[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ФЕВРАЛЬ 2014 ШВАТ 5774 – 2(262)
АНГЕЛЫ СТАРОГО МЕА ШЕАРИМ
Менахем Яглом, Эстер Яглом, Анна Соловей
Старожилы Меа Шеарим полагают, что лучшие времена этого «города в городе» позади, да и обитатели его уже не те, что прежде. С ними трудно не согласиться: сегодня, больше чем когда бы то ни было, идеал вечного возврата к никогда не преходящему прошлому вступает в конфликт с настоящим. О преданиях неглубокой старины и о современной жизни района, о противоречиях между внутренним ее наполнением и внешним миром рассказывает р. Менахем-Мендл Якобсон, раввин, ученый-библиограф и антиквар, член ультраортодоксальной общины «Толдот Аарон».
Люди, собаки и духи старого ишува
Менахем-Мендл Я был во Франкфурте, там есть такое место, еврейское гетто, ушедшее под землю. Оно напомнило мне мир моего детства, который в чистом виде уже не сохранился. В праздничных молитвах мы говорим: «Блажен глаз, видавший такое…» Ребенком я удостоился видеть остатки старого ишува, старого Меа Шеарим, его тайную жизнь, множество удивительных людей не от мира сего. В субботние ночи, мне тогда было три или четыре года, я не мог спать из-за одного еврея по имени реб Илель Коэн, который будил всех на молитву. Меа Шеарим имеет много общего с местечком, а в местечках было принято, чтобы служка синагоги обходил дома и стучал в окна молоточком: «Пора вставать, на молитву, на учебу, на “полуночное исправление”[1]»… Реб Илель Коэн, на слихот в месяце элул, а также по субботам в два-три часа ночи, обходил улицы, молоточка у него не было, вместо этого он пел: «Йеуда бен Тейма говорит: будь смел, как тигр, легок, как орел, быстр, как олень, и силен, как лев, исполняя волю Отца Небесного[2]. Дети еврейские! Вставайте служить Творцу!» И так каждую субботнюю ночь. Я помню, что не мог заснуть, потому что боялся пропустить эту песню. Представьте: зимняя ночь, кругом тихо, холодно, а он поет, чтобы разбудить евреев на молитву... Реб Илель Коэн был одним из тех, кто живет как бы вне этого мира. Вся его жизнь была в святости, в Торе…
Рассказывали, что однажды за ним увязалась собака, — вы знаете, у нас, в Меа Шеарим, собаку считают существом нечистым, — он пытался отогнать ее, но она никак не отставала: куда он, туда и она, он в дом, собака ждет у дверей, он в синагогу, она у входа. И так несколько недель. Никто не мог понять — что этой собаке от него надо! Потом он отправился к реб Шломке из Звиля и спросил, что это все значит. Реб Шломке ответил: «Скажи ему, что прощаешь!» Реб Илель обернулся к собаке и говорит: «Я прощаю тебя!» Как только он произнес эти слова, собака тут же от него отвязалась. Почему? Я помню, рассказывали, а слышал я это пятилетним ребенком, что один человек, не из самых богобоязненных, однажды так разозлился на служку, который не давал ему спать по ночам, что окатил его с балкона водой. Через некоторое время этот человек умер. И вот теперь, как объяснил реб Шломке из Звиля, в наказание он родился собакой и от этого наказания ему никак не освободиться, пока не получит прощения за свои дела.
Менахем Яглом А кто такой Шломке из Звиля?
М-М Звиль[3] — это местечко в Украине. Шломке — потомок магида из Злочева, ученика Бааль-Шем-Това. У того было пять великих учеников: Магид из Межерича; р. Яаков-Йосеф из Полонного, автор книги «Толдот»; р. Пинхас из Кореца; р. Нохум Великий из Чернобыля и р. Йехиэль, магид из Злочева. Последний предсказал, что вплоть до десятого поколения в его семье будут хранить завет[4]. Реб Шломке Звилер был из последнего поколения. В Звиле он был хасидским цадиком, пока не решил оставить все и переехать в Землю Израиля. Здесь он вел себя как простой человек. Реб Шлойме говорил: «В Иерусалиме нет ребе, адморов, я удостоился жить среди тайных праведников». Он и сам стал тайным праведником. В Иерусалиме все знали, что, когда р. Шлойме окунался в микву, к нему приходили родственники тяжелобольных людей, называли ему только имя больного, и р. Шлойме кричал из миквы, будет тому излечение или нет, — это всегда сбывалось. Люди моего поколения помнят о нем много историй. Он был таким особым, иерусалимским ребе. Ходил в помятой капоте[5], сидел в синагоге не у почетной восточной стены, а снаружи, с простаками, но все знали, что он обладает святым духом. Все нынешние адморы из Звиля — его потомки.
Тридцать шесть скрытых праведников
Я помню, как мечтал в детстве встретить кого-то из 36 скрытых праведников. Говорят, в мире всегда есть 36 скрытых праведников, но и в самой Стране Израиля есть 36 скрытых праведников — других, не из числа тех. Всякий раз, встретив какого-нибудь странного человека, я надеялся, что это один из них. Однажды к отцу перед Песахом пришел какой-то человек, подпоясанный веревкой, с котомкой на плече. Я спросил: «Папа, кто этот человек?» Отец ответил: «Он совсем одинокий, он приходит к нам взять немного мацы на Песах». Отец сам был бедняком, но при этом делился с теми, кто беднее. Тогда я решил выяснить, что это за человек. Он вышел из дома, а я отправился за ним. Он идет и идет, я за ним… Не знал тогда дороги, нынче-то я знаю, где это. Я шел за ним полчаса, если не больше, он добрался до Катамона[6] и продолжил путь дальше, в поле. Туда идти я уже побоялся и крикнул ему: «Не можете ли вы меня благословить?» Он сказал: «Да благословит тебя Г-сподь и да хранит Он тебя!» Он ушел, а я остался стоять и вдруг понял, что не знаю, куда идти. Тогда я расплакался и плакал, пока кто-то не сжалился надо мной и не спросил, как меня зовут. Я говорю: «Менахем». — «Где ты живешь?» — «В Меа Шеарим». В конце концов кто-то сел со мной в автобус и проводил до дома. Вот уж отец мне всыпал! «Где ты был? Почему убежал»? А я боялся рассказывать.
По прошествии лет я услыхал одну похожую историю. Рабби Йехезкель из Сенявы, самый многообещающий из сыновей ребе из Цанза, р. Хаима, приехал в Страну Израиля. Никто не знал, зачем он приехал, начались пересуды. Кто-то говорил: поскольку ребе Йехезкель очень строг в исполнении еврейского закона, он хотел увидеть, как исмаилиты заворачиваются в свои платки, чтобы выяснить, как правильно облачаться в талит. Другие считали, что он хочет разыскать и издать рукописи святого Хиды[7]. И действительно, р. Йехезкель издал их... Но были и такие, кто говорил, что он приехал в Страну Израиля, чтобы встретить здесь кого-нибудь из 36 тайных праведников. Они рассказывают: как-то он был в Цфате и перед шабатом отправился в микву святого Ари, р. Ицхака Лурии. Вдруг он увидел человека, окунавшегося перед ним, и понял, святым духом понял, по тому, как тот окунался, что это не простой еврей, а великий праведник. Тот вышел. Р. Йехезкель тоже оделся и поспешил вслед за ним. Незнакомец шел по переулкам Цфата, и р. Йехезкель старался не упускать его из виду. Тот, видимо, заметил, что кто-то за ним идет, пустился бежать, а р. Йехезкель за ним. Когда переулки закончились, тот понял, что преследователь не отстает, обернулся и говорит: «Ребе из Цанза, чем тебе мешает, что я жив?» Как известно, если люди признают тайного праведника в одном из 36, он должен покинуть этот мир. И понял р. Йехезкель, что удостоился встретить того, кого хотел. Когда он вернулся домой, отец, вероятно видевший все это святым духом, говорит ему: «Дурак! Что же ты не попросил у него благословения»? Вот и мне тоже посчастливилось встретить такого человека и вдобавок хватило ума попросить благословение.
Комментарий на полях
Эстер Яглом Это моя любимая история из рассказанных Менахемом-Мендлом. Он любит говорить притчами, в лучших традициях хасидского рассказа. Несмотря на все изменения, произошедшие, по его словам, с Меа Шеарим, он сам продолжает жить в мире хасидского переживания, где волшебство и вера переплетаются с повседневной реальностью.
М-М В детстве я любил наблюдать за людьми, ходил ночью по улицам: смотришь, этот идет учиться, этот в микву… Ночью миква Меа Шеарим была полна народу, окунуться приходили и те, кто уже встал, и те, кто вовсе не ложился. Это было одно из моих любимых ночных мест в квартале. Ночью можно было увидеть жизнь по-настоящему святого города, великих людей. Все ложатся спать, а эти встают. И не единицы какие-то. Они вставали затемно, шли читать, учиться, изучать каббалу, ведь лучшее время для каббалы — это часы после полуночи. Я заходил в бейт мидраш к каббалистам, сидел там, ничего не понимая, а они учились и учились, отрешенные от мира сего. Мне все время хотелось видеть их, слышать, чувствовать атмосферу святости… Это было как в Раю, что-то не от этого мира, а от Грядущего.
В то время главной чертой жизни Иерусалима была скромность. Вокруг были настоящие мудрецы, которые в любом другом месте в мире могли стать главными раввинами целых стран, главами ешив… А тут, в Иерусалиме, они жили скромно, просто, в бедности, в потрепанных шляпах, приходили сами в магазин за продуктами, без служек, а были при этом великими людьми… Мой наставник в ешиве, р. Йума Рабинович, был простым учителем. Кто бы мог подумать, что этот человек знает всю Тору, Письменную и Устную, наизусть? Но вот, когда умер один из судей нашего Верховного суда, БАДАЦа, и понадобился новый судья, пригласили его. Все удивлялись: неужели реб Йума умеет выводить алаху? Разве он может быть судьей? А ведь БАДАЦ — не просто городской суд, туда приезжают за постановлениями со всего мира. Вот такие люди.
Сокровенный Иерусалим
МЯ Как получилось, что все эти люди собрались именно в Меа Шеарим? Чем этот район отличается от прочих мест?
М-М Мы все знаем рассказы о том, каким Иерусалим был когда-то, во времена Храма. Его называют «Иерусалим во всей красе» и прибавляют обычно: «А-а-а! Вот раньше был Иерусалим!»... Но и совсем еще недавно, когда по всему миру существовали еврейские гетто, в Иерусалиме тоже было свое особое гетто, сокровенный Высший Иерусалим. Там собрались те, кто хотел жить в святости, в Торе… Сначала в Старом городе. После войны за государство евреев оттуда выгнали, и те, кто хотел особенной святости, переселились в Меа Шеарим, который поначалу имел еще одно название — Керем Кадкод[8]. Туда же прибыли известные раввины и хасидские цадики, которым удалось выжить во время Катастрофы. Они приезжали сюда ради Торы, не ради мирской жизни. На что они жили? Евреи диаспоры посылали деньги, чтобы евреи могли здесь как-то существовать, для них это была привилегия — давать деньги на то, чтобы евреи изучали Тору в Святой земле. Эти пожертвования назывались халука и распределялись через землячества.
Комментарий на полях
МЯ Наши предыдущие собеседники (см.: Лехаим. 2013. № 12; 2014. № 1) описывали историю Меа Шеарим несколько по-иному. Но что поделаешь, легенды о «золотом веке» у каждого человека свои.
МЯ Приезжие предпочитали и жить землячествами? Венгерские евреи с венгерскими и т. д.?
М-М Нет, все жили смешанно.
ЭЯ Неужели возможность примирения между хасидами и их противниками, миснагдим[9], появилась только тогда, когда в Меа Шеарим собрались вместе литовские раввины и хасидские ребе?
М-М В Меа Шеарим никогда не было соперничества. Хасиды и литваки издавна жили вместе, молились вместе. Те приходили в синагоги этих, и наоборот. По-добрососедски жили и сефарды с ашкеназами, у нас были и сефардские общины, сефардские синагоги…
МЯ Когда же сефарды появились в Меа Шеарим?
М-М Еще с 1910–1920-х годов.
МЯ Много раньше создания государства? До британского мандата?
М-М В основном с началом мандата. Был р. Цадка, была багдадская община, община «Йешуат Яаков»… И они поддерживали очень хорошие отношения с остальными, даже говорили на идише, поскольку это был язык квартала. Кто хотел служить Всевышнему, находил себе здесь место.
МЯ Сефарды, говорящие на идише, — разве они сефарды?
М-М Таких много было. И на идише они говорили хорошо. Самые богобоязненные евреи, приехав из разных мест в Иерусалим, селились в Меа Шеарим, зная, что здесь они будут защищены от чуждых влияний, как в святой крепости.
Я помню, когда мне было года два, наша семья жила в полуподвале, в однокомнатной квартире, посреди комнаты висела занавеска — другую половину комнаты занимала сефардская семья. У моего отца девять детей, но тогда еще было четверо. Ничего, все размещались — и всем было хорошо!
Прелесть Меа Шеарим в том, что из-за приверженности духовной стороне жизни материальным трудностям не оставалось места. Помню, ребенком я практически не видел мяса, — счастье, если в субботу у нас была курица, одна на все три трапезы. Каждому доставалось по кусочку «в честь субботы». Я почти никогда не бывал сыт. Но я был доволен. Это совсем другая жизнь. Помню, я ходил в одной капоте от бар мицвы до свадьбы, т. е. шесть лет. Не помню, чтобы ребенком я хоть раз получил новую одежду, всегда ходил в заплатах. Моя сестра научилась шить, порвалось — поставим заплатку. Обувь стала мала — надрезали ее снизу, где пальцы. Я приходил к человеку, который изготавливал коробочки для тфилин, у него были такие ножички, и каждые несколько месяцев он надрезал мою обувь. Иногда мы получали посылки из Америки с ношеными вещами. Сестра взяла присланную капоту и перешила на меня. Мы не стыдились этого — слава Б-гу, есть что надеть! Нас особо не занимали бытовые заботы. Духовная жизнь — другое дело.
Говорили, что, глядя на Беэр Маим Хаима[10], жившего в Цфате, можно было своими глазами увидеть, что он человек субботы. Всю жизнь он писал книги о смысле субботы, составлял особые молитвенники… И люди утверждали, что в субботу его тело как будто вытягивалось, он вырастал. Невозможно?.. Но я верю. Нынче, в эпоху нью-эйджа, мы принимаем множество вещей, казавшихся нам небывальщиной. Люди видят, насколько важна духовная жизнь. Был период, когда все ездили в Индию, искали гуру, так многие гуру говорили: «Мы не понимаем, что вы ищете здесь? У вас есть иудаизм, в нем есть все».
Виктор Франкл[11], психиатр из Вены, утверждал, что самый действенный способ преодоления тяжелых, даже невыносимых в психологическом плане ситуаций — это нахождение смысла жизни, ее духовного содержания. Теперь это общепризнанная теория. Кто видит в своей жизни смысл, тот избегает множества психологических проблем. Так это и в Меа Шеарим, в Высшем Иерусалиме. Светским израильтянам всегда казалось, что меашеаримцы — фанатики, не дающие детям наслаждаться жизнью. Но приезжали группы туристов из-за границы, приходили в Меа Шеарим и говорили: «Они радостнее, чем мы! Их дети счастливы, потому что они получают духовное удовлетворение». Кто не ел шоколада, не знает его вкуса. Жизнь по Торе нужно попробовать: «(Тора) сладка, как мед, как нектар». Мы знаем, мы это пробовали.
Анна Соловей Но жизнь в Меа Шеарим полна ограничений. Это отталкивает людей, особенно светских.
М-М Что поделать… Где есть мед, есть и пчелы. Если ты возьмешь свечу и зажжешь ее днем — пустое дело; ночью же будет свет. Поскольку тут так много святости, то и соблазны сильны. Такая жизнь трудна, и она называется служением Всевышнему. Но кто пробует, кто входит внутрь, видит все совсем по-другому.
Когда Ури Зоар[12] пришел к Торе, это было лет 25 назад, многие говорили: «Этот долго не продержится — он ведь пришел из мира, где у него было все, и вдруг он это бросает и переселяется в Меа Шеарим! Тронулся немножко человек, но через несколько месяцев, может лет, он поймет, что занимается ерундой, и вернется»… Он все еще не вернулся — потому что почувствовал, что такое настоящий свет, что такое святость.
АС Скажите, так и задумано, чтобы извне войти в мир Меа Шеарим было очень сложно?
М-М Мы охраняем нашу жизнь. Не материальную — духовную. Если к нам сможет войти каждый, рано или поздно на нас это окажет дурное влияние. Это подход Меа Шеарим, и благодаря ему мы живы, сохранились. В этом секрет того, что мы выглядим так, как гетто или местечко полтора столетия назад.
МЯ Местечко никогда не было гомогенным, евреи отличались там и по одежде, и по мировоззрениям…
М-М В нынешнем Меа Шеарим тоже есть разные мировоззрения, хасидские дворы... Когда-то весь Меа Шеарим был сплошная святость; нынче все перемешано. В том числе и из-за соблазнов. Поэтому нынешний Меа Шеарим не похож на прежний. Я говорю о прошлом.
Каждое поколение слабее предыдущего
АС Вы несколько раз говорили, что прежний Меа Шеарим отличается от нынешнего. Что же изменилось?
М-М Прежде всего, стало больше быта. Раньше обитатели Меа Шеарим вообще не работали. Прибывали сюда ради Торы. Кто хотел работать, мог это делать в диаспоре или в Тель-Авиве, в Хайфе; про Меа Шеарим знали, что это место, чтобы учить Тору. Как во времена Храма считалось необходимым, чтобы в большом городе обязательно было хотя бы десять незанятых людей, роль которых заключалась в том, чтобы учить Тору, так и в Меа Шеарим сидели евреи, жизнь которых была посвящена Всевышнему и проходила в молитве и в изучении Торы. Они были как бы евреями для евреев. Потом начались разные общественные процессы, появились сионисты, говорившие: «Что ж, мы будем жить на подачки?» Они смеялись над халукой, системой распределения, — и напрасно: работать можно во всем мире, а Святой город предназначен только для Торы. И постепенно многие уверились, что нужно зарабатывать, стало быть, получать профессию… Перемешались немножко святое и будничное. Не как в прежние времена, когда по улицам ходили лишь праведники, отрешенные от этого мира; есть праведники и ныне, но теперь уже много и простых людей.
АС Кто такие эти простые люди?
М-М Простые люди — не великие ученые, не каббалисты… Теперь очень многие жители Меа Шеарим — просто религиозные евреи, соблюдающие немного строже других. Я-то помню эпоху, когда почти все были святыми, как ангелы…
АС Вы ведь тоже работаете?
М-М Но я не могу сказать, что я человек Меа Шеарим. Я человек большого мира, зарабатываю, не живу на благотворительность. У меня большая семья, пятнадцать детей и почти сотня внуков. Выхода нет, и я совмещаю Тору с заработком. Это тоже путь. Но раньше было по-другому. Вот в Америке есть амиши, которые решили, что они будут жить так, как жили их предки сто лет назад. Лет пятьдесят назад многое в Меа Шеарим сохранялось таким же, как и за сто лет до этого, — только для святости, для тех, кто полностью посвящал себя Торе.
ЭЯ Когда все было посвящено Торе, семьи были меньше?
М-М Детей рождалось много, но высокоразвитой медицины тогда не было и многие умирали во младенчестве.
АС Вы не состоите в больничной кассе?[13]
М-М Раньше я не пользовался ее услугами. Сейчас мне пришлось туда записаться, потому что у меня родилась дочь, которой требуется постоянное лечение, и чтобы оплатить его из своего кармана, нужно быть миллионером. Я не могу себе этого позволить, поэтому записался, но я сожалею об этом.
МЯ Почему? В чем это вас ограничивает?
М-М Во-первых, сегодня все больничные кассы финансируются из государственной казны, и получается, что я живу за счет государства. Я его не признаю и вместе с тем получаю от него выгоду. Во-вторых, и это важнее, страхование мешает упованию на Б-га. Я чувствовал, хорошо это помню, что, поскольку медицина стоит больших денег, а у меня их нет, надеяться можно только на Него. Как-то у одного из моих сыновей был менингит, и у моего знакомого сын заболел тем же, но в более легкой форме. И вот мы ходили в больницу: мой приятель состоял в больничной кассе, а я нет. Я говорю врачу: мне каждый день обходится в целое состояние, поэтому если мальчику необходимо находиться в больнице, пожалуйста; если нет, будьте добры, выпишите его. На третий день его уже выписали, и все, слава Б-гу, было хорошо. Где-то полтора месяца спустя мы приходим на повторные анализы, и я вижу того знакомого, он навещал сына. Я спрашиваю: «Как же так? Ведь его состояние было намного легче, чем у моего сына, а он до сих пор здесь!» «Осложнения, — говорит, — и все такое». Мы жили в атмосфере такой веры и простоты, какую трудно представить, и я сказал ему: «Думаю, вот в чем дело: у тебя лечение бесплатное, сколько бы оно ни тянулось, ты можешь надеяться на больничную кассу, а мне это стоит денег, так мне помогает Б-г».
Мы видели в этом нечто сверхъестественное. И пока у меня было 14 детей, пока не родился 15-й, мы так и жили. Жена рожала в больнице, я за это платил — за врачей платил, за все. Помню, жена пролежала в больнице почти две недели: это пять тысяч долларов, очень большие деньги! Я пришел к директору больницы, религиозному еврею, и говорю: «Я не получаю ничего от больничной кассы, может быть, вы сделаете мне скидку? Мне не осилить этой суммы». Так он начал кричать на меня: «Вы безответственный человек, у вас 14 детей, как вы можете!» Я не растерялся и, когда он закончил кричать, спрашиваю: «Как по-вашему, что легче: получать страховку от больничной кассы или платить самому деньгами, которых у меня нет? Скажите мне, что легче? У меня есть принципы. Вы можете думать, что это плохие принципы, но я готов за них страдать, я предан своей вере. Мне кажется, что тот, кто предан идеалам, заслуживает уважения, а не оскорблений. Можете сказать, что не дадите мне скидки, я это пойму. Но кричать на меня?..» Так он говорит: «Вы меня победили! Вот вам освобождение от платы за лечение». Я тогда ни гроша не заплатил.
АС А частная страховка? Кассы взаимопомощи?
М-М Были те, кто помогал немного. И частная страховка была, конечно. Те, кто не вступал в больничную кассу, потому что не хотел иметь дело с государством, покупали частную страховку. Но те, кто не вступал туда из-за веры, не хотели полагаться и на страховку. Я чувствовал, что если мне суждено испытывать проблемы с деньгами, то это не зря. Вообще, тех, кто не вступал в больничные кассы, всегда было немного. Говорили, что это все же медицина, спасение жизни. Гораздо больше людей не хотели иметь дело с национальным страхованием, отказывались от социальных пособий. В Меа Шеарим всегда была очень развита взаимопомощь. Каждый был готов помочь каждому: деньгами ли, проблему решить... Так же и в дни веселья: если у кого свадьба, все соседи приходили, чтобы его порадовать. Весь Меа Шеарим был как одна семья. Кассы взаимопомощи тоже пришли из Меа Шеарим. Теперь это принято по всей стране, да и по всему миру…
МЯ Почему вы рассказываете обо всем в прошедшем времени?
М-М Теперь все слабее. Правда, как раз система взаимопомощи не изменилась. Но каждое поколение слабее предыдущего. Так во всем мире. Не обошло это и Меа Шеарим, он остался выдающимся, но уже не тем, что раньше.
Комментарий на полях
ЭЯ Наш собеседник с детства принадлежит к людям, склонным воспринимать мир в мистическом ключе. Ему открыта та сокровищница еврейской мудрости, что слаще любой конфеты, не доставшейся в детстве. Но из детства он вырос, романтический образ ежедневного мистического таинства, творимого в Меа Шеарим, оброс бытом и повседневностью. Ожидание и ощущение чуда отошло в прошлое, идеалы учения столкнулись с нуждами выживания. Трудно сказать, насколько разительно все изменилось в окружающем нашего собеседника мире, но нет сомнений, что изменился он сам.
«Когда я закрыт, я не могу дышать»
ЭЯ А как вы живете теперь?
М-М Обо мне говорить не стоит, я уже сказал, что не представляю это общество. Живу в большом мире, вне квартала. Когда был ребенком, подростком, юношей, я жил в атмосфере Меа Шеарим. Потом вышел в мир в поисках заработка и сблизился с самыми разными людьми. Я испортился. Физически я живу в Меа Шеарим, но могу рассказывать о нем лишь в прошедшем времени. Теперь я — другой человек, я выбрал собственный путь.
ЭЯ Но вы же остались мистиком, каббалистом?
М-М Но мой путь отличен от пути Меа Шеарим. Мы же собирались беседовать о Меа Шеарим, я и говорю как есть. Мой путь более либеральный. Он даже более открытый, чем у моих детей. Я тянусь к информации, хочу знать обо всем — как о духовном, так и о материальном. Но, слава Б-гу, то, что младенец впитал с молоком матери, остается на всю жизнь. Дом зависит от фундамента: если фундамент хорош, так и весь дом. То, что я получил в детстве, дает мне силы противостоять миру, в котором я вращаюсь, я чувствую себя закаленным. Другие же, с менее прочным фундаментом, могут растеряться.
МЯ Возникает естественный вопрос: как вы сочетаете принадлежность к хасидизму «Толдот Аарон»[14] с жизнью в большом мире?
М-М Как сочетаю? Во-первых, нынешний «Толдот Аарон» далеко не тот, что был 40–50 лет назад. Когда-то ты жил в замкнутом мире. Я помню, в моем детстве говорили: «Иерусалим — это до Мойше Шрайбера». Был такой человек, еврей из Венгрии, его давно уже нет, он держал в Меа Шеарим магазин религиозных книг. Так вот, мы считали, что там заканчивается Иерусалим. Но есть ведь и другие кварталы, Геула[15] например. «А, — говорили мы, — Площадь Субботы[16] — это уже край Страны Израиля». Но и дальше что-то есть. Я помню магазин Мойше Штерна, он первым открыл магазин электротоваров, в Геуле. «Ну, — говорили, — Мойше Штерн — это уже Америка». Сегодня не так. Меа Шеарим приоткрыл врата внешнему миру. Помню, об одном человеке, много ездившем за границу, говорили, что он уже стал гоем...
Но я открылся миру даже больше обычного. Для меня не является проблемой сидеть вместе с профессорами, с неевреями, обсуждать с ними лекции и статьи, наоборот, я вижу в этом некую миссию. Но я уже не носитель духа Меа Шеарим.
АС А чем вы теперь занимаетесь, что изменилось благодаря открытости к миру?
М-М Прежде всего, я хочу все знать и стараюсь что-то для этого делать. Кроме того, я живу среди старинных книг. Чтобы разбираться в них, нужно изучать справочную литературу, библиографию, знать еврейскую историю, историю еврейской книги, общую историю, понимать контекст… Я стараюсь разобраться во всем максимально глубоко, тут уже начинается мир науки. Кроме того, я зарабатываю еще и тем, что читаю курсы на эти темы, в том числе светским слушателям. Еще будучи молодым, я занялся торговлей старыми книгами. Был такой известный коллекционер, говорили, что самый крупный коллекционер еврейской книги на свете, д-р Исраэль Мельман[17]. Я приносил ему книги, и он с удовольствием со мной беседовал. Говорил: знаешь, чем мы отличаемся? Я очень хорошо разбираюсь в книгах; ты разбираешься в том, что в них написано. Он видел, когда мы спорили — а мы много с ним спорили, — что ему не хватает каких-то основ. Я же брал научные сведения и добавлял их к своим знаниям, делая их более обоснованными. Теперь я много езжу по миру: и по торговым делам, и по приглашениям разных организаций, читаю лекции на еврейские темы. Иногда это тема веры, религии, иногда еврейская книга, иногда еврейская история. Мне довелось участвовать во множестве научных конгрессов, в том числе среди неевреев. Академический подход мне помогает. И еще, чтобы победить противника, ты должен хорошенько его узнать. Я живу в двух мирах, но не хотел бы, чтобы мои дети так поступали.
МЯ Вы видите в светском мире врага?
М-М В общем, да. Есть в нем немало хорошего, но это как еда, перемешанная с отбросами. Если ты не можешь отличить хорошее от плохого, то оно наносит вред вере, еврейскому образу жизни. В нем есть вседозволенность. Скажем, в нееврейском мире можно видеть картины с обнаженной натурой, это искусство… Но повесить такую картину в еврейском доме — значит испортить его. Или вот в США, как вы знаете, ложь не является преступлением. Люди, даже уважаемые, лгут без зазрения совести. I change my mind. Так, вежливо. Вчера сказал одно, сегодня — другое. Но еврей-то ведь не должен лгать! Если ты не знаешь, как отделить отбросы от еды, то эта смесь тебе только повредит. Научный мир, светский мир — враг еврейскому. Поэтому я не хочу, чтобы мои дети учились в университете. Не хочу, чтобы это им повредило.
АС Вы сами в университете не учились?
М-М Я самоучка. Ходил на курсы, изучал литературу, но в основном учился в ешиве. В те годы не было ни одной библиотеки в городе, которую я бы не знал наизусть. Если кто-то искал редкую книгу — обращались ко мне. Я говорил: такую-то книгу найдете в ешиве Пресбург на третьей полке сверху, другую — в синагоге Ренда на антресолях книжного шкафа. Я был человеком книги, не спал по ночам: днем учился в ешиве, а ночью шел в библиотеки и читал.
МЯ В библиотеки ешив?
М-М Ну да. Я помнил все когда-либо прочитанное, даже респонсы18 из больших сборников. Позже это помогло мне войти в мир библиографии и книжной торговли, у меня был фундамент, знание книг. Сегодня есть Гугл, Википедия, тогда ничего этого не было. Человек пишет книгу, ему нужна сноска, где, в каком месте в Талмуде упоминается то или иное, — я всегда помогал в таких случаях. Был человеком-сноской. У меня это в крови.[18]
МЯ У вас ведь есть частный институт? Для чего он нужен?
М-М Мы занимаемся исследованиями в области наук о еврействе. Наши исследования опираются в большей степени на традиционные, нежели на академические источники. Работают там только люди закаленные, такие, как я. Учиться же там может кто угодно, даже светские. Им бывает интересно познакомиться с нашим видением истории, библиографии, религии. В этом уникальность нашего института: обычно исследования базируются либо целиком на Торе, либо только на науке. Практически нет мест, сочетающих эти подходы и отбирающих при этом только истинные ценности. То, что противоречит Торе, вере, мы не принимаем. Но если кто-то хочет изучать иудаику с использованием научных методов, мы предоставляем такую возможность. Кроме того, наш институт дает профессиональные консультации по еврейским книгам, рукописям, традиционному еврейскому искусству. Это основная деятельность института. А мой основной заработок в течение 45 лет — торговля редкими книгами. Не люблю говорить о себе, но на сегодня получается, что я один из пяти крупнейших специалистов по еврейским рукописям.
МЯ Что вы думаете о современных ортодоксах, о тех, что вокруг Ешивы— Университета? Профессор рав Ицхак Тверский, скажем, был адмором хасидов Талны и при этом главой кафедры иудаики в Гарварде.
М-М Ну, что я могу сказать? Это германская школа, считавшая, что можно совмещать эти вещи… Есть среди них и великие люди. Но это опасно. Так воспитывать целое поколение — может, у вас и получится, но, скорее всего, оно испортится. Ты входишь в мир без базы, без подготовки. Может, это подходит отдельным людям. Но сказать, что это хорошо для молодых людей? Нет.
Нужно беречь свой дом
МЯ Вы общаетесь с профессорами, читаете академические книги, содержащие, разумеется, подход, отличный от ешивного. Что это вам дает?
М-М Я выбрал для себя путь, по которому не каждый может идти. Но я не даю научным представлениям и мнениям, противоречащим Торе, дурно на меня повлиять. Я знаю, что хорошо, а что плохо. Тому, кто недостаточно устойчив, нельзя с этим соприкасаться. Объяснить это все кому-то извне не так просто. Я только хочу сказать, что войти в большой мир с его понятиями и остаться при этом со своими понятиями и принципами очень нелегко. Я не хотел бы, чтобы мой сын пошел в университет и спорил бы там с профессорами. Он может испортиться. По той же причине я не хочу, чтобы мои сыновья шли в армию.
АС Ваши дети работают?
М-М Да. Но они заняты работой в религиозном мире. Один меламед, другой софер, еще один возглавляет колель, ешиву для женатых. Некоторые учатся в колеле. Работают, зарабатывают, но в религиозной области. Так что, даже работая, они не выходят в широкий мир.
АС И вы не делитесь с ними своими знаниями?
М-М Делюсь. Им это интересно. Но они хорошо знают, что это подходит только для папы. Они понимают разницу.
МЯ В последних поколениях еврейства России можно видеть, что религиозные люди предыдущего поколения, поколения моих учителей, зачастую прошедшие лагеря, были гораздо более открыты, чем нынешние, вернувшиеся к Торе. Это верно и для Меа Шеарим?
М-М Есть два подхода, которые появились более ста лет назад. Тогда одни мудрецы Торы были за то, чтобы выйти из гетто, жить рядом со светскими, с неевреями. Многие раввины и цадики придерживались этого подхода. Другие хотели закрыться от мира, чтобы сохранить себя в неизменности. Оба подхода были во имя Небес. Спор этот продолжается и сегодня, это одно из основных разногласий между «Эда харедит», то есть нами, и «Агудат Исраэль», которая считает, что контакт со светскими необходим. Хабад тоже так считает. Но это возможно лишь за счет потерь, многие отпадают, не выдерживают. Мы же думаем, что нужно беречь свой дом.
МЯ Чем же новое поколение отличается от старого?
М-М Сейчас нет основ, люди легко поддаются влиянию. Возьмите подростка, молодого человека, и отведите его на улицу публичных домов. Понятно, что он согрешит. Так и здесь — что будет, если взять неопытного, неподготовленного молодого человека и поместить его в широкий мир со всеми его соблазнами? Возможно, он справится. Но скорее всего, нет.
АС То есть еврей не должен изучать науки?
М-М Я этого не говорил. Евреи всегда были врачами, инженерами, изучали и другие профессии, но это подходит не для всех. Вот в Меа Шеарим живет один врач, он учился во Франции, один из лучших врачей в стране. Ну и хорошо. Но сказать, что это подходит всем, к этому нужно стремиться? Нет, это опасно.
МЯ А в закрытости, отчужденности нет опасности?
М-М Нет. Это только защищает.
МЯ Вы говорите, что в Меа Шеарим хранится уникальное сокровище. Что до этого сокровища всему народу еврейскому и всему миру?
М-М Тут два вопроса и два ответа. Говорят, где Тора, там мудрость. Те, кто учит Тору, оттачивают свой ум. Когда они идут в коммерцию, в науку, в технологию, они преуспевают и очень много приносят миру. Это широко известно. Но ребе из Гур, основатель «Агудат Исраэль», сказал однажды: мы думаем, наш подход годится для всего народа Израиля; но нам необходима «Эда харедит» — они берегут нас! Благодаря им, благодаря тому, что они кричат, мы — находящиеся в контакте с внешним миром, с властью — не испортились. Я думаю, что для всего мира Меа Шеарим — как остров в океане, настоящий, не фальшивый. Мы оказываем огромное влияние на весь еврейский мир.
Огонь
ЭЯ Я хочу спросить о сегодняшнем хасидском учении. Как оно развивается? Как учат, как передают, есть ли выдающиеся учителя в современном мире? И еще, исследователи хасидизма говорят о таком феномене, как vita mystica, «мистическая жизнь», неотделимая от духовного переживания. Я, например, помню ваши рассказы о том, как каждый раз перед свадьбой сына или дочери вы ходите к Стене Плача и проводите там некоторое время, погрузившись в созерцание тайны Высшего единения. Вот такая и подобная практика — насколько она распространена среди хасидов Меа Шеарим сейчас?
М-М Раньше было, как написано: «Попробуйте, и увидите, что хорош Г-сподь», это можно было почувствовать… Не говорили со Всевышним — чувствовали Его. Таких остались единицы. Нынешний хасидизм не такой, как когда-то. Возможно, хасидский мир расширился; но он стал делать упор на внешние проявления. Старый ребе из «Толдот Аарон» очень любил рассказывать истории. И вот как-то он рассказал о хасиде, которого звали р. Герш Аркер. Однажды сын р. Герша, которого звали Шойл (Шауль), тяжело заболел. Время позднее, р. Герш думает: «Что я могу сделать? Помолюсь вечернюю молитву и попрошу за сына». Приходит он к могиле р. Меира-чудотворца (а дело было в Тверии), и вдруг его прорывает: «Ой, ребе, ой, ребе, как же душа?! Как же огонь душевный, как же Источник огня?!» Причитал так около часа, встал и пошел к выходу, а там вспомнил, что вообще-то собирался помолиться за сына. Так он и говорит, не оборачиваясь: «И моему сыну Шойлу пусть будет полное выздоровление!» И так оно и было.
Я еще застал такие понятия хасидизма, как «бренн» («огонь» на идише). Все внешнее было людям неинтересно, главное — горящий внутри огонь. Такие люди еще остались, но совсем немного. Можно сказать, что есть два хасидских мира: один из них внешний — тиш, пение, одежда, все, что видно глазу; а другой — та самая молитва р. Герша Аркера: «Как же душа?!» Иногда я вспоминаю ее — и забываю этот мир. Я помню, чем был мицве-танц[19] у ребе. Еще когда я был женихом, ребе сказал мне: «Мендл, я хочу открыть тебе тайну, я никому о ней не говорил, но ты поймешь. Я открою тебе тайну мицве-танц». Он говорил полчаса, я мало что помню, но мне никогда не забыть тот огонь, тот бренн, который он во мне зажег. Это не просто танец, не просто жених и невеста. Это танец Всевышнего и Шхины Его, великое таинство, и оно у меня в крови.
Перевод с иврита Ариэля Когана
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
[1]. «Полуночное исправление» (тикун хацот) — каббалистический ритуал: встав в полночь, оплакивать разрушение Храма и изгнание народа Израиля из Святой земли.
[2]. Шульхан арух, Орах хаим, 1.
[3]. Еврейское название г. Звягеля (до конца XVIII века), ныне Новоград-Волынский, город в Житомирской области Украины.
[4]. Это выражение обычно обозначает сексуальную чистоту, в том числе и чистоту помыслов.
[5]. Капота — то же, что и лапсердак, традиционная еврейская одежда.
[6]. Район на юге Иерусалима. В те времена окраина города.
[7]. Хида — р. Авраам Азулай (1570–1643) — марокканский каббалист, автор многочисленных трудов. Последние годы жизни провел в Хевроне, в Земле Израиля, где долгое время хранился его архив.
[8]. Так называли этот участок его прежние владельцы, арабы из Лифты.
[9]. Миснагдим («противящиеся») — самоназвание противников хасидизма с конца XVIII века. Оппозиция к хасидизму была особенно сильна в Литве.
[10]. Р. Хаим-Шломо Тирер из Черновиц (1740–-1817) — знаменитый хасидский учитель, называемый обычно именем самого значительного его труда, «Беэр маим хаим» («Колодезь вод живых»). Похоронен в Цфате.
[11]. Виктор Франкл (1905–1997) — австрийский психиатр и психолог еврейского происхождения, во время Катастрофы — узник нацистских концлагерей. Создатель уникального метода экзистенциального психоанализа, т. н. логотерапии.
[12]. Ури Зоар (р. 1935) — известный израильский режиссер, актер и комик, вернувшийся к иудаизму, покинувший шоу-бизнес и ставший раввином.
[13]. Больничные кассы — израильская система всеобщего медицинского страхования.
[14]. Хасидизм «Толдот Аарон» (идиш Реб Ареле хсидим) — иерусалимский хасидский двор, основанный в 1921 году в венгерском городе Сато Маре (Сатмар) р. Аароном Ротой, в 1928 году перебравшимся в Иерусалим. Хасидизм этот неоднократно делился на подгруппы («Шомрей Эмуним», «Толдот Авраам-Ицхак» и пр.). Хасиды «Толдот Аарон» отличаются крайним консерватизмом и закрытостью от внешнего мира, категорическим неприятием сионизма, особой одеждой, строгим общинным уставом и экстатической молитвой.
[15]. Ультраортодоксальный район в центре Иерусалима, рядом с Меа Шеарим.
[16]. Площадь, по которой проходит граница между Меа Шеарим и Геулой.
[17]. Д-р Израиль Мельман (1900–1989) — знаменитый израильский педагог и библиофил, создатель крупнейшей в Израиле частной библиотеки, насчитывающей более 100 тыс. томов. После его смерти это собрание было передано библиотеке Тель-Авивского университета.
[18]. Респонсы — юридические и судебные решения видных раввинов, вынесенные в ответ на алахические вопросы общин и частных лиц; один из основных жанров раввинистической литературы.
[19]. Мицве-танц (идиш «заповеданный танец») — ритуальный танец, завершающий свадьбу в большинстве хасидских дворов (кроме Хабада). «Заповеданный танец» танцуют с невестой родственники молодой семьи и (нередко) адмор хасидского двора, взявшись за молитвенный пояс — гартл или авнет.