[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮНЬ 1999 ТАМУЗ 5759 — 6 (86)
Оклеветанный герой Аульского плацдарма
Аркадий Левит
В официальных документах бывшего СССР числилось 148 евреев — Героев Советского Союза. Благодаря поискам Исраэля Пилата, стали известны имена еще 14, значившихся по документам русскими, рожденных еврейскими матерями. Итак, 162 Героя. В процентном отношении к населению это второе место после русских.
Все собранные им данные И. Пилат переслал в Израиль и создал музей еврейского героизма. К списку славных имен необходимо добавить еще одно имя Героя — оклеветанного, безжалостно вычеркнутого из летописи Великой Отечественной войны.
К моменту встречи с Марией Семеновной мне уже рассказывал о ее муже Льве Гитмане ветеран войны Герой Советского Союза С. Шпаковский:
— Золотой был парень, сердечный, скромный. Мы с ним в одном полку служили, в одной роте. Перед одним из боев спросил я Леву, не страшно ли ему в сражение идти. "Как всем, — ответил он, — жить каждому хочется". Не бахвалился, как некоторые, а в атаку одним из первых поднимался из окопа. Кое-кто, знаешь, осторожничал, не больно в драку торопился. Юнцы — они горячие, отваги им не занимать. Вот таким я знал сержанта Гитмана. Боец что надо. Вести о страшной трагедии Бабьего яра, о газовых камерах, где нацисты задушили миллионы людей, не давали парню покоя. Очень хотелось ему до Берлина поскорее дойти, до Гитлера добраться. Мечтал широко, бился яростно... Вечная ему память!
Узнав о моем разговоре со Шпаковским, Мария Семеновна рассказала мне свою историю.
— Да, именно таким был Лева, — сквозь слезы начала она, — честный, отважный, не мог терпеть лжи, лицемерия. За это и погубили его недобрые люди.
В ее печальных глазах, горестных складках у рта отражалась горькая вдовья доля, душевная боль.
— Давно нет моего Левы, а я не могу смириться с тем, что случилось. Неужели ложь сильнее правды? Неужели справедливость не возьмет верх над злом? Не мертвому это нужно, а нам, живым, нашей совести, нашей памяти...
Лев Абрамович Гитман родился в Днепропетровске. Здесь окончил среднюю школу, работал слесарем. Страсть "одухотворять" металл как бы по наследству передалась ему от сурового на вид отца, человека честного и волевого. Когда началась война, Лева сразу же отправился в военкомат, добровольно ушел на фронт. В составе 235-й стрелковой дивизии оборонял Кавказ, не раз ходил с боевыми товарищами в разведку, был награжден медалью "За боевые заслуги", орденом Красной Звезды.
Самое большое испытание выпало на его долю во время боевой операции на Днепре в районе села Аулы Днепропетровской области. Взвод разведчиков получил задание форсировать реку, закрепиться на правобережной полосе и удерживать ее до подхода своих частей. От этой операции зависели дальнейшее наступление наших войск, освобождение Днепропетровска, Днепродзержинска, Кривого Рога, Новомосковска.
Двадцать бойцов на плотах старались незаметно и как можно быстрее преодолеть водную преграду. Тихо плескалась вода под веслами гребцов, все ближе цель, вот желанный берег. Командир взвода Шпаковский со своими бойцами занял позицию, начали окапываться. Вокруг было тихо, ни выстрела. Противник обнаружил десант на рассвете и открыл огонь. Затем пошел в атаку. Гитман припал к ручному пулемету, рядом "заговорили" еще два, гулко застучали противотанковые ружья и 82-миллиметровые минометы. Напряжение боя нарастало. Появились раненые. Десантники понимали: их мало, силы неравные, — значит, необходимо каждому драться за троих, десятерых, отступать некуда.
Под прикрытием горстки смельчаков стали переправляться на плотах и лодках пехотинцы, артиллеристы. Несколько раз немцы пытались сбросить десантников в днепровские воды, но, встреченные шквальным огнем, откатывались назад. Дважды завязывалась рукопашная схватка, Гитман дрался в первых рядах, пистолетом уничтожил восьмерых гитлеровцев. В разгаре одной из атак он был ранен в ногу, но в азарте боя даже не почувствовал боли. Сержант словно прикипел к пулемету, его окрыляло сознание: впереди родной Днепропетровск, до него — рукой подать!
Ногу санитары забинтовали, хотели отправить сержанта в медсанбат. Он отказался, ранение легкое, нечего отлеживаться, ни за что не хотелось ему упустить шанс стать одним из освободителей родного города.
Уже занята большая часть Аул, вошедшая в историю днепропетровской битвы под названием "Аульский плацдарм". Он расширяется несмотря на упорное сопротивление противника, поддерживаемое авиацией. Наконец подоспели главные части стрелковой дивизии генерала Колчука. Началось наступление на Днепропетровск. Пулемет Гитмана действовал бесперебойно, не подводил. Но, увы, к родным местам сержант не дошел. Тяжело раненый в грудь, он упал возле своего пулемета, истекая кровью.
Очнулся в тыловом госпитале. Сколько дней минуло в беспамятстве, не знал. Кружилась голова, донимал кашель, отхаркивался кровью. Он умирал. Врачи делали все возможное, чтобы вернуть парня к жизни, единственную надежду возлагали на крепкий молодой организм. Выдержит ли?
Однажды в госпиталь принесли свежие газеты. В них сообщалось о присвоении звания Героя Советского Союза разведчикам, форсировавшим Днепр и удержавшим важный плацдарм, половине из них — посмертно. Среди награжденных был и сержант Лев Гитман. Палата оживилась. Сквозь дрему Лева слышал радостные возгласы, упоминалось его имя.
— Что случилось? — спросил он, открыв глаза.
— А вот что! Читай! — сосед по койке протянул ему газету. Прибежали медсестры с газетами, пришел главврач.
— Вы, товарищ сержант, — весело сказал он Гитману, — в госпитале тоже оказались героем, мужественно преодолели смерть. А ведь были почти безнадежны. Поздравляю!
Через некоторое время его комиссовали. Вернулся в Днепропетровск на костылях. Болела грудь, не прекращался кашель. Работать физически не мог. Через некоторое время поступил мастером производственного обучения в школу-интернат, стал передавать ребятам свои знания и любовь к слесарному делу.
Шел 1949 год. В стране ведется борьба с "безродными космополитами". Тоталитарная система не могла чувствовать себя уверенно без "врага". И его придумали. Евреев обвиняли в том, что они, дескать, не патриоты своей родины. До боли в сердце обидно было Льву Гитману. Он и тысячи других евреев мужественно воевали с фашизмом, каждый второй пролил кровь, каждый третий сложил голову за Родину. И вот такая клевета!
В то время первым секретарем днепропетровского обкома партии был еще молодой и, казалось, добродушный Л.И. Брежнев. На одно из торжественных собраний участников войны, где присутствовал и Лев Гитман, в окружении соратников и охранников МГБ прибыл сам Леонид Ильич. Были выступления, поздравления. Случайно взглянув на Гитмана, Брежнев с приятной улыбкой заметил:
— Пора, герой, старую гимнастерку снимать. Война давно закончилась.
— Космополитам вроде и не пристало особо наряжаться, — отшутился герой.
— Не понял. Что вы имеете в виду? — спросил Брежнев.
— А то, Леонид Ильич, что в стране безобразия творятся, — не сдержался сержант. — В газетах на чем свет поносят так называемых космополитов, дико, без зазрения совести врут. Можно было бы посмеяться над этим бредом, если бы... — он не договорил, закашлялся..
— Что "если бы"? — насторожился Брежнев.
— Если бы, — продолжал Гитман, — за лживыми словами не следовали позорные дела. Извините, но ведь это так.
— О каких делах вы говорите?
— Вам, вероятно, известно, Леонид Ильич, что евреев не принимают на работу, в вузы, увольняют без причины. Я уже не говорю о моральном унижении.
— Смелый, смелый... Сразу видно — герой! Значит, безобразия в стране, говорите?
— Как же, Леонид Ильич, иначе назвать то, что нынче происходит у всех на глазах? Лучше бы власти за тех взялись, кто ворует, гребет себе, где только можно. Такие есть даже среди высокопоставленных лиц. А копья почему-то ломают из-за каких-то вымышленных космополитов.
— Нехорошо говоришь, — мрачно произнес Леонид Ильич. — Нехорошо...
Из-за спины Брежнева выглядывали какие-то непроницаемые физиономии, сверля Гитмана холодными, недобрыми глазами. Скорее всего, уже тогда Гитман попал в "черный список" МГБ как "неблагонадежный".
Проходили дни, месяцы. Стоящие у власти придумали новых "врагов". На сей раз это были "врачи-отравители", преимущественно евреи. Последняя кровавая акция Сталина, к счастью, не была завершена — "великий отец всех народов" своевременно скончался. Врачей оставили в покое. Но "черный список" МГБ остался. Подобно злобной кобре, его составители выжидали момента, чтобы ужалить свои жертвы. Одной из них оказался Лев Гитман. Его вызвали в прокуратуру и уведомили о возбуждении против группы работников школы-интерната, в том числе и против него, Гитмана, уголовного дела "за хищение социалистической собственности". Причисление инструктора к группе школьного начальства, далеко не безупречного, было настолько нелепым, что бывший сержант даже не удивился.
— Руки мои и совесть чисты, — спокойно сказал он. — А за других я не отвечаю.
— Следствие покажет, — так же спокойно возразили ему.
Возвращаясь из прокуратуры, Лев Абрамович невольно вспомнил разговор с Брежневым, и его осенила догадка: вот он, коварный результат! Значит, не забыли соратники Леонида Ильича дерзости еврея, хотя самого Брежнева давно не было в Днепропетровске — пошел на повышение. Да, не забыли... И теперь ему инкриминируют именно то, в чем когда-то он обвинил высокопоставленных хапуг.
Репрессивные жернова заработали. Следователи прокуратуры старались во всю. Но когда дело передали в суд, судья Лукашев, человек порядочный и мужественный, не нашел в грубо сфабрикованном деле Гитмана состава преступления, чем не на шутку разгневал власть имущих. Он был немедленно смещен с должности, а другой судья, тоже нисколько не сомневавшийся в невиновности Гитмана, не устоял против нажима "сверху"...
— Льва, — рассказала жена Гитмана, — приговорили к 10 годам лишения свободы. А ведь никакой вины за ним не было, кроме той, что родился евреем. И надо же было ему, еврею, сказать неприятные слова партийным руководителям. Сколько слез я пролила! Как же так? Участник войны, отдавший родине свою кровь и здоровье, честный человек, по прихоти недобрых людей оклеветан, лишен свободы, чести, звания Героя...
— Но слезами делу не поможешь,
— продолжала Мария Семеновна, — я поехала в Киев к заместителю председателя Верховного Совета Украины С.А. Ковпаку, бывшему командиру партизанской армии. Сидор Артемьевич хорошо меня принял, внимательно выслушал, поинтересовался, за что присвоили Леве звание Героя. Обещал помочь. И помог — частично: срок мужу сократили вдвое. Но даже 5 лет тюрьмы для Левы, израненного, больного человека, гибельны. Я не успокоилась. С ходатайством уважаемых людей Днепропетровска (36 подписей) я пошла в обком партии. Не пустили. Несколько раз приходила на Ворошиловскую улицу, к богатому особняку, где жил тогда первый секретарь обкома Антон Гаевой. Тоже не пустили, будто железобетонная стена стояла на моем пути. Все же рук не опускала. Где только силы брались! Я готова была идти до конца. Ценой неимоверных усилия мне удалось все же добиться приема у местного руководителя. В просторном кабинете обкома партии сидели за столом Гаевой, лет пятидесяти, сытый, самодовольный, и второй секретарь Толубеев, молодой, розовощекий.
— Антон Иванович, — обращаюсь к Гаевому, — мой муж, Лев Гитман, оклеветан, без вины виноватый. Он честный человек, герой войны, инвалид, а его томят в тюрьме. Прошу вас...
Гаевой оборвал меня:
— Нечего просить. Заслужил — посидит. Органы знают, что делают.
Это сказал человек, погрязший в коррупции, матерый вор и взяточник. Впоследствии, припертый к стенке неопровержимыми уликами следствия, он вынужден был застрелиться.
— Антон Иванович, — говорю, — мой муж никогда чужой копейки не взял. Вот убедительные документы. Я собрала... Прошу вас, окажите содействие! Он кровь пролил за Родину. Умоляю!
— Я уже все сказал, — нетерпеливо произнес Гаевой. — Мне добавить нечего.
— Но справедливость должна быть! - закричала я.
Толубеев, до этого молчавший, поддержал хозяина:
— Успокойтесь. Мы, гражданка, уголовников не опекаем. До свидания.
У этих бессердечных людей были безжалостные стеклянные глаза. Я заплакала и вышла из кабинета с чувством, как будто меня побили, плюнули мне в душу. Потом была амнистия 1961 года. Леву досрочно освободили. Как он постарел! В свои 39 лет выглядел на все 50. Долго без работы не оставался, поступил слесарем на завод "Красный металлист", его портрет не сходил с заводской Доски почета. Но покоя не было, душевная боль не покидала его. Он обращался в разные инстанции с просьбой о реабилитации, возвращения ему военных наград. Безрезультатно! В те годы партийная пропаганда придумала очередного "врага" — сионистов. Их всячески чернили, особенно после Шестидневной войны и войны Судного дня. Публичная ложь, направленная в русло антисемитизма, разрасталась, как чертополох на пустыре. В условиях юдофобской истории Леве трудно было бороться за свою честь.
— Куда идем? — с грустью спрашивал Лева. — Что будет?
Моральная угнетенность пагубно сказалась на его и без того слабом здоровье. Работать он уже не мог. В последние годы почти не выходил из дому, с трудом передвигался по комнате.
Так и не дождался Лева реабилитации. Он умирал тяжело, в марте 1979 года, на 57-м году, он скончался. Перед смертью он говорил: "Смерть не страшна, ужасно, что ухожу обесчещенным".
Теперь ему ничего не нужно. Ну а как быть нам, живым? Как смириться с учиненной над ним расправой?
Мария Семеновна показала посланные ею в разные инстанции письма и днепропетровскую еврейскую газету "Алевай" ("Дай Б-г"), в которой в поддержку ее просьбам было опубликовано обращение городской общественности, ранее отправленное в Верховный Совет и Кабинет министров независимой Украины.
— Уже более 38 лет я добиваюсь справедливости, — говорит Мария Семеновна — и не успокоюсь, пока не восстановлю честное имя Левы, его звание Героя войны, добытое любовью к Родине, отвагой, кровью... Я буду бороться, даже если для этого потребуется весь остаток моей жизни.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru