадьбы и похороны, где скрипка, как известно, главная героиня, которая может заставить и плакать, и смеяться. Семья была бедная, и на семейном совете решили отправить Яшу в Москву учиться на скрипке профессионально. Александра Борисовича Греймана, брата матери, попросили приютить на некоторое время племянника. Так он очутился у своих родственников-выкрестов и оставался с ними, пока не получил место в общежитии музыкального училища.
Перед Отечественной войной отец работал в Эстрадном оркестре под управлением Виктора Кнушевицкого, в самом начале войны он ушел на фронт с группой музыкантов, успев отправить нас с мамой в эвакуацию к моей казанской бабушке.
Через несколько месяцев отец попал в окружение. То, что он не заблудился в лесу и вышел к своим, он считал чудом в своей жизни: он был жив, с ним осталась скрипка в разодранном футляре и моя детская фотография.
После войны отец не вернулся в оркестр. В Москве на ул. Горького (ныне Тверской) в помещении сегодняшнего театра им. М.Н. Ермоловой открылся Театр миниатюр, где блистали тогда М. Миронова, Т. Пельтцер, Н. Рубан. Отца пригласили туда на должность заведующего музыкальной частью и дирижера. С того времени он не расставался с дирижерской палочкой, скрипка заняла свое место на шкафу. Отдыхала она, правда, не всегда: в театре платили мало, и приходилось подрабатывать игрой на ней. Отец доставал скрипку, настраивал ее и шел на ночные записи, куда по старой памяти и большой дружбе его приглашали Виктор Кнушевицкий и другие эстрадные дирижеры.
После пятидесяти лет отец стал часто болеть, уже не ходил на записи и работал только в театре. По-моему, в те годы он приобрел другую скрипку, но футляр оставался тот же, и место им определилось — на верхней полке книжного шкафа.
Я не смогла продать скрипку
...Отца давно нет. Но я знала его желание: обставить мою комнату его вещами, чтобы все стояло на старых местах, как при его жизни. По возможности я так и сделала. Через несколько лет у меня настали трудные времена. Денег на жизнь не хватало. Почти все ценное, что было в доме, вазочки, статуэтки, было раздарено или продано. И пришла мне в голову мысль, не продать ли скрипку. Я достала ее с полки, протерла и раскрыла футляр (впервые после смерти отца); там, помимо скрипки, лежала записка с именами скрипичных мастеров. Вместе с первой лежала другая записка с "родословной" скрипки: где, когда и кем она была изготовлена.
Через несколько дней я отправилась на встречу с возможным покупателем. На плече у меня болталась сумка, а рука сжимала ручку футляра. До метро я не дошла — вернулась домой и положила скрипку на место. Перед человеком, который хотел приобрести скрипку, я даже не извинилась...
...Все это прокрутилось в моей голове, пока Гриша многократно выходил раскланиваться. Сознавал ли тогда этот маленький еврейский мальчик силу своего воздействия на людей или был еще слишком мал для этого? Мне он разбередил старую незаживающую рану от потери отца, и тогда я подумала, что подарю его скрипку этому мальчику...
В тот вечер я познакомилась с Гришей и его родителями. Так получилось, что в дальнейшем мы временами жили одной семьей.
Заочное знакомство с Ритой Иосифовной
В заснеженный подмосковный Клин я попала незадолго до знакомства с Консонами. Меня пригласили в небольшую группу сопровождающих чилийского гитариста Эулохио Давалоса, который должен был выступить в Большом концертном зале музея П.И. Чайковского. Сказать, что в музее нас не ждали, значит ничего не сказать. Там даже не удосужились расклеить афиши концерта гитариста, вахтер с трудом отыскал музейного работника. К счастью, гость, почти не говоривший по-русски, ничего не понял, увлекшись выставкой-продажей книг о великих российских музыкантах.
— В последнее время постоянно какие-то накладки, — заметила пожилая сотрудница музея. — Когда работала Рита Иосифовна, такого не могло случиться. Кого только она не приглашала! И Леонида Когана с Лизой Гилельс, и Рудольфа Керера, а как их встречали! Какие были концерты у нас в музее!
Нам оставалось только пожалеть об отсутствии Риты Иосифовны и выходить из положения собственными силами, организовав выступление Эулохио в кабинете Чайковского, сославшись на неожиданный ремонт зала.
После импровизированного концерта прошлись по клинским улицам. Тогда я еще не знала, что где-то здесь живет семья Консонов и среди них — Рита Иосифовна, бабушка Гриши, который вскоре покорит мое сердце.
Ансамбль солистов
Своими корнями человек начинает интересоваться уже в зрелом возрасте. Как встретились его родители, любили они друг друга или, может быть, нет, понимали своих детей, что смогли передать им, кроме внешних черт, оставили о себе острую память или бесследно ушли в небытие?
Семья Консонов — удивительное явление, и чем чаще я встречалась с ними, тем больше поражало меня их единение, органически спаянный союз разных и в то же время очень похожих людей. Часть истории семьи стала мне известна благодаря Ирине Абрамовне, матери Гриши, и с каждой встречей, с каждым рассказом я убеждалась в том, что основой этой семьи всегда была любовь.
Из рассказа Ирины Консон
"Мои папа и мама были двоюродными братом и сестрой. Оба жили в Одессе, но не были знакомы. Папа увидел мамину фотографию в доме их общего родственника и спросил: "Кто эта девушка?" И решительно заявил: “Я на ней женюсь”. Встретились они случайно на лестнице, взглянули друг на друга и вскоре познакомились. Любовь пришла сразу, необыкновенная, страстная, такая бывает раз в жизни.
Папу назвали Абрамом в честь знакомого еврея, прожившего девяносто лет, надеясь, что и его жизнь будет долгой. Очень красивый, жгучий брюнет с серыми глазами, он был штурманом, гвардии старшим лейтенантом, любимцем полка. Почему-то там его звали Мусиком, и во всех документах, кроме паспорта, он был записан Михаилом вместо Абрама. Фамилия папы — Эльштейн, девичья фамилия мамы тоже была Эльштейн. С фамилиями в нашей семье получилось интересно: бабушка — Эльштейн, дедушка — Фримштейн, их дочь, моя мама, в девичестве Фримштейн, выйдя замуж, стала — Эльштейн. Сделав почетный круг, фамилия предков возродилась".
Ира родилась в 1949 году в Клину. Отец ее в это время служил под Житомиром, в селе Скоморохи. "У Мусика дочка родилась, счастливчик!" — радовались друзья. Все говорили, что ему везет в жизни. Он летал всю войну, дождался победы. Летал и после войны. Жили они идеально, но напряжение не оставляло их, особенно маму, ни на минуту: самолеты разбивались очень часто.
"Папа разбился в пятьдесят втором году. Погиб весь экипаж, четырнадцать человек. Он умер не сразу и, перед тем как перейти в другой мир, все звал свою Риту".
Они прожили всего пять лет, но Рита Иосифовна замуж больше не вышла. "Замену папе найти было невозможно. В доме поддерживался культ отца. До сих пор я смотрю и не могу насмотреться на его портрет в форме. Я знала его совсем маленькой, но мамины рассказы делали его вечно живым, будто он был всегда с нами".
Ирина была дитя любви. И любовь стала основным чувством, которое руководило ее поступками, обрастая с годами другими, новыми качествами и оставаясь главной. Судьбой было ей предначертано встретить такую же любовь, она досталась ей по наследству от отца и матери. Ее героем стал Рафаил Консон, Рафик, который чем-то напоминал ей отца.
Рафаил и Ирина
У Рафаила Консона семья была несколько иная, но и в ней царила любовь. Рафик с родителями жил на Украине. Его отец был комсомольским вожаком, прозванным за маленький рост Мойше-колобок. Он познакомился с Бусей, когда по призыву партии ему пришлось участвовать в раскулачивании. Хорошенькую полненькую девушку, как и его, звали колобком. Бусина семья считалась зажиточной, в ней было много детей, раскулачил ли Мойша эту семью — об этом история умалчивает. Во время войны капитан медицинской службы Буся и старший лейтенант Мойше вместе дошли до Берлина и расписались на Бранденбургских воротах. После войны родился Рафик.
Знакомство Ирины и Рафаила состоялось в Ростовской консерватории им. С.В. Рахманинова. Ирин отец мечтал, чтобы дочка училась музыке. Человек сентиментальный, он стеснялся своего пристрастия к музыке, даже не говорил об этом своей жене и тайком учился играть на фортепиано. Детство девочки было наполнено звуками скрипки. После смерти отца ее мама оставалась в Житомире, а Ира жила с бабушкой и дедушкой в Клину, в одной комнате с тетей, скрипачкой. Каждый день Ирочка засыпала и просыпалась под гаммы и упражнения, сроднилась с ними. Вивальди и Бах стали для нее такими же родными, как детские песенки. Она знала и все популярные песни, которые звучали по радио. Когда в пять лет девочку привели в музыкальную школу, она спела: "А парень с милой девушкой на лавочке целуются" и попросилась учиться на скрипке, продемонстрировав знание всего репертуара тети. Но по настоянию бабушки внучку определили в класс фортепиано...
Семья Консон: Гриша, Миша и родители.
После школы путь Иры вел ее к высшему музыкальному образованию, и она поехала в Ростов. В Ростовскую консерваторию приезжали евреи со всего Союза, которые из-за "пятого пункта" не могли поступить в консерватории Москвы и Ленинграда. Во главе консерватории в Ростове стоял тогда "честный" антисемит Владимир Михайлович Гузий. Он не препятствовал у себя поступлению евреев, понимая, что таким образом обойдет столичные консерватории.
Так в Ростове оказались четыре Гуревича, трое Левиных, Аптер и Рехтер, Расс и Росс, Эльштейн и Консон. Ирина Эльштейн и Рафаил Консон учились на разных факультетах и встречались только на занятиях по общеобразовательным предметам. Познакомились они, когда Ира собирала профсоюзные взносы. Девушке все тогда понравилось в этом студенте: имя, внешность, нравилось, что он скрипач. И чем-то неуловимо напоминал Рафаил ее отца... Пришла весна. На Дону она яркая, зелень сочная и ослепительное голубое небо. Но они ничего не замечали, занятые собой: "Только бы весна и экзамены не кончались — ведь после них каникулы, а значит, разлука".
На первом курсе Рафаил и Ирина сыграли свой первый дуэт, а после второго, летом, в Клину поженились.
— 30 лет, — говорит Ирина, — пролетели как один день...
Миша и Гриша
В 1971 году родился Миша. "Наш сын непременно должен был родиться красивым и стать скрипачом". Так задумали молодые родители, они учились тогда на четвертом курсе. После окончания консерватории Консонов распределили на работу в Майкоп. Маленький Миша жил в Клину у бабушки Риты Иосифовны. "Делать" из него музыканта начали, когда ему исполнилось шесть лет. О первых Мишиных музыкальных шагах рассказывает его отец и будущий учитель Рафаил Моисеевич Консон:
— У Миши в детстве слух был неразвитый. Песню про Чебурашку в его исполнении мы узнавали по ее словам, мелодию он "гудел на одном звуке". Я заставил сына отложить скрипку (он тогда занимался в музыкальной школе на скрипичном отделении) и стал развивать его слух. Два месяца понадобилось, чтобы у мальчика обнаружился абсолютный слух: он мог в звуках определить гудок поезда, сигнал трамвая.
Гриша моложе Миши на десять лет. Оба музыканты, оба скрипачи, но какая разница в их судьбах! Рафаил признает, что с Мишей он занимался очень жестко, по принципу "тяжело в учении — легко в бою". Телевизор ему разрешали смотреть только в поощрение за хорошие занятия, сладости можно было "заработать" таким же образом. Мишин непокорный нрав не хотел с этим мириться, и, вообще, когда папа — твой педагог, нелегко во всех отношениях! Через три года Миша поступил в Центральную музыкальную школу для одаренных детей при Московской консерватории. Ездить в школу из Клина было невозможно, и мальчик жил в интернате, что накладывало отпечаток на формирование его и без того сложного характера. Он рано начал выступать с оркестром, его исполнение Концерта Тихона Хренникова с оркестром под управлением Павла Когана получило высокую оценку автора. Параллельно с любовью к музыке в Мише жила страсть к шахматам, и было время, когда он не мог решить, что предпочесть, какой путь избрать.
— Я сам обучил его теории и практике шахматной игры, — рассказывает Рафаил Моисеевич, — даже игре "вслепую", не глядя на доску. Он очень любил играть на 6—8 досках с друзьями, сидя к ним спиной. Шахматы занимали в жизни Миши значительное место, но и в музыке его успехи были не менее значительны. Как-то он пришел в Малый зал Консерватории послушать концерт своих товарищей по школе. Выяснилось, что один из музыкантов, которому предстояло выступить, заболел.
— Сбегай в интернат за скрипкой, будешь играть "Скерцо-тарантеллу” Винявского, — распорядился педагог.
Миша сыграл, и сыграл так, что об этом заговорила музыкальная Москва.
Он был типичным представителем "перестроечной" молодежи. От природы вольнолюбивому, ему хотелось во всем независимости, любой выбор сделать самому. Одним из первых он рискнул играть в подземном переходе, в те годы для этого требовалось больше мужество.
В то время, когда Миша самоутверждался и решал, что для него важно в жизни, в семье Консонов рос второй потенциальный музыкант. Рафаил Моисеевич вспоминает:
— Жена взмолилась, чтобы я начал заниматься с Гришей, когда ему было четыре года. Мальчик не отходил от матери ни на шаг, сидел у нее на коленях, пока она играла на фортепиано. Зимой, в шесть часов утра, глаза еще слипаются, а Гриша прибегает к нам в комнату и просит позаниматься с ним на скрипке.
Выступать Гриша начал с четырех лет, а в пять участвовал в конкурсах. Уже тогда он подкупал своим обаянием, артистичностью. Играть перед публикой для него было и остается высшим наслаждением.
Скрипичный романс
Знакомство с семьей Консонов совпало с важным для меня событием. В Литературном музее А.С. Пушкина готовился вечер по моему сценарию, посвященный памяти спектакля театра им. Ермоловой "Пушкин". Этот спектакль с народным артистом Всеволодом Якутом в заглавной роли шел в театрах России более двадцати лет и пользовался огромным успехом. В нем было много музыки, в том числе скрипичный романс моего отца Я.Б. Кирснера, и я хотела, чтобы Гриша сыграл этот романс на вечере.
Они приехали втроем — Ирина, Рафаил и Гриша. (Бунтарь Миша был уже в это время в Израиле, играл в симфоническом оркестре, вел самостоятельную жизнь.) Тогда я только начинала понимать, что эти трое — единое целое и существовать друг без друга не могут. В этом слаженном ансамбле каждый играет свою роль, и где "первая скрипка" — сказать трудно. А подпитывает этот союз бабушка Рита, хранительница домашнего очага в Клину, главная "болельщица". Она же "учится" в школе вместе с Гришей и вместо него, потому что при его невероятной нагрузке общеобразовательные предметы мальчик мог осваивать только заочно, и бабушка периодически отчитывалась за Гришу его тетрадками.
...До вечера в Пушкинском музее оставалось меньше трех дней. У меня была очень хорошая запись романса, сделанная на ленинградском радио с большим симфоническим оркестром. Грише романс пришелся по душе:
— Я хочу сыграть так, чтобы композитору Кирснеру понравилось, — сказал он и серьезно добавил: — Если бы он мог меня услышать.
И началась работа. Аккомпанировать на концерте должна была Ира. Много раз потом я видела черновую работу Рафаила с Гришей, кропотливую, иногда для меня непонятную, но тогда впервые наблюдала за творческим процессом, как из нот рождается музыка.
Перед вечером мы все очень волновались — все, кроме Гриши: он, как всегда, был уверен в себе. Нас беспокоило все: как одеться, в какой момент "выпустить" Гришу, что сказать в заключение, и прочие "мелочи", которые кажутся столь важными в подобных случаях. Вечер прошел прекрасно. На память о том дне у меня осталась фотография нарядного мальчика со скрипкой на фоне портрета В. Якута в роли Пушкина.
Триумфальное шествие скрипки Консонов
Это было тяжелое время для Консонов. Рафаил работал в музыкальной школе, но все свои душевные и физические силы отдавал Грише. Опыт старшего сына заставил его пересмотреть свое отношение к занятиям с младшим. Постепенно создавалась система "как делать виртуоза".
— Я учил своих сыновей в виртуозном направлении, — говорит Рафаил. — Ведя Гришу по этому пути, давал ему пьесы повышенной трудности. Чтобы исполнить, например, "Вечное движение" Паганини, скрипач должен быть натренирован и вынослив, как спортсмен, участник соревнований в беге на 500 метров, ежедневно преодолевающий дистанцию в 10 километров. Грише такие произведения безусловно доступны, он исполняет их с блеском.
Гриша — романтик. В детстве он мечтал сыграть Скрипичный концерт Мендельсона. Рафаил все оттягивал знакомство сына с таким сложнейшим произведением, а когда наконец внял его просьбам, юный музыкант раскрыл ноты и... поцеловал их.
Грише было семь лет, а Мише соответственно семнадцать, Рафаил приготовил с ними тогда Концерт Баха для двух скрипок. Партию клавира исполняла Ирина. В таком составе они выступали в посольствах Индии и ФРГ, в Культурном центре С. Михоэлса, записывались на телевидении.
Если Мише в его артистической, музыкальной жизни суждено было испытать и взлеты, и падения, узнать, что такое одиночество и лишения, то личная и музыкальная, жизнь Гриши пока складывается благополучно. На страже этого благополучия стоят Рафаил и Ирина. Бабушки, к великому сожалению, уже нет на этом свете. Она скончалась в день своего семидесятилетия совершенно неожиданно. На юбилей были приглашены гости из Москвы и других городов. Должен был прилететь любимый внук Михаил, к этому дню готовились ее коллеги по музею Чайковского в Клину. Цветы, огромное количество цветов, приготовленных для поздравления Риты Иосифовны, легли на ее могилу...
А годы идут. Я по-прежнему близка с семьей Консонов. Правда, видимся мы реже, чем раньше. Многое изменилось: Гриша стал практически взрослым человеком, образованным, с чувством юмора и собственного достоинства. Что касается материальной стороны, то он вносит в бюджет семьи значительную долю, благодаря чему Ирине уже не приходится давать частные уроки и подрабатывать массажем (кстати, она прекрасно владеет и этим искусством). Впрочем, она всегда и все делает на высоком уровне, и, возможно, теперь, когда Гриша постепенно обретает самостоятельность, у нее появится возможность заняться теорией и историей музыки — своей прямой специальностью. Но до сих пор как хороший дирижер Ира следит за тем, чтобы в их “домашнем оркестре” не появилось ни одной фальшивой ноты, координируя учебную и концертную работу Гриши. Любовь и уважение друг к другу лежат в основе этой семьи. И еще умение критически, с юмором взглянуть на себя со стороны.
— Вообразите себе картину, — обращается ко мне Гриша, — шагает по Москве или Клину великовозрастный "мальчик" под два метра, а за ним следует мама или папа со скрипкой, или скрипку несу я, а кто-нибудь из моих остальное мое богатство — ноты, концертный костюм, термос с чаем.
О Грише писали, что географию и историю он знает не по учебникам. Представляя организацию "Новые имена", он объездил с концертами почти всю Европу, был в США, Японии. Сегодня Григорий Консон — подлинный мастер, настоящий артист. И нельзя не помнить, что огромная заслуга в этом его главного учителя — отца, Рафаила Моисеевича.
Грише было только двенадцать лет, когда в газетах разных стран о нем писали:
"Григорий Консон — маленький скрипичный Моцарт” ("Paris nouvelles", Франция).
"Гриша Консон — выдающийся и прекрасный талант" (профессор Хабиб Кайале, Швейцария).
"С первых дней своей жизни и до третьей молодости я не испытывал такого потрясения, как от игры маленького гения Григория Консона. Неужели сам маэстро Паганини играл лучше?!" (музыкальный критик Морель, Франция).
Тогда Гриша, наверное, не осознавал до конца, какого уровня музыкантом он является, хотя силу своего воздействия на слушателей не мог не ощущать. Теперь он знает себе цену. Свидетельство тому эпизод, который мне рассказал Рафаил. После выступления Гриши в японском посольстве Ирина зашла за ним и попала на банкет, где стала извиняться за свой "не соответствующий протоколу", дорожный костюм. Гриша прервал ее словами: "Я так играл здесь, что можешь не извиняться".
"Ансамбль Консонов" продолжает жить напряженной творческой жизнью, и Гришина скрипка завоевывает города и страны. Но сложилось так, что Гриша ни разу не был в Израиле. Я думаю, что это главное путешествие ему еще предстоит. И у меня есть мечта. В те памятные для меня дни, репетируя скрипичный романс моего отца, Гриша сказал:
— Когда я буду взрослым музыкантом и смогу сам выбирать репертуар, я непременно сыграю романс Кирснера, потому что в нем грусть, печаль и очень красивая, нежная мелодия.
Я надеюсь, что когда-нибудь это произойдет, и, может быть, Григорий Консон сыграет на скрипке Якова Кирснера. И пусть это будет в каком-нибудь городе Израиля, и евреи вспомнят своих соотечественников, известных и неизвестных музыкантов, чья скрипка пела о любви и слезах маленького и великого народа.
Фотографии из архива семьи Консон
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru