[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АПРЕЛЬ 2014 НИСАН 5774 – 4(264)
Между имагологией и конфессиональным диалогом
Беседу ведет Давид Гарт
2–3 марта в Еврейском музее и центре толерантности прошла конференция «Образ и символ в иудейской, христианской и мусульманской традиции». Конференцию можно рассматривать как итог работы одноименной исследовательской группы, о которой «Лехаим» уже писал (см.: Проникнуть в подсознание традиций // 2013. № 10), но помимо членов группы среди участников конференции были и другие ученые, преимущественно главы тех или иных научно-образовательных институций, в основном из Москвы, но также из Минска, Иерусалима, Энн-Арбора. О выборе проблематики, тематических границах конференции и ее результатах мы поговорили с одним из организаторов и хозяином мероприятия, директором исследовательского центра Еврейского музея Ури Гершовичем.
Участники исследовательской группы. 3 марта 2014 года
Давид Гарт Почему для одной из первых конференций вашего центра выбрана именно такая проблематика? Кажется ли вам, что символический фундамент авраамических религий — тема недоисследованная в истории религии и прочих науках, или недавно открылись новые источники, способные пролить свет на те или иные аспекты этой темы, или это правильно с какой-либо иной точки зрения?
УРИ ГЕРШОВИЧ С одной стороны, да, символический фундамент недоисследован, более того, вообще не исследованы механизмы порождения разного рода тропов и метафор, визуальных или текстуальных, и возникновения связей между ними. Эта же научная задача стояла перед нашей исследовательской группой, и мы ожидали, что конференционные доклады помогут вскрыть эти механизмы. С другой стороны, сама инициация такого рода научного форума, где говорят об основаниях трех религий, важна в современной России, и мы надеемся, что эта инициатива будет иметь продолжение.
ДГ Можно ли говорить, что состоялась конференция по редкой дисциплине — исторической имагологии, или же среди участников были представители разных научных направлений и методологий?
Фрагмент росписи синагоги в Ходорове. XVII век. Реконструкция в Музее диаспоры (Бейт а-Тфуцот), Тель-Авив
УГ Среди участников были искусствоведы, культурологи, историки, историки философии, филологи. Что касается методологий, то они далеко не всегда проговаривались, поэтому о них судить сложно. Из исследователей, постулировавших то или иное методологическое или дисциплинарное новаторство, стоит отметить профессора Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Степана Ванеяна, который в своем докладе «Иконология литургического пространства как имагологический сюжет» говорил как раз об имагологии как новой науке, высшей ступени иконологии и иконографии. Академик Российской академии художеств Алексей Лидов в докладе «Византийская икона Света. Иеротопия и иконография вращающегося храма» говорил о таком явлении, как «пространственные иконы», предполагающем, что иконный образ не изображается в виде традиционной фигуративной композиции на плоскости, но представляется пространственно, как своего рода видение, которое существует вне границ картинной плоскости. Он рассматривал византийские храмы как «пространственные иконы» Небесного Иерусалима и доказывал, что храм как пространственная икона принципиально перформативен, а понимание средневекового искусства как перформативного не только не модернизирует средневековую традицию, но, напротив, предлагает единственно адекватный исследовательский подход к нему.
ДГ Какими «образами и символами» вы ограничивались, формулируя задачи конференции: базовым минимумом (крест, магендавид, семисвечник, полумесяц, лев, рыба...) или максимумом встречающегося в канонических и более поздних текстах (мы видим в программе и камень в Пятикнижии, и вино в еврейско-арабской поэзии)? Но ведь даже в Писании образов не счесть, а если брать и другие тексты, имеющие отношение к любой из авраамических религий, то тематика конференции становится поистине безграничной?
УГ Да, символы и образы понимались в самом широком смысле — как символическое вообще, с уклоном в семиотику, то есть нас интересовало возникновение, бытование и функционирование знака и тому подобные вопросы. Были доклады, касающиеся конкретных известных символов, например меноры или камня. Член-корреспондент РАН, профессор ИСАА МГУ Дмитрий Фролов проследил, где и в каких контекстах слово «камень» встречается в Пятикнижии, и пришел к выводу, что следует рассматривать три грани образа камня: камень как таковой, драгоценный камень, побиение камнями. Камень как таковой соотнесен с Иаковом, драгоценный камень — с Иосифом, побиение камнями — с Моисеем. Обсудив символическое значение камня в Библии и осмысление этого образа в классических комментариях, еврейских и христианских, Фролов уделил особое внимание книге Бытия, где отчетливо видна символика камня как избранного материала, соотнесенного с генезисом избранного народа, воплощенного в фигурах Иакова и Иосифа.
Искусствовед Борис Хаймович говорил о роге единорога (керен) в разных изображениях (на мацевах, в росписях деревянных синагог) как символе Мессии. Ярон Элиав из Мичиганского университета в докладе «Пространственный символизм в Иерусалиме среди евреев и христиан» рассказывал об устройстве и истории Иерусалимского храма и представлений о нем.
С точки зрения используемого материала особенно любопытным мне показался доклад доцента МГУ Рустама Шукурова, посвященный монетам, чеканившимся в Константинополе после захвата его турками в середине XV века. Хотя Византия уже пала и установилась власть ислама, на протяжении еще нескольких десятков лет на монетах продолжали изображать Иисуса, Георгия и царя, притом что надписи на монетах сменились. Шукуров полагает, что порабощающая культура использует символику порабощенной, переосмысляя ее: турки использовали эти три образа как символы вечности.
Освящение ковчега. Настенная роспись. III век.
Синагога Дура-Европос, Сирия
А профессор Высшей школы экономики Михаил Бойцов в докладе «Помазание на царство: от Саула до Штауфенов и далее» рассказывал о символически нагруженном ритуале — истории помазания христианских европейских монархов начиная с Каролингов. Получился очень интересный исторический обзор с обилием деталей обряда, но, к сожалению, не удалось обнаружить никаких текстуальных источников этого обряда, кроме собственно библейских.
В нескольких докладах речь шла о литературных метафорах. Так, директор проекта «Эшколот» Семен Парижский рассказывал об учении метафоры у Моше Ибн-Эзры, первого теоретика поэтики в еврейской культуре. В нашем совместном с Аркадием Ковельманом докладе о символике трактата Мишны и Талмуда «Моэд катан» на основании раввинистических текстов в сопоставлении с библейскими и новозаветными исследуется метафора пути и связанные с ней понятия и образы.
А вот замдиректора Института философии РАН Андрей Смирнов деконструировал саму заданную конференцией парадигму. Он говорил о том, что сами концепты образа и символа в стандартном понимании совершенно не годятся для арабской мысли, в которой соотношение между смыслом и знаком иное, чем в европейской: знак не обозначает смысл, а представляет его и взаимодействует с ним.
ДГ Удалось ли выполнить задачу конференции, «призванной прояснить родство и разность символов и культур», или, скорее, обсуждались параллельные сюжеты? Можно ли выделить какие-то смысловые стержни конференции?
УГ Действительно, можно разделить все доклады конференции на три группы: посвященные визуальным источникам (нумизматика, надгробия, мозаики и пр.), посвященные текстуальным источникам (образы в Торе, метафоры в Талмуде и т. д.) и основанные на смешанной источниковой базе попытки социально-политических или культурологических обобщений (как в докладах Семена Гольдина или Леонида Кациса).
Что касается задачи конференции, то, как говорилось на заключительном заседании, возможно, главной ее задачей было внести в сознание российской культуры само понятие «авраамической культуры», которое на сегодня отсутствует, несмотря на прокламации о дружбе и сотрудничестве религий. В этом смысле наша конференция имела не столько академическое значение, сколько социальное.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.