[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАРТ 1999 НИСАН 5759 — 3 (83)
Сейдер в Ташкенте
Даниэль Гольдберг
— Менделе, милый, тебе надо уехать, — говорила мать, обнимая десятилетнего сына. — Может быть, немцы действительно убивают евреев, как передает радио.
В белорусском местечке мнения резко разошлись.
— Это ложь, как и все, что передают по радио, — утверждали одни.
— А если это правда? Если немцы в самом деле творят то, о чем сообщает радио? Если мы останемся здесь, то все погибнем!
— Да не верьте этому! В прошлой войне, до 1917 года, немцы хорошо относились к евреям. Некоторые даже понимали идиш. Это просто советская пропаганда. Вранье от начала до конца. Немцы не убивают евреев...
Многих это убеждало, и они остались. Другие предпочли не рисковать.
Родители Менделе хотели бы бежать, но отец его был серьезно болен, и мать решила, что останется с мужем, будь что будет. А сына Менделе нужно спасти.
Узнав, что сосед Лейб уезжает в Москву, мать попросила его взять с собой Менделе. Лейб, грустно покачивая головой, согласился отвезти мальчика к дедушке и бабушке, жившим там (если удастся).
Родители со слезами на глазах расцеловали сына на прощание. Мать поплотнее завязала ему шарф на шее и дала в руки мешочек с едой. Менделе гадал, увидит ли он снова когда-нибудь своих родителей, и сердце у него ныло.
— Менделе, — ласково заговорил отец, — когда Баал-Шем-Тов был маленьким мальчиком, отец благословил его, сказав: "Помни, что с тобой всегда Б-г, и никого не бойся, кроме Него". И люби всей душой каждого еврея.
Менделе никогда не представлял себе, что бывают такие большие города, как Москва. Ни полей, ни лесов, ни деревенских животных. Так много высоких домов из кирпича и камня, такие широкие улицы с тысячами прохожих и трамваями! Все это поразило его.
Но скоро он понял, что остался один в этом большом городе, один на белом свете. Когда Лейб привел его туда, где жили бабушка с дедушкой, выяснилось, что их нет там уже больше года. Соседи, казалось, даже боялись говорить о них.
Понадобилось немало времени, чтобы узнать правду. Реб Берл, дедушка Менделе, был меламедом, учителем еврейских детей. Это занятие считалось в России незаконным, и он приходил к своим ученикам поздно вечером или на рассвете. Тем не менее "тайной полиции" каким-то образом стало известно о "преступной деятельности" меламеда. Ночью раздался угрожающий стук в дверь: его пришли арестовать как опасного "контрреволюционера". Поскольку на стук никто не отвечал, дверь взломали, но никого за ней не было, "птичка" улетела.
Реб Берл исчез, а радио объявило, что немцы приближаются к Москве.
К счастью, Лейб не бросил своего юного соседа. Вместе они осторожно навели справки и узнали, что многие евреи бежали в глубь Средней Азии, в Самарканд, Ташкент и другие города, далекие от фронта. Лейб понял, что и ему с Менделе следует отправиться туда же.
— Только там мы можем найти твоих дедушку и бабушку, Менделе, — сказал он, когда оба сели в поезд, идущий в Ташкент.
Они ехали долго, так что у Менделе было достаточно времени присмотреться к пассажирам. Поезд был переполнен людьми всякого рода — казахами, узбеками, таджиками, смуглыми с широкими скулами, языка которых Менделе не понимал. В поезде было также немало русских, государственных чиновников, солидных и неприветливых. С посторонними они не общались и всем своим видом показывали, что требуют огромного уважения к себе. Были среди пассажиров люди, похожие на евреев, и Менделе подумал, что бегут они, может быть, как и он с Лейбом, из Белоруссии. Казалось, все они счастливы, что выбрались из бездны. Радио уже давно передавало леденящие кровь сообщения о специальных отрядах нацистов, которые угоняют евреев в леса и там хладнокровно убивают.
Менделе предпочитал не думать об этом. Изучая своих спутников, он обратил внимание на одного мужчину, повязавшего лицо шарфом, как если бы у него болели зубы. Менделе понял хитрость: евреи-хасиды его родного местечка часто скрывали таким образом свои бороды.
— Лейб, вы не думаете, что этот человек с шарфом...
Лейб, строго взглянув на него, зашикал. Менделе уже хорошо знал, что надо взвешивать каждое слово, особенно в присутствии чужих людей.
Ташкент был совсем непохож на Москву. Здесь было несколько прекрасных древних зданий, основную же часть города составляли грубые лачуги из досок.
Когда поезд подошел к вокзалу, Менделе увидел множество людей в национальных костюмах, женщин в чадрах, закрывавших лица до глаз.
— Лейб, посмотрите! — воскликнул он вдруг.
На перроне стояли два еврея-хасида, нисколько не пытавшиеся скрыть свои длинные бороды. Менделе никогда не видел своего дедушку, но один из этих евреев напомнил ему старика с большого портрета, висевшего у него дома на стене.
— Нет, этого не может быть, — подумал мальчик.
Эти двое радостно приветствовали тех самых пассажиров, которых Менделе принял в поезде за евреев.
— Здесь есть еще евреи? — услышал Менделе.
Пассажиры из поезда указали на Лейба и Менделе.
— Шолом алейхем! — радостно приветствовали их хасиды, протягивая руки Лейбу и его другу. — Чем вам помочь? Откуда вы едете?
Лейб поблагодарил их и сказал:
— Признаться, мы кое-кого ищем, но не знаем даже, с чего начать. Зовут этого человека Берл Зискинд, он из Москвы. Вы слышали о нем что-нибудь?
Тот из двух встречавших поезд, который казался постарше, побледнел и ответил:
— Слышали. Зачем он вам нужен?
— Это его внук. Я вез его из дому до Москвы и привез вот сюда.
— Менделе! — воскликнул еврей постарше и, рыдая, обнял своего внука. — Мне говорили, что немцы уничтожили всех евреев в местечке. Неужели ты жив?
Впервые за много месяцев Менделе почувствовал, что у него есть дом. Пусть это была жалкая лачуга, как и многие другие в городе, это по крайней мере было ЕГО жилище. Бабушка изливала всю свою любовь на своего драгоценного внука. Дедушка, всю жизнь учивший детей Торе, проводил с ним все время, открывая ему тайны Мишны и Геморы.
— Теперь ты будешь учиться в моем хедере, — ласково сказал реб Берл.
В родном местечке Менделе был единственным мальчиком, получившим основы еврейского образования. Родители, рискуя жизнью, учили его ежедневно читать по Сидуру молитвы, а потом кое-что из Торы с комментариями Раши. Но когда отец заболел, занятия Менделе Торой прекратились.
Оказавшись в Ташкенте, реб Берл, у которого была душа меламеда, задался целью собрать группу мальчиков, чтобы учить их Торе. Ташкент явился тихой гаванью для бежавших от немцев, рынок здесь был полон еды по вполне доступным ценам. Со временем все изменилось. Еды стало мало, и она сильно подорожала. Вскоре люди стали умирать с голоду. Реб Берлу нужны были средства, чтобы накормить своих учеников. Ему удалось привлечь к своей деятельности одного ученого друга, который стал помогать ему в работе.
Однажды реб Берл привел домой маленького мальчика с очень грустными глазами.
— Янкеле теперь будет жить у нас, Менделе, будет тебе братом, — сказал дедушка.
Янкеле, как и Менделе, был сиротой. Отца его еще до войны арестовали власти за то, что он был религиозным евреем. Мать Янкеле бежала с сыном от немцев в Ташкент, здесь она голодала, отдавала все съестное, что могла достать, ему. Наступил день, когда она оказалась жертвой тифа. Мать умерла, и Янкеле остался один.
Менделе знал, что такое быть сиротой, и заботился о Янкеле, как о родном брате, как заботилась о нем самом его мать. Янкеле отвечал Менделе своей дружбой.
Приближался праздник Пейсах. С каждым днем реб Берл все больше тревожился. Цены на продукты взлетели до небес. Муку мало кто мог себе позволить купить. Где же взять мацу хотя бы для Сейдера? Что до остальных пасхальных дней, то можно будет считать себя счастливым, если хватит на это время картошки.
За несколько дней до праздника реб Берл пришел домой очень довольный.
— Что произошло, Берл? — спросила его жена, которая давно не видела мужа таким сияющим.
Он объяснил, что хасид из другого города привез пару килограммов муки для мацы, которой будет достаточно для нескольких семей на оба вечера Сейдера.
Жена в свою очередь приготовила сюрприз мужу:
— Посмотри, что у меня для тебя, — в руке у нее была бутылочка. — Вино! Пасхальное вино. Надеюсь, получится четыре бокала к Сейдеру.
Реб Берл не находил слов:
— Но... но... откуда? Как ты его раздобыла?
— Я хранила его с прошлого года, — гордо заявила она. — Я предвидела, что в этом году достать его будет невозможно.
— Все, что требуется нам теперь, — это немного хрена для морора, — сказал реб Берл. — Вряд ли мы его найдем, но давайте все-таки поищем.
Менделе и Янкеле отправились с ним на узбекский базар. Реб Берл понимал, что скорее всего ничего доступного по цене там не окажется, но хотел, чтобы мальчики знали, какие продукты нужны для Сейдера.
Медленно пробираясь по переполненному базару, Менделе и Янкеле надеялись все-таки найти хоть одно из пяти горьких растений, пригодных в качестве морора. Но становилось все более ясным, что придется уйти ни с чем.
Вдруг реб Берл увидел недалеко от того места, где они находились, русского офицера очень высокого роста, внимательно разглядывавшего его и мальчиков.
— Нам лучше пойти домой, — сказал он ребятам, схватил их за руки и поспешно повел через толпу.
Реб Берл не нервничал так со времени бегства из Москвы. Сердце у него прыгало в груди от страха. Оглянувшись, он увидел, что офицер продолжает идти за ними. Ошибки быть не могло: он преследует их. Старик уже бежал с детьми по улицам, они свернули в боковую улочку, затем в другую, в третью, пока не удалось оторваться от внушавшего страх властного преследователя. Убедившись наконец, что никто за ними не гонится, они осторожно пошли домой.
И вот наступил первый вечер Сейдера. В честь праздника маленькую лачужку выскребли тщательней, чем когда-либо. Каждая щель была старательно вычищена и проверена, нет ли там хомеца. Маленький стол был накрыт старой скатертью, сверкавшей белизной в мягком свете праздничных свечей.
Реб Берл торжественно произнес Кидуш и сел, чтобы выпить первый бокал вина. После мытья рук все съели карпас — вареную картошку, обмакнув ее в соленую воду. Затем реб Берл переломил мацу пополам, отложив большой кусок для Афикомана, который съедают в конце трапезы.
И тут раздался стук в дверь. Все замерли. Реб Берл взглянул на жену, потом на детей. Их лица были искажены ужасом. Стараясь успокоить их веселым словом, он сказал:
— Самое время для пасхального гостя.
Он попытался улыбнуться и пошел к двери. Открыв ее, он побледнел. Улыбка исчезла с его губ. В дверях стоял тот самый русский офицер, что следовал за ними на базаре! Несколько секунд он разглядывал сцену перед собой и наконец прервал молчание:
— Вы евреи. Я вижу, вы празднуете Пейсах.
Все со страхом смотрели на него.
— Я тоже еврей, — продолжал гость по-русски. — Простите, что нарушил ваш праздник. Я больше тридцати лет не был на Сейдере, с тех пор как мне исполнилось десять лет в доме моего зейде. Я видел вас несколько дней назад на базаре. Уверен, что и вы меня видели. Вы чем-то напомнили мне моего зейду, может быть, седой бородой. Я не знал, что в нашей стране еще остались такие евреи, как вы. Хотел поговорить с вами, но потерял вас в толпе. С тех пор я не могу ночью заснуть. Стоит мне забыться, и ко мне приходит мой дедушка и говорит: "Велвл, помни, что ты еврей. Не забывай Пейсах, который ты праздновал в моем доме..." Вот почему я здесь.
Когда он закончил, все увидели, что по его щекам текут слезы. Реб Берл тоже плакал. Он шагнул к "комиссару", обнял его и сказал:
— Входите, садитесь, вы пришли как раз вовремя.
Гость сел рядом с мальчиками, а реб Берл прочел бессмертные слова Агоды:
— Кто бы ни был голоден, пусть придет и поест; кто бы ни нуждался, пусть придет и отпразднует Пейсах с нами. В этом году мы здесь, в следующем будем в стране Израиля. В этом году мы рабы, в следующем будем свободны...
Все сидели, переполненные чувствами. Справляя Сейдер в далекой стране, они объявляли:
В будущем году — в Иерусалиме!
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.