[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ОКТЯБРЬ 1999 ХЕШВОН 5760 — 10 (90)
Еврейская тема в творчестве Горького
Арон Шумский, Перец Левин
В одной из своих статей советских лет Горький указывал на то, что старая русская литература "была по преимуществу литературой Московской области". Он имел в виду, что русские писатели изображали главным образом жизнь центральных областей России и крайне мало интересовались судьбой многочисленных народов, населявших ее.
По мнению Горького, старая литература пренебрежительно относилась "даже к людям древней культуры — евреям, грузинам, армянам". Творчество самого Горького примечательно, между прочим, тем, что оно впервые в русской литературе явило представителей разных национальностей. Классик социалистического реализма стремился охватить и отобразить жизнь страны во всем ее многообразии, не ограничивая ее никакими местными и национальными рамками.
Галерея национальных образов в бессмертных произведениях Горького представляет исключительную ценность по своим художественным достоинствам, по глубине и правдивости раскрытия национального характера. Заметное место в этой галерее занимают и еврейские образы.
Первым по времени произведением, в котором Горький создал образ еврея, является "Легенда о еврее", не вошедшая в собрание его сочинений и затерявшаяся на страницах "Самарской газеты" 1896 года, в редакции которой он тогда работал.
"Легенда о еврее" навеяна мотивами арабо-еврейского фольклора и примыкает к группе романтических произведений молодого Горького, объединенных темой сильного человека, обуреваемого большими страстями, ищущего пути к человеческому счастью.
Старый мудрый еврей Рафаил Абен Талеб обладает всем, чего может желать человек. Он чрезвычайно богат. При дворе калифа Кордовы он пользуется огромным уважением и почетом. Ни одного решения калиф не принимает, не посоветовавшись со своим мудрым министром. Казалось бы, Рафаил Абен Талеб достиг вершины возможных почестей и богатства. Однако душа его в смятении, жизнью своей он не удовлетворен, так как видит вокруг себя несправедливость и горе людей. В его душе таится вера в существование праведной земли, где люди познали полное счастье. Он хочет найти эту благословенную землю. Обо всем этом старый мудрец говорит своему калифу: "Я ищу удовлетворения тоски души, тоски, смущающей жизнь мою, преждевременно посеребрившей мою бороду. Я искать жизни иду, ибо не может быть, чтобы Б-г, сотворивший все, не создал на земле страны лучше той, в которой мы живем, людей, более совершенных, чем мы, и желаний, более благородных, чем те, которым мы повинуемся. Помнишь ты, мудрый наместник Б-га на земле, рассказ о готах, которые ехали в лодке вверх по Нилу, великой реке твоей родной страны, стремясь к Азгарду, городу, где живет их одон? Каждый народ имеет свой Азгард, но стремление к нему глохнет в бурях жизни, как глохнет куст роз, окруженный репейником. Вот во мне проснулось желание найти мой Азгард, и я прошу тебя — отпусти меня к нему, ибо нет мне жизни иной, чем в этом искании".
На старости лет Рафаил Абен Талеб покидает семью, отвергает почет, богатство и, взяв в руки посох странника, отправляется на поиски своей мечты. С ним уходят несколько человек, посланных калифом сопровождать старика в трудном странствии.
Проходит много лет, а о старом Рафаиле нет никаких известий. Однажды ко двору калифа пришел одетый в рубище человек. Это был один из тех, кто сопровождали Рафаила в его странствии. Он рассказал, что много лет искали старый еврей и его спутники счастливую, праведную землю и достигли высокой горы, склоны которой поразили их несказанным богатством даров природы. "Вот она, счастливая земля!" — воскликнул старик. Но тут же он был удивлен отсутствием людей на этой земле и решил подняться на гору, надеясь найти там то, что так упорно искал много лет, — счастливо живущих людей. Тяжел был подъем на крутую гору, но старик упорно шел вверх. Он верил: там, на вершине благодатной горы, живут счастливые люди. Оставалось всего несколько шагов до вершины, когда Рафаил внезапно упал. Подоспевшие спутники увидели, что он мертв. А на вершине горы перед их глазами открылась голая песчаная пустыня.
Смысл чудесной легенды состоит в том, что человеческое счастье заключено в его поисках, в священной неудовлетворенности, постоянных напряженных исканиях правды. Старый еврей умер счастливым, поскольку верил в возможность счастья, в возможность его достижения.
"Легенда о еврее" — новелла большого философского содержания. Характерно, что для воплощения своей идеи молодой Горький избрал именно еврея, Рафаила Абен Талеба.
Большой интерес с точки зрения выбранной нами темы представляет рассказ Горького "Каин и Артем". Персонажи, действующие в рассказе, — мещане, завсегдатаи рынка и трактиров, мелкий ремесленный люд, лавочники и копеечные торговцы. На этом фоне выделяется силач и красавец Артем, покоритель сердец всех базарных торговок, необузданный озорник и дебошир. Ему противопоставлен маленький и забитый еврей, мелкий торговец вразнос Хаим, которого окружающие зовут Каин, потому что это имя проще и оскорбительней.
Нет нужды излагать содержание рассказа, хорошо известного читателю. Важно подчеркнуть в нем гуманистическую идею художника о достоинстве человеческой личности. Каин — маленький забитый человек, страдающий от повседневных унижений. Слабый и немощный, он не умеет дать отпор своим обидчикам, инстинктивно тянется к силачу Артему, угадывая в нем человека, которому, как и ему, ненавистны мещанское окружение, обитатели захолустного городишка, погрязшие в нищей обывательской жизни. "Я смотрел на вас, — говорит Каин Артему, — и думал, что вы можете разорвать пасть льва и избить филистимлян.. Вы били их... И я любил смотреть, как вы делали это... И мне тоже хотелось быть сильным, но я, как блоха".
Ощущение своей физической слабости и бессилия удручает Каина, и поэтому он ищет покровительства у Артема. Он становится его спасителем, помогает ему оправиться от побоев, нанесенных ему объединившимися врагами. В этом сказывается все сложное противоречие сознания Каина, в котором причудливо перемешались боязнь за себя и свою семью, самоотверженность, страстная жажда справедливости и равноправия, приниженность и забитость. Однако основное, что раскрывает Горький в образе Каина, — это его человечность. Коротко, но выразительно говорит о Каине Артем: "В нем доброта к человеку есть... А у вас нету ее... Он только замучен..." Своей человечностью Каин покоряет Артема, в котором также присутствует жажда справедливости и человечности.
Образ Каина, маленького забитого еврея, примыкает к горьковской галерее людей, обладающих большим запасом душевных возможностей, людей, которые в иных условиях могли бы стать полноценными членами общества. В условиях же господства национального гнета Каин и ему подобные оказываются выброшенными на самое дно жизни, лишенные элементарных человеческих прав, прав на свободную жизнь.
Следует учесть, что рассказ "Каин и Артем", написанный в 1898 году, явился одним из ранних выступлений в защиту евреев в русской литературе.
В 1930 году с согласия Горького рассказ "Каин и Артем" был экранизирован. Домысливая и дополняя горьковский рассказ, создатели фильма превратили Каина в революционера, вовлекающего Артема в подпольную работу.
Конечно, такая интерпретация образа Каина далека от горьковской, но знаменательно, что Горький в советское время не возражал против такой трактовки героя своего произведения. Тем самым он допускал возможность подробного развития образа. Этот факт свидетельствует и о том, что для Горького Каин воплощает в себе такие черты, которые в определенной ситуации могу превратить его в активного участника общественной борьбы.
По личным воспоминаниям написан рассказ "Погром", яркая зарисовка нижегородского погрома 1884 года. Здесь нет сюжета, интриги, нет отдельных персонажей. Горький ставит перед собой задачу дать правдивую, реалистическую картину из жизни и с этой задачей блестяще справляется. Рисуя толпу во время погрома, автор подчеркивает бессмысленность ее действий: «В окнах дома мелькали темные фигуры людей, выбивая рамы и выбрасывая на двор вещи. Взвизгивали и дребезжали стекла. Вот широкий кудрявый парень поднес к окну зеркало, высунул его и закричал:
"Эй, берегись!"
И отражая солнечные лучи, зеркало полетело на землю. Парень высунулся из окна вслед за ним. Его широкое лицо было только озабочено и серьезно, но не озлоблено. В другом окне явился чернобородый мужик с подушкой в руках. Он рванул ее, и в воздухе рассеялось густое, белое облако перьев»*.
Бессмысленность, стихийность гнусной расправы толпы с беззащитным еврейским населением, спровоцированной оголтелыми черносотенцами, Горький рисует на всем протяжении рассказа. Вместе с тем характерно и то, что автор показывает стихийную, необузданную попытку толпы найти выход своей энергии, выход варварский. Потрясающей по своей жути является картина расправы обезумевшей толпы со случайно попавшейся ей в руки еврейской девушкой, со старым евреем, забравшимся на крышу, чтобы укрыться там от преследований. Затравленные и забитые евреи пытаются сопротивляться, бороться с погромщиками. "Высоко над этой плотной массой людей, спаянной озлоблением, на крыше дома, у трубы стоял худой и длинный еврей. Он отрывал пальцами кирпичи трубы и, швыряя их вниз, что-то кричал голосом резким, подобным крику чайки. Большая седая борода трепетала на его груди, а белые штаны на нем были покрыты красными пятнами..." Такие штрихи разбросаны по всему рассказу, Горький стремился показать и сопротивляющихся, защищающихся евреев.
В рассказе "Погром" нет авторского текста, оценивающего событие. Писатель убежден, что о еврейском погроме "надо писать холодно и просто, справедливым языком свидетеля и судьи". Таким реалистическим и убедительным языком "свидетеля и судьи" он писал свой рассказ. Спокойно, с беспощадной объективностью представлен страшный погромный разгул. В этом спокойствии, внешне бесстрастной объективности таились неисчерпаемый гнев и ненависть к темным силам. Рассказ Горького проникнут болью и страданием за кровавую драму, разыгравшуюся на улицах его родного города.
Рассказ "Погром" безусловно принадлежит к числу наиболее выдающихся произведений обличительного характера, насыщенных могучим протестом против социальных уродств и национального угнетения в условиях царской России.
Еврейской теме посвящена также маленькая новелла Горького "Мальчик", напечатанная в 1916 году в литературном сборнике "Щит", не вошедшая в собрание сочинений писателя. Это рассказ о еврейском мальчике, которого собралась бить орава уличных мальчишек. Мальчик неожиданно предлагает своим преследователям показать им фокусы. Автор, от имени которого ведется повествование, понял это предложение как "способ самозащиты". Из дальнейшего развития событий вытекает, что он ошибся. Выполнив ряд трудных акробатических упражнений, "артист" просит у "зрителей" денег.
"Он пошел прочь, — сообщает автор, — и я увидел, что рубаха на спине его вся в темных пятнах и прилипла к лопаткам.
— Постой, что это?
Он остановился, обернулся, внимательно посмотрел на меня и с такой же хорошей улыбкой сказал четко:
— Это, на спине? Это мы упали с трапеции в балагане, на пасхе, отец все еще лежит, а я уже здоровый...
Я поднял рубаху — на коже спины с левого плеча вниз и к боку лежала широкая темная ссадина, она засохла толстым струпом, но во время упражнений струп лопнул в нескольких местах, и теперь из трещин сочилась алая кровь.
— Теперь уже не больно, — сказал он, улыбаясь, — не больно, а только чешется...
И мужественно, как подобает герою, взглянув в глаза мне, он продолжал тоном серьезного взрослого человека:
— Думаете — это я для себя работаю? Честное слово — нет! Отец... У нас нет ни кусочка. А отец так разбился. Знаете, приходится работать. А тут еще — евреи мы, и все над нами смеются... До свидания!"
Этот эпизод вызвал у Горького грустные размышления. В маленьком мальчике-фокуснике писатель увидел повод для глубокого обобщения: "...не однажды в жизни моей, в трудные дни ее я с благодарностью вспоминал мужество мальчика, — писал он в 1915 году. — И теперь, в эти скорбные дни страдания и кровавых обид, падающих на седую главу древнего народа... я вспоминаю мальчика, ибо в нем олицетворялось для меня именно мужество человека, не гибкое терпение раба, живущего неясными надеждами, а мужество сильного, который убежден в победе".
В то же время, когда Горький писал свою новеллу "Мальчик", он работал над сатирическим циклом "Русских сказок", в которых нашла отражение и еврейская тема.
"Русские сказки" создавались в первые годы империалистической войны. В сатирической форме, воскресившей жанр щедринской сказки, писатель подверг уничтожающей критике наиболее мрачные стороны русской общественной жизни.
Всего на нескольких страницах, скупыми средствами гротеска писателю удалось вскрыть суть погромной политики, ее классовые основы. "В некотором царстве, в некотором государстве жили-были евреи-обыкновенные, евреи для погромов, для оклеветания и прочих государственных надобностей", — так начинается горьковская сказка, посвященная теме антисемитизма. Уже в этих первых словах, достаточно выразительных и острых, автор определяет место, которое вынуждены были занимать евреи в системе русского самодержавного полицейского государства. Погромы и клевету на евреев он рассматривает как одну из "государственных надобностей", как средство успокоения "коренного населения", лишь только оно начнет "обнаруживать недовольство бытием своим".
Писатель рассказывает о том, как некоторая часть "коренного населения" этого "некоего царства", голодные и бунтующие крестьяне, требует от своих правителей земли и социальных реформ. В ответ на эти требования правители "царства" выдвигают отвлекающее внимание предложение: "Вот что, ребята, вам бы лучше, чем волноваться, пойти бы, да жидов потрепать, а? К чему они?"
Наиболее темный люд предложение принимает. "...Разворотят домов полсотни, перебьют несколько еврейского народу и, устав в трудах, успокоятся в желаниях, а порядок торжествует..." — говорится в сказке.
Горький не ограничивается разоблачением непосредственной заинтересованности самодержавия в погромах. Он показывает и лакейскую роль либеральной интеллигенции, которая пытается и хозяевам не перечить, и либеральные приличия соблюсти.
"Кроме их благородий, — пишет он в той же сказке, — коренного населения и евреев, для отвода волнений и гашения страстей, существовали в оном государстве добрые люди, и после каждого погрома, собравшись всем своим числом — шестнадцать человек — заявляли миру письменный протест..."
Далее следует сам протест, в котором Горький дает блестящий образец сатирического разоблачения лживости и лицемерия русского либерализма. В документе этом сказано: "Хотя евреи суть тоже русские подданные, но мы убеждены, что совершенно истреблять их не следует, и сим — со всех точек зрения — выражаем наше порицание неумеренному уничтожению живых людей".
Этот протест подписывают люди, которых автор наделяет красноречивыми фамилиями: Гуманистов, Крикуновский, Фигофобов и т.д. В сказке подчеркивается, что всем этим гуманистовым и фигофобовым важна отнюдь не судьба измученного народа, а демонстрация своей "независимости". Писатель убежден, что такого рода "протесты" своим холуйским характером ухудшают положение евреев и заставляют их "пуще плакать". С неподражаемой иронией он повествует о том, как однажды "хитрые евреи" помешали рождению очередного протеста. Они "скупили всю бумагу, все перья и спрятали, а чернила в Черное море вылили". Этот факт поверг "гуманистов" в отчаяние, лишив их самой насущной своей потребности. "Так, один погром и остался не опротестованным, а гуманисты — без удовольствия", — завершает свою сказку Горький.
"Русские сказки", явившиеся ударом по русскому либерализму, были встречены бешеным воем писак всех черносотенных листков, отравлявших сознание читателей ядом человеконенавистничества. Неудивительно, что в этом визгливом хоре объединились откровенные погромщики и их помощники, сбросившие с себя на этот раз маску филосемитизма.
Еврейская тема представлена во многих произведениях Горького. Так, в рассказе "Убийцы" мы встречаем симпатичного студента-юриста Греймана, к которому один из персонажей обращается со словами: "Пускай ты — еврей, да у тебя привычка хороша, всегда ты правду говоришь". В очерке о писателе Гарине-Михайловском Горький посвятил исключительно теплые строки одному из своих знакомых самарского периода Тейтелю, известному в свое время единственному в России судебному следователю-еврею. В рассказе "О первой любви" автор описывает случайную встречу со стариком-евреем, избитым полицейским. Молодой писатель потрясен зрелищем истязания человека, "картинной торжественностью" поступи еврея, чей "черный глаз строго смотрел в пустое знойное небо... с безмолвным упреком". Горький говорит, что он "пришел домой совершенно подавленный, искаженный тоской и злобой". "Такие впечатления, — пишет он, — вышвыривали меня из жизни, я становился чуждым человеком в ней, человеком, которому намеренно, для пытки его, показывают все грязное, глупое, страшное, что есть на земле, все, что может оскорбить душу".
Подобные сцены, зарисовки, мысли встречаются у Горького в большом количестве.
Очень ярко проявилось горьковское отношение к евреям в произведении, центральным героем которого является еврей-революционер, страстный борец за свободу народа. Имеется в виду сохранившийся в архиве писателя его замечательный сценарий под названием "Жизнь одного еврея".
Идею создания специального произведения о еврее-борце Горький вынашивал много лет. Замысел художника претерпел сложный путь.
Еще в 1901 году, в пору первых своих выступлений в защиту еврейского народа, он писал своему другу общественному деятелю В. Поссе: "За последнее время я сошелся с еврейством, думаю сойтись еще ближе, изучить их и нечто написать". В том же году сразу после "Мещан" писатель приступил к работе над пьесой о еврее-борце. Об этом свидетельствует письмо его другу издателю К. Пятницкому в октябре все того же года: «Завтра я начну другую пьесу. Ее я назову "Евреи". Эту я напишу! Я ее здорово напишу, клянусь Вам... Она будет поэтичная, в ней будет страсть, в ней будет герой с идеалом, вы понимаете? Семит, значит раскаленный темперамент. Семит, верующий в возможность счастья для своего забитого народа, семит, карающий, как Илья... это будет хорошо! А героиня — дочь прачки, демократка — была на курсах, жена присяжного поверенного, презирающая ту жизнь, в которой она живет. Вокруг этих лиц целое общество провинциального города. Земец, купец, журналист, товарищ прокурора, земский начальник, доктор... Вы понимаете? — все сволочь, все мещане».
К сожалению, Горькому не удалось осуществить свой замысел в том виде, в каком он его сформулировал. Но все же от решения дать образ еврея в своей пьесе он не отказался. В более позднем письме тому же К. Пятницкому он сообщает, что среди действующих лиц его следующей пьесы, "На дне", будут "босяки, татарин, еврей, актер и т.д.".
Горького не покидала мысль о том, что задуманный им образ еврея должен явиться воплощением его положительных идеалов. Пьеса специально о еврее не была написана Горьким. Нет образа еврея и в пьесе "На дне". Трудно сказать, почему планы писателя не были реализованы. Возможно, этому препятствовали цензурные условия, возможно, что в те годы он не обладал еще в достаточном количестве необходимым жизненным материалом. К мысли о создании образа еврея он вернется, когда будет писать свою знаменитую повесть "Мать".
Горький предполагал написать продолжение "Матери" — повесть "Сын", в котором центр тяжести был бы перенесен с образа матери на образ ее сына Павла Власова. Он намеревался развернуть дальнейшую судьбу профессионального революционера.
В архиве писателя сохранился ряд заготовок к новой повести. В переписке с разными лицами он делится своими мыслями и соображениями по будущей повести. Критику В.Л. Львову-Рогачевскому он, в частности, пишет, что роль еврея в революции он попытается изобразить в повести "Сын".
Но и этот его замысел не был реализован. Лишь спустя 15 лет, как уже говорилось выше, им был написан сценарий "Жизнь одного еврея", обнаруженный в архиве писателя после его смерти. Законченный примерно в 1922 году, он предназначался для французской кинофирмы. Сопровождавшая текст произведения "Схема сценариума" представляла собой первоначальный набросок, в котором были сформулированы идейные задачи, поставленные автором перед самим собой в работе над сценарием. Этот документ интересен еще и тем, что в нем Горький дает авторскую характеристику центральному персонажу сценария, рабочему-еврею революционеру Абраму: "В его лице дан будет тип незаметного, скромного героя, человека из тех, которые жизнью и смертью своей работают для других, не ожидая наград, не имея надежды на личное счастье".
Именно такой образ и выведен в "Жизни одного еврея". Мы знакомимся с героем на заре его жизни. Еврейский мальчик Абрам подвергается всевозможным оскорблениям и унижениям со стороны окружающих его людей. Однажды уличные мальчишки искупали его в грязной луже, совершая над ним "обряд крещения". Какая-то старая русская женщина отнимает его у мальчишек и ведет его, мокрого и грязного, к себе домой, в свою убогую лачугу. Между Абрамом и внучкой этой женщины Лизой возникает трогательная дружба, которой препятствует национальность героя. Подруги часто дразнят Лизу за ее дружбу с евреем, Абрама же высмеивают его товарищи за привязанность к нееврейке. Лиза не выдерживает насмешек и отворачивается от Абрама...
Овладев профессией кузнеца, Абрам ощущает свою самостоятельность, преисполняется чувством человеческого достоинства. Он находит в себе силы противостоять жизненным невзгодам. Горький рисует его благородным, мужественным, смелым человеком.
На подпольной революционной сходке в лесу Абрам неожиданно встречает Лизу. но вскоре его арестовывают. На допросе в охранке жандармский офицер любезно предлагает Абраму папиросу и говорит:
« — Не понимаю, почему вы, еврей, рискуете жизнью и свободой в интересах народа, чуждого вам, ненавидящего вас?
— Я верю в братство людей.
Жандарм насмешливо улыбается, нахмурил брови, сунул руки в карманы и сердито продолжает:
— Ну, это чепуха — братство народов, для этого нет ни психологических, ни, главное, экономических оснований.
Абрам горячо заспорил, вскочил со стула, жандарм смотрит на него все более враждебно и, чтоб оскорбить человека, цинически предлагает:
— Вы бросьте эту философию, лучше идите служить ко мне, будете хорошим шпионом, хорошо заработаете...
Абрам, оскорбленный, прервал речь, изумленно смотрит на улыбающегося жандарма и говорит:
— Вы — негодяй.
Жандарм звонит, входят двое рядовых жандармов, он кричит:
— Убрать жида в тюрьму».
Абрама ссылают в Сибирь. Испытания закаляют молодого революционера. Совершив побег, он попадает в Томск. Здесь, в подвале, освещенном лампой, при его участии печатаются революционные прокламации. Он становится подпольщиком, отдает все силы борьбе за народное дело, во имя благородных идей освобождения народа от ига царизма отказывается от личного счастья. Сценарий заканчивается революцией 1905 года, в которой Абрам — ее активный участник. Во время контрреволюционной черносотенной демонстрации, сопровождавшейся еврейским погромом, он погибает.
Таков жизненный путь русского еврея, "незаметного, скромного героя, рабочего-революционера".
При оценке горьковского сценария следует учесть, что это далеко не завершенное произведение, это эскиз, в котором черты героя только намечены. Но и в нем вырисовывается цельный образ мужественного человека, отдающего жизнь ради своих принципов.
В сценарии "Жизнь одного еврея" нашла свое воплощение идея, волновавшая писателя на протяжении многих лет. Образ Абрама некоторыми чертами напоминает образ Павла Власова из повести "Мать".
Завершая краткий обзор художественных произведений Горького, в которых так или иначе отражена еврейская тема, коснемся последнего произведения великого писателя — романа "Жизнь Клима Самгина". Роман этот является подлинной энциклопедией общественной жизни. С большим мастерством Горький создал грандиозное полотно, на котором изображены многочисленные события и люди, напряженная идейная борьба, протекавшая в русском обществе. Естественно, что в романе нашли свое отражение и проблемы, связанные с положением евреев в России. Раскрывая политическое лицо своих многочисленных героев, Горький прослеживает и их отношение к еврейскому вопросу.
Наибольший интерес представляет образ главного героя произведения — Клима Самгина, типичного фразера. Горький неоднократно сталкивает Клима с евреями, заставляет его размышлять о евреях и не оставляет никакого сомнения в том, что перед нами худший образец антисемита, прикрывающегося пестрым оперением либеральных фраз.
"Евреи были антипатичны Самгину, но, зная, что эта антипатия постыдна, он, как многие, скрывал ее в системе фраз, названной филоселинтизмом. Он чувствовал еврея человеком более чужим, чем немец или финн, и подозревал в каждом особенно изощренную проницательность, которая позволяет еврею видеть явные и тайные недостатки его, русского, более тонко и ясно, чем это видят люди других рас. Понимая, как трагична судьба еврейства в России, он подозревал, что психика еврея должна быть заражена и обременена чувством органической вражды к русскому, желанием мести за унижения и страдания".
В этой горьковской характеристике Самгина явственно выступают черты тех рассуждений, которые приводил Горькому Леонид Андреев, когда говорит о своей нелюбви к евреям. Совершенно очевидно, что самгинским отношением к евреям и еврейскому вопросу Горький отобразил настроения широких кругов либеральной интеллигенции России.
В разные моменты жизни, на разных этапах общественной жизни взгляды Самгина колеблются то вправо, то влево. «Неудачные поездки на фронт [в 1915 году] создали в нем глухое, угрюмое раздражение против бородатых солдат, плотников, евреев... Раньше он к евреям относился равнодушно... Он был уверен, что относится к антисемитизму правительства так же, как большинство интеллигентов, и что это — правительственное отношение. Но когда с фронта хлынула угарная, отравляющая волна животной ненависти к евреям, он подумал:
— В самом деле: почему евреи занима
ют такое видное место у нас?.. Почему не татары или грузины, армяне?»
Тут же Самгин вспоминает, что грузины и армяне дослуживались в царской армии до генеральства, а вот генералов-евреев что-то не видать. Но и это соображение не меняет позиции Самгина. Он воспоминает еще одно обстоятельство, укрепляющее в нем ненависть к евреям: "В лице Карла Маркса еврейство сеет на земле сокрушительное учение о непримиримости интересов капитала и труда, о неизбежном росте классовой ненависти, о социально-революционной катастрофе".
В романе мы знакомимся с несколькими евреями. Горькому еврейский народ никогда не представлялся каким-то единым организмом. Он хорошо знал и еврейскую буржуазию, банкиров и фабрикантов, которых ничто не отделяет от их собратьев русской национальности. В лице Прейса, сына фабриканта шляп, показан представитель еврейской буржуазной интеллигенции, проделавшей путь от легального марксизма до кадетской скамьи 4-й Государственной думы.
В начале романа Прейс — студент с "бархатными глазами", внешне непохожий на еврея, причастный к подпольной революционной работе. Однако этот случайный эпизод его молодости не оставляет и следа на его дальнейшем жизненном пути. Даже участвуя в революционном движении, он никогда не выходит за пределы абстрактного теоретизирования. Его нисколько не интересует практическая борьба с самодержавием. Выхолащивая из марксизма его революционную суть, учение о классовой борьбе, он использует марксистскую фразеологию для оправдания целей своего класса, буржуазии.
Страница из рукописи “Клима Самгина”.
Дальнейшая эволюция Прейса подтверждает его абсолютную чуждость марксизму. В четвертом томе романа представитель кадетской партии Прейс — депутат 4-й Думы.
Еврейскую буржуазную интеллигенцию в романе представляет и Захар Депсамес. Сиониста Депсамеса характеризует огульно отрицательное отношение к России. "Вы очень любите погромы", — заявляет он. Когда ему говорят, что интеллигенция не устраивает погромов, Депсамес возражает: "А ваши нигилисты, ваши писаревцы не устраивали погрома Пушкину?"
И Прейсу, и Депсамесу противопоставлен образ курсистки Розы Грейман. В этой молодой девушке Горький видит прямого и принципиального борца за народное дело.
Писатель находит теплые, полные неподдельной симпатии слова, описывая страдания евреев — беженцев из Польши в первые дни войны. Он сочувствует этим людям, вынужденным покинуть родные местечки и двигаться в глубь России, спасаясь от немцев, и осуждает чиновников самодержавного государства, издевающихся над беззащитными стариками, женщинами и детьми.
На протяжении всей своей яркой творческой жизни Горький обращался к еврейской теме. Классик русской литературы много сделал для того, чтобы представить широкому читателю правдивый образ еврея — гражданина своей родины. Русский еврей — русский гражданин. Эта мысль красной нитью проходит через все выступления Горького по еврейскому вопросу. Эта же мысль является руководящей и в художественном творчестве великого писателя.
1949 год.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru