[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАРТ 2014 АДАР 5774 – 3(263)
Библиотека Шнеерсонов: как частное собрание стало национальным достоянием
Илья Баркусский
В марте в Библиотеке иностранной литературы пройдет круглый стол «Еврейские коллекции в библиотечных и архивных фондах России», где будут обсуждаться вопросы, касающиеся истории формирования еврейских фондов, особенностей их выявления и описания, их статуса и возможностей их возвращения, а также перспектива создания единой электронной базы еврейских коллекций в России. «Лехаим» публикует статьи двух докладчиков этого круглого стола — Ильи Баркусского и Алины Лисицыной, посвященные, соответственно, библиотеке Шнеерсонов и коллекции Гинцбургов.
Книги из библиотеки Шнеерсонов со штампами Российской государственной библиотеки и собрания Йосефа-Ицхака Шнеерсона (на оранжевых вклейках)
Кокоревское подворье на Софийской набережной, где с 1915 по 1925 год хранились книги Шнеерсонов вместе с книгами Персица
Являясь одним из культурных и демографических центров еврейской цивилизации в тот период, когда еврейские тексты начинают не только записываться, но и печататься, Восточная Европа неизбежно должна была стать важным средоточием еврейских печатных изданий. Однако лишь в XIX столетии, когда большая часть Восточной Европы пребывала в составе Российской империи, а еврейский мир двинулся по пути модернизации, начинает формироваться интерес к еврейской книге не только как к источнику духовности и знаний, но и как к объекту коллекционирования. Причины такого интереса были в каждом случае различными, но все они к концу XIX века привели к тому, что сформированные на территории России собрания Давида Гинцбурга, Льва Фридлянда, Даниила Хвольсона, Авраама Фирковича и других еврейских и нееврейских собирателей составили огромный фонд рукописей и книг, в ряде аспектов не имеющий аналогов в мире. Даже сейчас, после всех катастроф ХХ века, российские запасы составляют четвертую часть всех известных еврейских манускриптов и инкунабул, а количество печатных книг более позднего времени едва ли поддается точному исчислению.
В советское время большая часть этих собраний оказалась в государственных хранилищах Москвы и Петербурга, где они содержались долгое время, ожидая появления исследователя, способного по достоинству оценить эти сокровища. И хотя таких исследователей среди российских ученых и сейчас крайне немного, сам факт пребывания этих собраний в России служит потенциалом для дальнейшего развития здесь академической гебраистики.
Несколько особняком в этой истории стоит книжное собрание, имя которого сейчас более других известно широкой публике, даже той, интересы которой крайне далеки от проблем еврейских книжных коллекций. Это собрание не содержит большого количества инкунабул, как коллекция Гинцбурга, не включает древнейшие и редчайшие рукописи, как коллекция Фирковича, но именно оно стало в последние годы главным предметом в извечной дискуссии о том, где проходит граница между следованием строгим правовым нормам и стремлением к высшей справедливости. Тем более что для одной из сторон возникшего конфликта это собрание не просто книжная коллекция, а величайшее средоточие духовности в буквальном смысле: каждая книга содержит в себе часть души всякого, кто держал ее в руках.
Речь идет о собрании книг и рукописей Шнеерсонов, которые некогда принадлежали этой семье и побывали в руках нескольких поколений любавичских цадиков. В настоящий момент это собрание считается собственностью российского государства, с чем категорически не согласны последователи движения Хабад-Любавич в Нью-Йорке, требующие немедленно передать эти книги в их бруклинскую библиотеку.
После нескольких взаимоисключающих решений, принятых в начале 1990-х годов российскими судами, истцы из числа американских последователей Любавичской династии обратились к американской Фемиде. Однако вынесенный в 2010 году вердикт вашингтонского судьи Ройса Ламберта, обязывающий Россию отказаться от своих прав на владение библиотекой Шнеерсонов, не решил проблему, но, напротив, вызвал бурное обсуждение в прессе, жесткие межправительственные заявления и охлаждение и без того не очень теплых отношений России с США. Особую остроту конфликт принял после дополнительного решения Ламберта от 16 января 2013 года, по которому Россия обязана выплачивать по 50 тыс. долларов ежедневно за отказ выполнить решение американского суда[1].
Абсурдность ситуации, возникшей на фоне разгорающегося «дела Магнитского», вызвала вполне ожидаемую резкую реакцию со стороны России и растерянность Минюста США, не заинтересованного в эскалации конфликта. В США начали срочно сворачиваться российские музейные выставки, отменилась широкая программа по представлению коллекций Эрмитажа, российский парусный фрегат «Надежда» не решился в 2011 году войти в порт Сан-Франциско, опасаясь возможного ареста. А ответный иск со стороны Министерства культуры РФ к Библиотеке конгресса США по поводу возвращения семи книг из библиотеки Шнеерсонов, взятых в свое время по межбиблиотечному обмену и не возвращенных до сих пор, ставит вопрос о прекращении взаимосвязей между Библиотекой конгресса и российскими библиотеками.
Нельзя сказать, что стороны не ищут путей для решения возникшей проблемы. Так, в феврале 2013 года российский президент поручил правительству решить вопрос о передаче библиотеки Шнеерсонов из Российской государственной библиотеки (бывшей Ленинки) в Еврейский музей и центр толерантности, созданный Федерацией еврейских общин России, имеющей прямое отношение к последователям династии Шнеерсонов. Это, по его собственным словам, должно было раз и навсегда поставить точку в этом вопросе[2]. Однако даже после окончательной передачи данного книжного собрания в Еврейский музей едва ли можно будет считать конфликт исчерпанным уже потому, что решение Ламберта, так и оставшееся в силе, касается не только библиотеки, хранящейся в Ленинке, но также и собрания документов из Российского государственного военного архива, принадлежавших шестому Любавичскому Ребе Йосефу-Ицхаку Шнеерсону. А это собрание имеет и совсем иную историю, и совсем иной юридический статус.
О чем же, собственно, идет речь, когда говорят о «библиотеке Шнеерсонов»? И если решение судьи Ламберта о передаче в США всех материалов, имеющих отношение к наследию династии Шнеерсонов, эмигрировавшей в США, может быть оправдано с точки зрения высшей справедливости, насколько оно соответствует существующим правовым нормам? Мы не будем здесь касаться вопроса о том, насколько юридически правомерно было объединить книжное собрание Шнеерсонов из РГБ и архивный фонд Йосефа-Ицхака Шнеерсона в Военном архиве в одно судебное дело. Этот вопрос в компетенции юристов. Мы лишь проследим историю того, как книжная коллекция Шнеерсонов превратилась из семейного собрания в часть российского национального достояния.
Как складывалась библиотека
Многое из истории составления книжного собрания Шнеерсонов нам пока не известно, но мы знаем, что зародилась она в самом конце XVIII века, когда в Белоруссии начал свою активную деятельность основатель движения Хабад Шнеур-Залман (Алтер Ребе; 1745–1812).
Как известно из публикаций библиотеки Хабада в Нью-Йорке, в момент первого ареста в 1797 году в Лядах у Шнеура-Залмана было обнаружено около сотни книг и, скорее всего, в оставшиеся годы до начала Отечественной войны 1812 года это собрание пополнялось. Весьма вероятно, что при отступлении Шнеура-Залмана 26 июля 1812 года из Ляд с дивизией генерала Неверовского, по крайней мере, часть собранных им книг была взята в эвакуацию и впоследствии досталась его сыну Дов-Беру Шнеерсону, осевшему затем в Любавичах. Так в 1812 году некоторые из книг нынешней библиотеки Шнеерсонов могли совершить свое первое путешествие из района, близкого к Любавичам, до Москвы.
В 1826 году Дов-Бер Шнеерсон (Мителер Ребе; 1773–1827) был обвинен в предательских действиях в пользу Турции, поскольку таковыми была признана передача им денег еврейской общине в Эрец-Исраэль. Недоразумение вскоре разрешилось, но в процессе следствия в доме Шнеерсона был проведен обыск. Согласно полицейскому рапорту, в процессе обыска были выявлены 611 книг, размещенных в четырех шкафах. Но сохранились ли эти книги в библиотеке Шнеерсонов к настоящему моменту, говорить сложно, пока не сделано описание всего собрания.
Уже сейчас можно признать несомненным то, что нынешняя библиотека включает в себя некоторые из книг и рукописей, собранных третьим Любавичским Ребе Менахемом-Мендлом (Цемах Цедек; 1789–1866). Однако далеко не все книги из его собрания попали в нее. После смерти Менахема-Мендла библиотека была разделена между тремя его сыновьями и лишь часть книг досталась рабби Шмуэлю (1834–1882), оставшемуся в Любавичах, а затем — рабби Шалому-Дов-Беру Шнеерсону, ставшему после смерти отца пятым Любавичским Ребе.
Шалом-Дов-Бер Шнеерсон (1860–1920) продолжал собирание книг и рукописей уже в конце XIX — начале XX века. Видимо, в этот период большинство книг, отпечатанных во второй половине столетия и попавших в его коллекцию, были переплетены и помечены экслибрисами. При этом для экономии средств и для большего удобства в использовании под одним переплетом зачастую объединяли по два-три и больше изданий. По этой причине значительная часть нынешней библиотеки представлена конволютами, что усложняет оценку общей численности собрания до тех пор, пока не будет дано подробное описание всех входящих в него томов.
Дальнейшая история книг семьи Шнеерсон известна подробнее. В конце 1915 года, опасаясь приближения германской армии, Шалом-Дов-Бер Шнеерсон с сыном Йосефом-Ицхаком переправили библиотеку, состоящую из их книг и книг ешивы «Томхей тмимим» в Москву, где разместили их в одном из помещений бывших Кокоревских складов на Софийской набережной. С собой в Ростов-на-Дону они захватили лишь около 100 книг из своего собрания.
Кокоревским, или Софийским, подворьем назывался комплекс зданий, построенный в конце 1850-х — начале 1860-х годов предпринимателем-старообрядцем В. А. Кокоревым, впоследствии разорившимся. Комплекс занимал обширный участок, граничащий с Софийской набережной и Болотной набережной Водоотводного канала, и включал шесть корпусов по периметру и седьмой в центре ансамбля: четыре использовались под склады, три — под меблированные комнаты. Помещение, в котором были оставлены книги из Любавичей, принадлежало Зелику Персицу — коммерсанту и библиофилу, владевшему немалым собственным книжным собранием[3].
Таким образом, с 1915 года книги Шнеерсонов вместе с книгами Персица оказались на Кокоревских складах, где они пролежали нетронутыми, в закрытых ящиках, последующие несколько лет, пока их судьбой не заинтересовалась будущая главная библиотека страны, в то время еще называемая Румянцевским музеем.
Национализация
Еврейский отдел Румянцевского музея был создан в 1916 году Самуилом Иосифовичем Айзенштадтом, ставшим его первым заведующим. Айзенштадт родился в 1886 году, учился на юриста в Бернском университете, а затем издавал и редактировал сионистский журнал «Шахарит», одновременно преподавал еврейское право. Жил он на Малой Бронной улице, где располагались и домовладения Лазаря Соломоновича Полякова, крупного банкира, филантропа, главы московской еврейской общины.
До 1918 года вторым заведующим Еврейским отделом числился Мендель Матесович Моргенштерн, служивший в музее с 1915 года, но в судьбе библиотеки Шнеерсонов его участия не отмечено.
В 1916 году задачей отдела был разбор экземпляров, поступавших в музей в разное время и хранившихся в подвальном помещении в неописанном виде, часто без переплетов, среди макулатуры. Общий объем книг в то время не превышал тысячи экземпляров. Помимо поступления обязательных экземпляров через Комитет по делам печати, а затем через Книжную палату, в 1921 году была куплена небольшая коллекция книг некоего «гр. Дика» и еврейские книги с Выставки германской книги. В этот же период начинается постепенное собирание в Еврейском отделе книг из национализированных библиотек.
Успеху этого предприятия способствовал Декрет об охране библиотек и книгохранилищ РСФСР от 17 июля 1918 года. В нем было сказано, что «все библиотеки <…> отдельных обществ и лиц, поступившие в полном составе или частью в распоряжение правительственных учреждений, общественных организаций и т. д., состоят во всех местностях РСФСР под охраною и на учете Народного комиссариата просвещения»[4]. Наркомпрос в дальнейшем и должен был определять судьбу каждого отдельного книжного собрания.
Между тем процедура перемещения книжных коллекций требовала урегулирования многих формальностей между различными, имеющими сложные названия, структурами молодого, но уже весьма разветвленного административного аппарата советской республики, и на примере библиотеки Шнеерсонов это хорошо заметно.
Так, 16 декабря 1919 года Отдел научных библиотек Наркомпроса поручил Отделу еврейских книг Румянцевского музея осмотреть библиотеку Шнеерсона, изъять все необходимые книги и дать заключение о книгах, оставшихся после разбора[5]. А 21 января 1920 года последовало подобное же требование из Отдела снабжения Наркомпроса с указанием срочно провести проверку коллекции и сделать опись книг.
Очевидно, это поручение не было исполнено вовремя, поскольку 26 февраля 1920 года Отдел научных библиотек Наркомпроса снова требует срочно перевезти библиотеки Персица и Шнеерсона в книгохранилище государственного Румянцевского музея. И уже на следующий день, 27 февраля 1920 года, мандат на вывоз книг от Наркомпроса получает сотрудник библиотеки, но не Айзенштадт, как можно было ожидать, а библиотекарь П. С. Попов, к тому моменту лишь четыре месяца служивший в Румянцевском музее.
Павел Сергеевич Попов — историк философии и литературовед, близкий друг и первый биограф М. А. Булгакова и, кроме того, глубоко верующий православный человек, входивший в эти годы вместе с А. Ф. Лосевым в кружок «имяславцев», — должен был поехать на Кокоревские склады и опечатать печатью № 10 Отдела научных библиотек Наркомпроса «библиотеку бывш. раввина Шнеерсона, находящуюся в Софийском подворье № 13 на складе быв. Персица и запечатанную в 35 ящиках».
1 марта 1920 года Попов составил рапорт на имя старшего библиотекаря Румянцевского музея проф. Ю. В. Готье о результатах проведенной экспедиции. Из рапорта следовало, что библиотека Персица находится «в еврейской молельне», где книги расставлены по полкам, и поэтому выяснить, какие из них принадлежат данной библиотеке, а какие относятся к самой молельне, Попову «особо затруднительно ввиду незнания еврейского языка». Книги же Шнеерсона так и остались в нераспакованном виде в 35 ящиках на складах Софийского подворья. Вывезти эти книги Попов не смог, поскольку, по его словам, склады находятся в ведении «Трамота при ВСНХ» (транспортно-материального отдела при Высшем совете народного хозяйства), и для их вывоза требуется соблюдение многих дополнительных формальностей.
Кроме этого, он сообщает, что книги Шнеерсона находятся в полной сохранности, кроме одного незначительно поврежденного ящика, взломанного, по всей видимости, сотрудниками ЧК. Заведующий складом определил вес каждого ящика приблизительно в 15 пудов (около 245 кг), но полный вес в документах не указан. Поэтому завскладом определил для вывоза всего 12 подвод, которых оказалось недостаточно. Большим осложнением являлось, по словам Попова, и то, что кладь находилась на третьем этаже склада, и хотя есть подъемная машина, она ручная и требует большой мускульной силы. Поскольку и средств на перевозку не было отпущено, Попов лишь опечатал помещение, занятое книгами, так и не решившись на их перевозку.
За печатью, наложенной Поповым, книги Шнеерсона провели весну, лето и начало осени. И вот в ноябре 1920 года Московское отделение Секции Бесхозимущества пишет в Наркомпрос, что Московская Большая синагога ходатайствует о выдаче книг Шнеерсона для удовлетворения религиозных потребностей прихожан, и спрашивает, нет ли для этого препятствий. Наркомпрос отвечает, что данная библиотека содержит много весьма ценных изданий «Мишны, Талмуда и толкований» и что эти книги недоступны «для рядового читателя-еврея» и еще менее для преподавания закона Божьего. Посему необходимо дать это собрание на просмотр специалистам через Библиотечный отдел для отбора наиболее ценных книг в государственные книгохранилища, а остальные передать синагоге либо еврейской общине.
Очевидно, в передаче книг синагоге было в итоге отказано, поскольку 29 марта 1921 года заведующий Румянцевским музеем А. К. Виноградов, занимавшийся в тот период, по личному поручению Ленина, реорганизацией фондов Румянцевского музея с целью преобразования его в главную библиотеку страны, просит Центральное управление государственных складов выдать ордер на вывоз библиотеки Шнеерсона с Софийского подворья. В соответствии с полученным разрешением Виноградов выдает мандат на снятие печати и вывоз библиотеки в хранилище музея Айзенштадту, бывшему в тот период помощником заведующего Отделом востоковедения. Однако и в этот раз вывезти библиотеку не удалось. Вероятнее всего, Айзенштадт столкнулся с той же проблемой, что и Попов — нехваткой средств.
Автограф Йосефа-Ицхака Шнеерсона на книге из собрания
Первые попытки возвращения
Между тем в 1922 году в Москву из Ростова-на-Дону возвращается настоящий владелец библиотеки Йосеф-Ицхак Шнеерсон, ставший после смерти отца в 1920 году лидером движения Хабад и шестым Любавичским Ребе.
В предыдущие годы заниматься возвращением библиотеки для него, как и для его отца, было едва ли возможно. Ростов находился в самой гуще событий Гражданской войны, и лишь к началу 1920-х годов окончательно перешел в руки большевиков. К этому же времени количество последователей Хабада в Москве значительно увеличилось за счет мигрантов из бывших западных губерний. Теперь именно они в основном представляли здесь слой еврейского населения, наиболее приверженный традиционным ценностям и образу жизни.
В августе 1922 года Йосеф-Ицхак, поселившийся в Москве по адресу М. Златоустинский пер., д. 2. кв. 27, написал заявление директору Румянцевского музея с просьбой возвратить ему книги.
В этом заявлении он апеллировал к тому, что «вся библиотека состоит исключительно из книг на древнееврейском языке, посвященных вопросам еврейского богослужения и еврейской теологии» и что «круг лиц, могущих интересоваться этой библиотекой, крайне ограничен, и не подлежит никакому сомнению, что в стенах Государственной библиотеки она почти никем не будет использована», между тем как у него она была использована им и «целым кругом других близких мне лиц, специально изучавших в продолжении многих лет вопросы, связанные с еврейским богослужением и богословием». Поэтому, а также по причине того, что за все годы существования советской власти не было издано ни одного декрета об отчуждении частных научных библиотек, а декрет от 3 ноября 1920 года о централизации библиотечного дела касается только библиотек ведомств и обществ, он просит вернуть библиотеку.
Однако следует отметить, что помимо упомянутого выше декрета «Об охране библиотек и книгохранилищ» от 17 июля 1918 года, делегирующего право управления частными библиотеками Наркомпросу, к тому времени было издано еще несколько важных документов, касающихся личных библиотек. Так, 26 ноября 1918 года был издан декрет «О порядке реквизиции библиотек, книжных складов и книг вообще», расширяющий полномочия Наркомпроса по контролю над библиотеками. А 27 декабря вышла инструкция, регулирующая порядок реквизиции частных библиотек. Данная инструкция объявляла государственной собственностью все частные библиотеки свыше 500 томов, если они принадлежат «гражданам, по своей профессии не нуждающимся в книгах, как рабочий нуждается в своих инструментах». Видимо, об этой инструкции Йосеф-Ицхак все же знал, поскольку в своем заявлении обращал внимание именно на то, что библиотека используется им для научной работы.
Зная также об особых правах Наркомпроса на решение судьбы частных библиотек, он упоминает в своем заявлении о существовании некоего постановления Отдела научных библиотек Наркомпроса от 1921 года по ходатайству Правления молитвенных учреждений, которое разрешает ему забрать свои книги. Если бы такое постановление было предъявлено, это давало бы действительный повод к возвращению библиотеки ее законному владельцу, однако сам Шнеерсон не приложил этот документ к своему заявлению и никаких иных следов этого постановления среди известных материалов по данному вопросу пока не обнаружено.
Сообщение директору Всероссийской публичной библиотеки им. Ленина от заведующего Еврейским отделением библиотеки С. И. Айзенштадта о наделении его полномочиями ведения переговоров, касающихся библиотеки Шнеерсона, от 13 мая 1924 года
Сама библиотека все это время продолжала находиться на Кокоревских складах. 12 ноября 1923 года Айзенштадт как заведующий Еврейским отделом библиотеки пишет записку о необходимости расширения и пополнения своего отдела. Виноградов признает расширение отдела желательным и поручает Библиотечной конференции приступить к осуществлению предложенных Айзенштадтом мероприятий.
За 1924 год усилиями Айзенштадта в хранилища Румянцевского музея были перевезены книги из Центральной еврейской библиотеки, библиотеки Хоральной синагоги, Центрального еврейского коллектора при Коллекторе Главполитпросвета и иных источников.
Но вывезти библиотеку Шнеерсона поначалу вновь не удавалось, поскольку, как выяснилось, она составляла собственность ВСНХ. В комиссии Совета труда и обороны при ВСНХ Айзенштадту объяснили, что книги могут быть переданы библиотеке лишь с условием, чтобы дублеты или вырученные за дублеты деньги были переданы обратно в Госфонд ВСНХ.
Началась переписка Виноградова с СТО при ВСНХ, в которой он пытался, на основании решений Наркомпроса предыдущих лет, доказать право Румянцевского музея, с 1925 года — Библиотеки имени Ленина, содержать у себя книги Шнеерсона как представляющие большой исторический и научный интерес. В результате он сумел убедить комиссию СТО, и 23 июня мандат на вывоз книг получает Иван Алексеевич Лапин. Какое отношение имел Лапин к Библиотеке Ленина, выяснить пока не удалось. Среди научных сотрудников его имя не упоминается. Возможно, он был библиотечным завхозом, более способным найти общий язык со складскими работниками, чем Попов и Айзенштадт. Как бы ни было, но ему с этой задачей справиться удалось.
28 июня 1924 года все 35 ящиков книг библиотеки Шнеерсона были вывезены с Кокоревского подворья в Ленинку. Перед транспортировкой они были взвешены, и общий их вес оказался 409 пудов (более шести с половиной тонн).
Не добившись положительного решения в Москве, Йосеф-Ицхак отправился в Ленинград, откуда 5 февраля 1925 года через научный отдел Главнауки передал свое очередное заявление с просьбой вернуть ему книги. Здесь он вновь перечислил обстоятельства, которые привели к тому, что его библиотека оказалась в Москве, вновь указывал на то, что по примеру отца и деда он должен продолжать научные исследования и «испытывает величайшую нужду в пользовании этой библиотекой, которая была собрана исключительно для этих целей». Он даже соглашался оставить Ленинской библиотеке то, что ее интересует, а получить остальное. Он также писал, что его библиотека не может рассматриваться как брошенное собственником бесхозное имущество, так как она была сдана им на хранение на склады и все время находилась под его наблюдением или наблюдением его доверенных лиц. Кроме того, факт ходатайства перед Библиотечным отделом Наркомпроса и последовавшее разрешение на вывоз доказывает, что библиотека не была бесхозным имуществом, а потому он надеется, что библиотека будет ему возвращена. Однако и в этот раз упомянутое разрешение Наркомпроса к его заявлению не прилагается.
Ответ на это заявление от недавно назначенного директором Библиотеки им. Ленина Владимира Ивановича Невского, бывшего профессионального революционера, а в тот период — летописца большевистской партии, последовал 26 февраля 1925 года. Невский пишет, что Ученый совет библиотеки «не признал возможным удовлетворить просьбу заявителя» на следующих основаниях:
1) «Библиотека эта, вопреки утверждению бывшего собственника, должна рассматриваться именно как бесхозное имущество, т. к. гр. Шнеерсон не озаботился своевременно зарегистрировать ее в Библиотечном Отделе Наркомпроса, как это требовалось в то время декретами Совета Народных Комиссаров от 17-го июля и 26-го ноября 1918 года. Из его заявления не видно также, чтобы у него имелась на эту библиотеку охранная грамота от Библиотечного Отдела Наркомпроса», которую «обязан был иметь всякий гражданин, располагавший собранием книг свыше 500 томов».
2) Несоблюдение этих формальных требований привело к тому, что библиотека была передана Румянцевскому музею.
3) Непонятно, как Шнеерсон или его доверенные лица могли наблюдать за этой библиотекой, раз с 1919 года она уже являлась собственностью музея, хотя и была вывезена лишь весной 1924 года.
4) Странно, что Шнеерсон, ссылаясь на распоряжение Библиотечного отдела Наркомпроса о возвращении ему библиотеки, не прилагает его копии. Тем более что в делах Румянцевского музея никаких следов такого распоряжения нет.
5) Кроме этих формальных оснований, «вполне достаточных для отклонения ходатайства гр. Шнеерсона», необходимо указать еще и на существо дела. Указанное мнение Шнеерсона о ценности собрания этих книг совпадает с отзывом С. И. Айзенштадта, по заключению которого библиотека представляет высокую научную ценность. «Книги являются редкими уже по одному тому, что они представляют собой единственные памятники книгопечатания гражданской печати XVIII века, которое в то время на Украине и в Белоруссии производилось только на еврейском и польском языках».
6) Это обстоятельство опровергает утверждение Шнеерсона, что его библиотека интересует только ограниченный круг лиц. «Напротив, для Еврейского отдела Ленинской библиотеки, который вообще не имеет особенно богатых книжных собраний, это собрание является весьма ценным вкладом, сразу обогатившим отдел массою очень редких изданий».
7) И наконец, в случае возвращения библиотеки Шнеерсону доступ к ней будет возможен только владельцу и ограниченному кругу читателей. Оставаясь же в стенах Публичной библиотеки им. Ленина, «двери которой открыты для всех, ищущих знания, она будет обслуживать не только еврейских специалистов-богословов, но и ученых гебраистов».
Фрагмент заявления раввина Й.-И. Шнеерсона от 15 января 1925 года в Главнауку «О возвращении мне моей Библиотеки»
Принципиальная позиция Невского практически лишала Йосефа-Ицхака надежды на то, что отнятые советской властью книги будут когда-либо ему возвращены. Известно еще, по крайней мере, о двух неудавшихся попытках вернуть библиотеку. Обе они относятся к 1927 году, одна была сделана еще в СССР, а вторая уже через советское диппредставительство в Латвии, куда Шнеерсон был депортирован за «антисоветскую» деятельность.
В ответ на первый из этих запросов замдиректора Ленинской библиотеки Д. Егоров 29 ноября 1927 года сообщил, что после включения в состав Ленинской библиотеки коллекция Шнеерсона совершенно растворилась в общем книжном фонде при общепринятом ее форматном хранении и теперь совершенно немыслимо ее вновь выделить, а значит, и вернуть бывшему владельцу. Тем более что часть коллекции, около 300 манускриптов, была передана в Отдел рукописей.
Форматный принцип хранения, упомянутый Егоровым, означает, что поступающие в библиотеку еврейские книги распределялись на полках не по принципу принадлежности к конкретному книжному собранию, а просто по размеру. Таким образом, к 1930-м годам выделить книги, некогда принадлежавшие любавичской библиотеке, действительно оказалось почти невозможно, проще было присоединить эти книги к другим подобным коллекциям под общим наименованием. Так появилась «коллекция Полякова» — по имени Лазаря Соломоновича Полякова, книги которого также оказались в этом собрании. О принадлежности к этой искусственно созданной коллекции библиотеки Шнеерсонов до сих пор свидетельствует буква «П», которой помечены книги, сейчас однозначно выделенные как принадлежавшие Шнеерсонам.
Справедливости ради надо отметить, что в таком распределении книг этого собрания, как и других еврейских коллекций Ленинской библиотеки, нет вины Самуила Айзенштадта. В его последней записке о состоянии книжного фонда Еврейского отдела, составленной в 1925 году, он указывает, что библиотека Шнеерсона еще совершенно не описана и находится на складе в бывшей церкви, куда свезены во время уборки также и некоторые другие из неописанных еврейских книг. Видимо, после отъезда Айзенштадта в том же году в Палестину в библиотеке не осталось специалистов, способных не только описать накопленные им еврейские книги, но хотя бы осознать необходимость сохранения целостности существующих коллекций.
Эта неопределенность в понимании того, что именно составляло библиотечный фонд, хранившийся почти десять лет на Кокоревском подворье, до сих пор является одной из главных проблем при изучении библиотеки Шнеерсонов и, видимо, останется одной из центральных задач для ее исследователей на ближайшие годы.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
[1]. См. обсуждение этой ситуации: Судьба библиотеки на ламбертном столике? // Лехаим. 2013. № 3.
[2]. См.: От фантома к библиотеке // Лехаим. 2013. № 8.
[3]. Сам Зелик, по всей видимости, был последователем движения Хабад, но его сын Ицхак-Йосеф Бен-Зелиг (Зеликович) Персиц известен как активный сионистский деятель и создатель (вместе с женой Шошаной Персиц) сионистского издательства «Оманут». После революции их семья переехала в Киев, оттуда в Одессу, а затем — во Францию, где Ицхак Персиц и умер. Шошана после смерти мужа в 1925 году перебралась в Тель-Авив, где возобновила деятельность издательства. Впоследствии она была членом израильского кнессета и долгие годы исполняла обязанности председателя комиссии по образованию и культуре.
[4]. Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1917—1918 гг. Управление делами Совнаркома СССР. М., 1942. С. 691–692.
[5]. Здесь и далее использованы материалы из документов Архива РГБ. Оп. 14. Ед. хр. 115. Л. 1–27.