[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АПРЕЛЬ 1999 ИЯР 5759 — 4 (84)
Пропавшая строчка
ИСААК БАШЕВИС-ЗИНГЕР
К вечеру в большом зале клуба еврейских писателей Варшавы становилось почти пусто. За столиком в углу играли в шахматы два безработных корректора. Играли и в то же время, казалось, дремали. Кошка Мина, забывшая, что причастна к литературе и о ней пишут в газетах, отправилась во двор поохотиться на мышей, а может быть, на птиц. Я сидел за столиком с наиболее важным членом клуба, Иешуа Готлибом, ответственным сотрудником газеты "Хайнт", председателем профсоюза журналистов, доктором философии, который учился у таких светил, как Герман Коген, профессор Баух, профессор Мессер Леон, Куно Фишер. Доктор Готлиб был высокого роста, широк в плечах. У него был красный затылок и круглый живот. Он курил длинную сигару, выпуская дым через ноздри. Вряд ли ему пришло бы в голову пригласить меня, новичка, за свой столик, но в этот час никого больше в клубе не было, а Готлиб любил поговорить.
Беседа незаметно перешла в область сверхъестественного, доктор Готлиб сказал:
— Вы, молодые люди, спешите объяснять все, исходя из своих теорий. Для вас прежде всего теория, а потом уже факты. Если факты не укладываются в теорию, виноваты факты. Но в моем возрасте понимаешь, что у событий своя логика. Начнем с того, что они — дети случая. Ваши мистики чувствуют себя оскорбленными, если что-нибудь происходит естественным путем. Но, по-моему, то, что Спиноза назвал естественным порядком вещей, и есть величайшее чудо. Когда я ищу очки и нахожу их в ящике, который, кажется, не открывался мной два года, то понимаю, что положил их туда я сам, а не ваши демоны и домовые. Сколько бы заклинаний я ни произносил, очки оставались бы в ящике вечно. Как вам известно, я очень почитаю Канта, но, по-моему, случайность — это нечто большее, чем категория чистого разума. Это — сама сущность творения. Можете называть ее вещью в себе.
— А кто сотворил случай? — спросил я, чтобы поддержать разговор.
— Никто, в этом и его красота. Позвольте рассказать вам один случай. Примерно два года назад со мной произошло нечто со всеми признаками ваших чудес, не поддающееся объяснению. Я рационалист, но сказал себе — если такое произошло на самом деле, не во сне, то придется переоценить все, что я узнал от первого класса гимназии до университетов Бонна и Бёрна. Разгадка же оказалась такой простой, какой может быть только правда. Впрочем, я не хочу спорить с нашими литераторами. Вы, вероятно, знаете, что о беллетристике я невысокого мнения. Вы можете посчитать это кощунством, но в газетах я нахожу больше человеческих пороков, больше психологии, даже больше занимательности, чем во всех ваших литературных журналах. Сигара вас не беспокоит?
— Нисколько.
— Вы, конечно, знаете, незачем говорить вам, что наши наборщики в "Хайнте" и вообще в еврейской прессе ошибаются чаще всех наборщиков мира. Они считают себя ревнителями идиша, но с языком нисколько не считаются. Из-за этих варваров я ночами не сплю. Кто-то сказал, что 90% писателей умирает не от рака или чахотки, а из-за опечаток. Каждую неделю я читаю три корректуры своей статьи, но они, исправляя одну ошибку, тут же вносят другую, а иногда и две, три или четыре.
Примерно два года назад я написал статью о Канте, типа юбилейной. Когда дело доходит до философских терминов, наши наборщики особенно нервничают. Кроме того, человек, делающий страницу, обычно теряет по меньшей мере одну строчку, и я часто нахожу ее в другой статье, иногда даже в "Новостях". На этот раз я цитировал фразу, представлявшую великолепную возможность для опечаток: "трансцендентальное единство апперцепции".
Можно было ожидать, что наборщик сделает из этого котлету, но без цитаты нельзя было обойтись. Я, как всегда, трижды прочел гранки, и, как ни странно, всякий раз все выходило правильно! На всякий случай я прошептал молитву и в эту ночь спал спокойно — насколько это возможно для еврейского писателя.
Газеты приносили мне всегда в восемь часов утра, и пятница была для меня самым страшным днем. Поначалу казалось, что все идет гладко, и я надеялся: на этот раз меня пощадят. Но нет! Строчка со словами "трансцендентальное единство апперцепции"... исчезла. Вся статья потеряла смысл.
Я, конечно, очень рассердился, целый час яростно проклинал всех наборщиков, потом стал искать строчку в других статьях этого номера. На сей раз она пропала вообще, и я был весьма разочарован. Еще больше меня поразило то, что все читатели, даже мои друзья по клубу, поздравляли меня и, судя по всему, не заметили пропажи. Миллион раз я обещал себе не читать "Хайнт" в пятницу, но, понимаете, в каждом из нас таится частица мазохизма. Я представлял себе, как мщу наборщикам, редакторам, корректорам, расстреливаю их, избиваю, заставляю учить наизусть все мои статьи с 1910 года.
Через некоторое время я решил, что помучился достаточно, и стал читать "Момент", газету конкурирующую с “Хайнтом”, намереваясь посмотреть, что написал их корифей Гельман. Мне, разумеется, было известно заранее, что статья его плоха. За двадцать лет соперничества он не создал ничего стоящего. Не знаю вашего мнения, но мне он кажется ужасным.
В ту пятницу его стряпня была еще хуже обычного, я бросил чтение на середине и заглянул в "Новости". Внезапно произошло нечто невероятное, непостижимое, нелепейшее. Я увидел свою пропавшую строчку! Первое, что пришло мне на ум, — это может быть только галлюцинацией. Однако галлюцинации длятся лишь долю секунды. Здесь же передо мною черным по белому стояло: "трансцендентальное единство апперцепции"! Закрыв глаза, я был уверен, что, когда открою их, мираж исчезнет, но он оставался — немыслимый, абсурдный.
Признаюсь, что не верю в сверхъестественное, тем не менее я часто пытался представить себе момент, в который некое явление заставит меня усомниться в логике и реальности. То, что металлическая строчка перелетит из наборной "Хайнта", расположенной на Хлодной, д. 8, в наборную "Момента" на Налевскую, д. 38, — этого я никак не ожидал.
В комнату вошел мой сын, и, вероятно, потому, что я походил на человека, увидевшего приведение, он спросил:
— Папа, в чем дело?
Я ответил, не знаю почему:
— Пожалуйста, выйди и принеси мне номер "Момента".
— Но ты читаешь "Момент"! — заметил парень.
Я сказал, что мне нужен другой экземпляр. Мальчик посмотрел на меня, словно говоря: "Старик совсем спятил", но сошел вниз и купил газету.
Конечно, моя строчка оставалась в той же статье, на том же месте.
Я был так сбит с толку и угнетен, что захохотал. Чтобы удостовериться полностью, попросил сына прочесть всю заметку вслух. Он снова посмотрел взглядом, означавшим "у отца не все дома", но медленно все прочел. Дойдя до перемещенной строки, он улыбнулся и спросил:
— Ты поэтому хотел, чтобы я принес другой экземпляр?
Вопрос остался без ответа. Я понимал, что галлюцинации всегда бывают с одним человеком, но не с двумя.
— Есть коллективные галлюцинации, — решил я.
Как бы то ни было, в пятницу и субботу я не спал и с трудом мог есть. В воскресенье утром я отправился к начальнику нашей типографии, своему старому другу Гавзе. Уж кого-кого, а его не одурачишь абракадаброй и фокус-покусами! Мне хотелось увидеть его лицо, когда он прочтет то, что прочел я.
По дороге я подумал, что хорошо бы найти рукопись, если ее не выбросили. Ее нашли! В ней были точно такие слова, как мне помнилось. Я страстно хотел разгадать эту тайну и предпочел бы, чтобы она не зиждилась на чьей-то грубой ошибке, непонимании или забывчивости. С рукописью в одной руке и "Моментом" в другой я пошел к Гавзе.
— Пожалуйста, прочти этот параграф, — попросил я его.
Я не успел договорить, он меня перебил:
— Знаю, знаю, из твоей статьи выпала строка в конце. Ты, наверное, хочешь, чтобы опубликовали поправку. Поверь мне, поправок никто не читает.
— Нет, я не хочу никаких поправок, — сказал я.
— А зачем тогда ты пришел сюда в воскресное утро? — не понял Гавза.
Я подал ему "Момент" со словами:
— Теперь прочти это.
Гавза пожал плечами и стал читать. Никогда прежде я не видел такого выражения на его спокойном лице. Он разинул рот, смотрел на заметку, на мою рукопись, на меня, на газету, опять на меня и произнес:
— Мне грезится? Вот твоя пропавшая строчка!
— Да, друг мой, — подтвердил я. — Моя строчка перепрыгнула из "Хайнта" в "Момент" через дюжину улиц, через все дома, все крыши и приземлилась прямо в наборной, в эту заметку. Неужели здесь вмешались демоны? Если ты можешь объяснить это...
— Я, правда, поверить не могу, — признался Гавза. — Это какой-то трюк, чья-то проделка. Может быть, строчку кто-то приклеил. Давай посмотрим еще раз.
— Никакого клея, никакой проделки, — возразил я. — Строка выпала из моей статьи и появилась в "Моменте". У меня в кармане другой экземпляр "Момента".
— Г-споди, как это могло случиться? — недоумевал Гавза. — Он без конца сравнивал мою рукопись со строкой в газете. Потом я услышал:
— Если возможно такое, возможно все! Может быть, демоны действительно украли твою строку из "Хайнта" и отнесли ее в "Момент".
Мы долго смотрели друг на друга с болезненным ощущением взрослых людей, понявших, что их мир становится хаосом. Логика исчезла, так называемая реальность обанкротилась. И вдруг Гавза расхохотался.
— Нет, это не демоны, даже не ангелы. Я, кажется, понимаю, что произошло! — воскликнул он.
— Говори скорей, а то не выдержу! — просил я.
Вот его объяснение. Еврейский национальный фонд часто публикует и в "Хайнт", и в "Моменте" призывы к благотворительности. Иногда газеты обмениваются призывами, чтобы приспособить их к читателям своих газет. В этих случаях матриц не делают, вся металлическая страница перевозится из одной газеты в другую. По ошибке мою статью сунули в металлическую страницу призыва. Она попала в "Момент", кто-то заметил ошибку, вынул из страницы фразу, а ее быстро сунули в "Новости".
— Шансов на то, что нечто подобное может произойти, не так мало, как кажется, если принимать во внимание квалификацию наших наборщиков и корректоров, худших в мире! — сказал Гавза. — Так что не будем винить несчастных демонов. Нет таких неграмотных чертей, как наши печатники.
Мы здорово повеселились и в честь этой исторической разгадки пошли выпить кофе с кексом. Поболтали о старых временах, о бесконечных нелепостях, напечатанных в еврейской прессе, да благословит ее Б-г. Особенно странны списки замеченных опечаток, например:
«На странице 69 напечатано: "Она поехала навестить мать в Белостоке". Следует читать: "У него длинная седая борода"». Или: «На странице 87 напечатано: "У него здоровый аппетит". Следует читать: "Он отправился к своей прежней жене в Вильно"». «На странице 379 напечатано: "Они сели на люблинский поезд". Следует читать: "Курица была некошерной"».
Как наборщик может делать такие ошибки, для меня всегда было загадкой. Еще была статья о микробах, "таких маленьких, что видно их только в телескоп".
Доктор Готлиб остановился, попытался разжечь потухшую сигару, с силой посасывая ее. Потом сказал:
— Мой юный друг, я поведал вам все это, чтобы показать — нельзя поспешно заключать, что мать-природа отступилась от своих вечных законов. Духи и домовые не одержали победы, и законы природы еще действуют, нравятся они нам или нет. И когда мне нужно сообщить что-нибудь моей немолодой жене или не слишком молодой подружке, я по-прежнему пользуюсь телефоном, а не телепатией.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru