[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ФЕВРАЛЬ 2014 ШВАТ 5774 – 2(262)
Еврейский батальон в Египте на фоне пирамиды. Йосеф Шапира второй справа (сидит). Фотография из «Семейного альбома» Й. Шапиры. 1918 год
«Легион был настоящим санаторием»: будни добровольца Палестинского батальона
Нелли Портнова
В многогранной истории Еврейского легиона — подразделения британской армии во время первой мировой войны, состоявшего из еврейских добровольцев, — трудно поставить точку. Жаботинский писал, что из трех батальонов он «знал хорошо только свой (38-й), а как раз остальные два, особенно палестинский, представляли гораздо больше интереса для наблюдателя»[1]. Доброволец Йосеф Шапира в 1954 году взялся составлять историю семьи Виткиных-Шапира («Семейный альбом») и включил в нее рассказ о своем пребывании в батальоне № 40. Часть материала была взята из сохранившегося дневника, другая написана по воспоминаниям.
Йосеф Шапира (1879–1966) родился в Могилеве, в семье ученого талмудиста. Учился в ешиботе, преподавал, был мобилизован в русскую армию в 1901–1904 годах. Он рано политизировался: сблизился с эсерами, читал подпольную литературу, распространял прокламации. Погромы 1903 года заставили его задуматься об Эрец-Исраэль, и когда в начале Русско-японской войны ожидалась переброска части на Дальний Восток, Йосеф дезертировал, с помощью друзей добрался до Варшавы, оттуда — до Палестины. Явившись прямо в дом своего двоюродного брата Йосефа Виткина в Месхе, он застал его за составлением знаменитого «Коль коре», призывающего еврейскую молодежь России приехать в Страну и взять работу на земле в свои руки. Йосеф помог ему переписывать воззвание и, охваченный идеями брата, начал работать в Седжере, потом — в других поселениях. В 1909 году он женился на двоюродной сестре Саре Виткиной.
Два еврейских батальона британской армии, 38-й и 39-й, из Англии и США, действовали на разных фронтах, в том числе на палестинском, и успели пройти трудный путь сражений и потерь. Молодежь нового ишува тоже рвалась в бой: ей хотелось самой завоевать право на свою землю. Запись добровольцев в Палестинский батальон была разрешена только в июне 1918 года.
Энтузиазм волонтеров переливался через край. Форму британской армии надели пионеры Второй алии, герои-энтузиасты, лидеры будущего государства. Не все думают так же, как Шапира. Берл Кацнельсон не хочет чистить пуговицы и оружие; Шапира, не знавший, видимо, что тот вообще был пацифистом и теперь еще сомневался, можно ли оставить землю ради войны, недоумевает. Философ и духовный лидер халуцианства А.-Д. Гордон тоже считал, что главным фактором, дающим людям моральное право на землю родины, является земледельческий труд. Солдаты 38-го лондонского батальона не говорили на иврите. Война или работа, иврит или английский, «Поалей Цион» или «Ашомер» — Шапира всегда был однозначен, выбирал национальные ценности, а уклоняющихся считал врагами.
Полтора года, проведенные в батальоне, в учениях, без военных действий, прибавили ему глубинного, свойственного сабрам, ощущения своей страны. Йосеф оценил свою службу в батальоне как «настоящий санаторий», по сравнению с мирной жизнью земледельца (семья скиталась по кибуцам, хоронила своих детей и жила в ужасных условиях). И он не был исключением; Жаботинский писал о тех годах: «Весело тогда было в Палестине, весело, несмотря ни на что»[2].
Кантара 5.7.1918. Я снова переписываю дословно записи из маленькой записной книжки, все еще хранящейся у меня. Мы прибыли сюда в восемь утра. Лагерь был уже для нас подготовлен. Здесь мы освобождаемся от гражданской оболочки и облачаемся в военную форму, получаем всю амуницию, винтовки и патроны. После этого нас должны отвезти на учения обратно — в наш постоянный лагерь в Рафе. А сейчас о том, как мы расставались со страной.
Отъезд из страны. Оторвалась колонна из четырехсот человек — добровольцев всех возрастов и слоев ишува. На улицу Герцль возле ворот прибыл поезд с открытым вагоном, который повезет нас в Лод. Невозможно описать словами это потрясающее зрелище и наше волнение. Впервые в еврейской истории в возрождающемся ишуве Эрец-Исраэль первая группа из четырехсот человек выезжает на учения британской армии, чтобы принять активное участие в освобождении Палестины от турок. Они хотят свободную Палестину не в подарок, а ценой своей крови и жизни. Все жители Яффо и колоний, от мала до велика, пришли прощаться с отъезжающими. Пожатия рук, звуки поцелуев, таких теплых поцелуев. Все прижимались друг к другу: родители, жены, молодые девушки, подруги, — весь народ плакал. <…> Лишь когда поезд выехал за пределы ишува, пассажиры ободрились, и из поезда вырывалось пение на иврите. <…>
Рафа. Это пустынная местность, самая южная точка Эрец-Исраэль, бескрайняя равнина, почва — коричневый песок. Это территория, известная своим лесом, который в соединении с водой становится очень плодородным. В ту пору, когда мы сюда приехали, не было никакой растительности. Вода поступала по трубам из Нила, причем днем напор воды был сильным. Днем — страшный жар пустыни, по ночам очень холодно, и поэтому выпадала роса. Буйствовали ветры, и при частом столкновении их возникали песочные столбы, вращающиеся на большой высоте.
<…> Мы все собрались на площадке, предназначенной для учений, чтобы развлечься пением, танцами и спортом. Офицеры батальона участвовали вместе с солдатами на равных, и их отношение к нам было очень учтивым. Утром приехал к нам капитан Уолли из Яффо, радость всех была велика. Первые встретившие его несли его на руках. Он привез много писем, в которых было написано, что продолжается мобилизация добровольцев и что они духом не падают.
9.7.1918. 29 тамуза. Сегодня несколько нарушилось мирное существование из-за того, что комитет на свое усмотрение решил подымать на процессиях флаг движения «А-шомер». Те, кто не принадлежал партии «Поалей Цион», были против какого бы то ни было флага кибуца или партии, они хотели, чтобы в лагере был один «национальный» флаг. Противники флага «А-шомер» собрали подписи, но один из членов «Поалей Цион» применил физическую силу и порвал лист с подписями. Этот поступок вызвал большой гнев и протест даже среди членов «Поалей Цион». К вечеру «А-шомер» сообщил, что в связи с несогласием на их флаг, они обратились в комитет батальона с просьбой отменить его решение. Из-за этого инцидента комитет ушел в отставку, и была выбрана специальная комиссия для выборов в комитет. Члены «А-поэль а-цаир», воспитанники гимназии и беспартийные, вели мощную агитацию. Против кандидатов из предыдущего комитета были из-за того, что те не оказались на должной высоте.
1 ава. 10.7.1918. Выборы завершились. Результат нежелательный.
2 ава. Четверг. 11.7.1918. В шесть утра мы покинули Кантару. В полдень прибыли в Хелмию, место нашей стоянки. На железнодорожной станции нас встретил полковник Марголин и другие офицеры батальона. Полковник Марголин произнес короткую речь на иврите[3], а глава еврейской общины Каира выступал по-французски и на иврите. Они отвели нас к площадке оркестра. Весь день прошел в трапезе, которую нам приготовили.
9 ава. Четверг. 18.7. Мы здесь ровно неделю. Впечатления разные. Не было настроения записывать эти впечатления. Время проходило в привыкании к полковой жизни, к военной дисциплине. Снова медосмотр. Мы несколько разочаровались в том подъеме духа, на который надеялись, т. к. в нашем батальоне Эрец-Исраэль образовалась группа, которая не только не сохраняла наши ценности, язык иврит, а будто нарочно издевалась над языком, нарушала дисциплину, что не приносило чести батальону.
Наш настрой существенно изменился с прибытием добровольцев из Америки. Мы встретились с сознательными элементами, понимающими роль добровольцев. Подобно добровольцам из Эрец-Исраэль, они были очень энергичны и целеустремленны. На них не повлияло пребывание в Лондоне, встреча с уайтчеплами[4], насильно мобилизованными британским правительством. Эта встреча была очень неприятной, но все же на этих добровольцев не повлияла. С нами, добровольцами из Эрец-Исраэль, встреча была совсем другой: в нашем лице они нашли единомышленников. Теперь у нас есть собеседники. В них был энтузиазм и высокий настрой души настоящих добровольцев, многие из них говорят на иврите и имеют высшее образование. Они сообщили нам, что дополнительные роты выехали из Лондона. Их прикрепили к 39-му лондонскому батальону. Нас, солдат из Палестины, называли королевскими стрелками.
9 ава прибыла еще одна лондонская рота. Таким образом, нас здесь примерно 1700 человек. На последнем листе моего дневника записано: 15 ава (25.7). После периода большой грусти и тоски по семье прибыли с задержкой письма из дома. Я получил сегодня 2 письма; радовался тому, что все здоровы. Я очень скучаю по дочке. Здесь дневник заканчивается.
<…>
Но одно я могу отметить, что на протяжении всего пребывания в легионе мы не прекращали дышать воздухом страны и большую часть нашей зарплаты разными способами пересылали в страну. В день получки мы поставили рядом со столом выдававшего зарплату офицера столы, за которыми сидели наши активисты и собирали у легионеров взносы на акцию «Машбир»[5], акцию израильского флота, партийные взносы. Я делал взносы в «А-контрас», «А-поэль а-цаир». На деньги, оставшиеся у солдат, они большей частью покупали в буфете дешевые продукты и передавали их семьям, а также другие подарки. Короче говоря, ишув кормился благодаря легиону.
Теперь мне трудно передать, какая это была тяжелая война — сопротивление комитета легиона Генштабу в Каире, который решил после трех месяцев учений перебросить нас на греческий фронт. Мы ответили полным отказом, т. к. мобилизовались только для того, чтобы сражаться на фронте Эрец-Исраэль. Мы передали в ультимативной форме, что восстаем против этого. Этот приказ был отменен, но тут же начали новую борьбу за то, чтобы нас перевели в Страну, поскольку штаб опасался столкновений с арабами. В конце концов мы победили, и нас перевели в Страну, но распределили по разным местам: в Хайфу, Сарафенд, Кфар-Цемах, — с тем, чтобы мы не слишком выделялись. Мне повезло получить разнарядку в Тель-Авив, поблизости к дому, в котором жила Сара, и наша дочка Сгула приходила каждый день обедать со мной. Я не помню точно, сколько времени мы пробыли в Стране, но арабские лидеры восстали против этого — мы были для них ужасной помехой, им не нравилось пребывание еврейских вооруженных сил. Они понимали, что в случае беспорядков с их стороны, вооруженные силы будут оборонять ишув. Так действительно случилось во время беспорядков в Яффо. И чтобы их успокоить, нас перевели обратно в пустыню охранять пленных турок. Отмечу очень важную деталь: высшее командование армии согласилось с требованием барона[6] отделить еврейских солдат от пленных турок и мобилизовать их в наш батальон. Это спасло им жизнь, т. к. условия пленных в лагере были плохими, и мы каждый день вывозили на телегах десятки трупов…
<…> Одним из ветеранов, самых старших по возрасту, приехавших в страну во Вторую алию, был Д. Бадер[7]. Он давно прекратил физический труд и перешел на общественную работу, которую выполнял очень преданно. Он заботился обо всех, кому было плохо на душе, об одиночках и семейных, нуждавшихся в поддержке. Но один из первых добровольцев, он был не способен проходить учения, маршировать в течение многих часов с амуницией. Поэтому ему дали должность служки. В чем заключалась его должность? По субботам весь легион с флагом ходил в Галлиполи[8], ближайший поселок. Там был большой барак, который служил находившейся поблизости армии кинозалом. В этот зал батальон приходил молиться, в нем были арон кодеш и свиток Торы. Среди наших добровольцев было достаточно синагогальных канторов. Перед входом в зал стоял Бадер и раздавал молитвенники. После молитвы он собирал их. Благодаря этой должности он был освобожден от учений и в течение недели выполнял еще одну должность, более приземленную: собирал у солдат вещи, которые они бросали в стирку, и выстирывал, может быть, сотни вещей в день, получая по одному грошу за каждую. Так что он ничего не потерял, проведя полтора года у короля Джорджа. Это история Бадера.
Йосеф Шапира на службе в британской армии. Фотография из «Семейного альбома»
Й. Шапиры. 1918 год
Ныне покойный Берл Кацнельсон удостоился вместе с остальными добровольцами облачиться в военную форму, но не желал чистить пуговицы, оружие и в особенности не любил учения. В связи с этим наш товарищ Хоз[9], старший сержант роты, или, по-английски, сержант-майор, согласился по требованию членов «Ахдут а-авода»[10] освободить его от службы. Он его записал на какую-то должность, Кацнельсон переехал в Микве-Исраэль и там редактировал «А-контрас», еженедельный орган партии «Ахдут а-авода». Я подчеркиваю, что это была партия, т. к. «А-шомер а-цаир» не присоединился к этому объединению, а также некоторые члены партии «А-поэль а-цаир» отказались присоединиться. Среди них был Натан Хофши, который стоял в стороне, а в Галилее остался среди отказавшихся объединиться покойный А.-Д. Гордон[11]. Часть редакции «А-контрас» осталась в батальоне, во главе ее был тов. Явниэли[12], тогда еще Варшавский, и это было предметом гордости батальона.
<…>
Я все время бунтовал и спорил с офицерами. Не один раз сидел в тюрьме, но снова бунтовал, главным образом, из-за моего фанатизма по отношению к ивриту. Я не посещал курсы английского языка. Я видел в этих курсах тенденцию глав штаба англизировать легион и очень опасался легкомысленных среди добровольцев, которых было немало, начинающих, выучив несколько слов, болтать по-английски. Это опасение было весьма обоснованным, т. к. эти типы еще до поступления в легион болтали по-английски, продавая кексы английским солдатам. Я сказал, что лучше остаться необразованными, чем утратить особый характер легиона. Мой отказ посещать уроки английского не понравился офицерам-евреям, в особенности прибывшим из Уайтчепла в Лондоне. Они успели ассимилироваться и не были добровольцами, а были мобилизованы насильно. Они ненавидели выходцев из Эрец-Исраэль из-за их фанатического отношения к ивриту. Более того, по субботам приказы отдавались на иврите, и они были вынуждены учить чужой, далекий им язык. Я продолжал упорствовать и на обращение ко мне офицера не отвечал по-английски. Из-за этого один офицер пытался причинить мне неприятности, но мне самому удалось как следует провести его. Было заведено, что по субботам после молитвы поют английский гимн на иврите, а после этого «А-тикву», при этом все стояли по стойке смирно. Этот еврей из Уайтчепла по имени Гольдштейн имел обыкновение, издеваясь, стоять вольно во время пения «А-тиквы». Я написал анонимное письмо полковнику Сэмюэлу и объяснил ему, как тот оскорбляет наш гимн «А-тиква» и как нам тяжело это терпеть. Я подошел к палатке полковника во время обеда, подкараулил, пока полковник выйдет из палатки в офицерскую столовую, вошел в палатку и положил письмо ему на стол. На следующий день был смотр всех рот с проверкой имен, когда роты стояли в два ряда. После команды «вольно» командир роты крикнул, что если есть в его роте солдат, который положил на стол полковника анонимное письмо, пусть выйдет вперед. Я, разумеется, был заинтересован в раскрытии этого секрета, поскольку в письме содержалось предупреждение, что, если Гольдштейн не изменит своего поведения, будут нежелательные последствия для всего батальона. Поскольку я вышел вперед, сержант Хоз пошел со мной сразу в палатку полковника. Сэмюэл спросил, что заставило меня написать анонимно столь резкое письмо с предостережениями. В отношении анонимности я объяснил, что законным путем письмо бы до него не дошло, поскольку оно должно было бы пройти прежде всего через офицера Гольдштейна. Что касается резкости письма, я обрисовал ему циничное поведение Гольдштейна, а также подчеркнул, что целью нашей добровольной мобилизации является участие в завоевании страны, которое подразумевает возрождение нашего языка, флага и гимна, а Гольдштейн относится к этому цинично. Он мне ответил, что на самом деле это противозаконный поступок, за который полагается наказание в виде полугодового заключения. Но в то же время он мне тут же сказал «дисмис», т. е. он меня прощает.
Изложу еще одну историю, даже если она несколько затянутая, т. к. это история для будущих поколений. Даже если никто из моих потомков никогда не откроет этот альбом и записанное здесь ни до кого не дойдет, я свою миссию выполнил.
История Тель-ал-Кабир
Нашей функцией в этой пустынной местности недалеко от Нила было охранять большой лагерь пленных турок, огороженный двойной колючей проволокой, верхняя часть которой наклонялась по диагонали внутрь. Охрана была снаружи, дежурные солдаты стояли на высоких башнях, расстояние между которыми было рассчитано на то, чтобы услышать друг друга. С интервалом в десять минут часовой номер один кричал «у номера один все в порядке», номер два, услышав это, кричал дальше, что у номера два все в порядке, и т. д. Разумеется, все это было по-английски, но я продолжал свой бунт и кричал на иврите, за это мне ничего не делали. Однажды вечером стою я на башне и кричу на иврите как обычно, как вдруг прошел офицер, командовавший охраной. Это был Эдвин Сэмюэл, сын верховного комиссара Эрец-Исраэль Герберта Сэмюэла. Я ему говорю, что я в Еврейском легионе, а он утверждает, что легион еврейский, но в английской армии, это обязывает меня кричать на английском, языке приказов. Индусы также подчиняются дисциплине. Он мне приказал кричать по-английски. В тот вечер мне пришлось снова подняться на башню, и я снова кричал на иврите. Когда я спустился с вахты, явился в сторожевой барак тот же Эдвин Сэмюэл и приказал посадить меня в тюрьму за неповиновение приказу командира охраны. Но когда в течение дня эта история стала известна командиру моей роты, который был в более высоком чине, чем командир охраны, и одновременно юристом по профессии и учителем английского в роте, он приказал меня освободить.
А вот второй инцидент в Тель-ал-Кабир возле лагеря пленных. Как принято в армии, сигареты выдавали раз в неделю. Обычно я отдавал свои сигареты товарищам по палатке. Но когда мы прибыли в Тель-ал-Кабир, я увидел, что пленные ходят днем вдоль забора и выпрашивают у наших солдат сигареты. Тогда я перестал давать сигареты товарищам, а бросал пачку сигарет через забор. Как-то раз из пачки посыпались сигареты, и пленные бросились их собирать. В это время проходил мимо английский сержант, увидел происходившее и донес на меня, как будто я сотрудничаю с врагами. Разумеется, меня снова арестовали. Сержант Хоз сопровождал меня на следствии у полковника Сэмюэла в качестве переводчика. Снова те же обвинения, что нельзя быть в контакте с пленными, являющимися врагами. Но я себя выгораживал. Эта история была после того, как освободили из лагеря пленных турецких евреев и приняли их в наш батальон. Я привел это в качестве доказательства, что английское правительство относится к еврейским солдатам в любом лагере не как к врагам. В моем случае один из пленных подошел к забору и произнес: «Шма Исраэль», пожалуйста, еврей! Поэтому я бросил ему пачку сигарет, случайно пачка рассыпалась, и сигареты попали и другим. В конце концов полковник Сэмюэл снова освободил меня.
Завершая эту главу, я собирался дать характеристику самым выдающимся историям нашего батальона, о деятельности Тидхара[13], об осквернении имени нашего батальона солдатами сефардского происхождения, которые в дни отпуска ездили в Каир, напивались, и военные полицейские вытаскивали их из борделей. Были среди них такие, которые заразились и вернулись больными. О столкновении основного ядра батальона с нашими братьями солдатами из Уайтчепла, которые были дурным элементом. Но время для записей ограничено. <…> Отмечу в нескольких строчках мою демобилизацию. С объявлением общего перемирия начали демобилизацию людей старшего возраста, т. е. тридцати восьми лет и старше. Я был среди них.
Когда мне стало известно о демобилизации и о том, что мы должны были поехать в Кантару, я собрал всю амуницию и боеприпасы, которые у меня были: винтовку, штык, лопату, топор, фляжку, мешок, рюкзак, два новых одеяла, новую шинель и еще две тысячи патронов, — и поехал поездом домой в Тель-Авив. Я вернулся в батальон в чем мама родила, и так поступили многие. Это позволило нам заложить основы обороны в ишуве.
Краткие итоги моим воспоминаниям о полуторагодовалом пребывании в легионе: для меня легион был настоящим санаторием. В обычной жизни я испытывал физическую усталость, я работал по многу часов, кроме коротких болезней, которые меня тоже изматывали. Учения в батальоне были ерундой по сравнению с этим, да вместе с хорошей кормежкой, которую мы получали. Я выздоровел и восстановил силы для будущей жизни.
Перевод с иврита Лары Цинман
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
[1]. Владимир (Зеэв) Жаботинский. Повесть моих дней. Тель-Авив, 1985. С. 287.
[2]. Там же. С. 227.
[3]. Марголин Элиэзер (1874–1944) возглавил 39-й батальон евреев-добровольцев из США и Канады. Летом 1918 года, с его согласия, батальон участвовал в прорыве турецкого фронта на реке Иордан; с объединением в декабре 1919 года трех еврейских батальонов в Еврейский легион был назначен его командиром. «Произнес короткую речь»: «Порция его красноречия — десять слов в сутки», — писал Жаботинский.
[4]. Уайтчеплы — евреи восточного пригорода Лондона, ремесленники российского происхождения, выступали против создания Легиона.
[5]. Машбир — торгово-закупочный кооператив.
[6]. Имеется в виду барон Джеймс Арман Ротшильд. Сблизившись перед войной с сионистской организацией, Эдмонд де Ротшильд послал своего старшего сына участвовать в подготовке Декларации Бальфура. Британский офицер, Джеймс занимался набором добровольцев в Еврейский легион. При этом Ротшильды старались сохранять равновесие между еврейскими и арабскими интересами в Палестине.
[7]. Давид Бадер (1875–?), родился в Саврани (Украина). Учился в хедере, рано увлекся сионистской работой. Вместе с другом основал общества «Хлеб бедности», «Помощь больным» и т. д. Служил в русской армии. Репатриировался в Эрец-Исраэль в 1906 году. Работал в сельском хозяйстве; чтобы помочь молодым людям найти работу, учредил «Центр помощи», развил целую отрасль добровольчества, в том числе помощи новым репатриантам. В первые годы мировой войны организовал рабочую коммуну в Петах-Тикве.
[8]. Галлипольская операция вооруженных сил Англии и Франции с целью овладеть проливами Босфор и Дарданеллы ( 19.2.1915 — 9.1.1916) окончилась неудачей.
[9]. Дов Хоз (1894–1940) прибыл в Палестину с родителями в 1906 году, окончил гимназию «Герцлия» и под влиянием Б. Кацнельсона стал работать в кибуце Дганья. Был сторонником систематической военной подготовки ишува и в 1915 году добровольно вступил в турецкую армию; дослужился до офицерского звания. После опубликования Декларации Бальфура дезертировал, за что турецким военным судом приговорен к смертной казни. Вступил в Еврейский батальон и призвал еврейскую молодежь сделать то же. Демобилизовавшись в 1919 году, стал одним из учредителей партии «Ахдут а-авода».
[10]. «Ахдут а-авода» — сионистская социалистическая федерация рабочих и ремесленников Эрец-Исраэль, «живущих собственным трудом и не эксплуатирующих наемный труд».
[11]. Аарон-Давид Гордон (1856–1922) считал, что главным фактором, дающим людям моральное право на землю родины, является земледельческий труд.
[12]. В 1911 году «А-поэль а-цаир» и палестинское отделение Сионистской организации направили Шмуэля Явниэли в Йемен — склонить тамошних евреев репатриироваться в Страну, чтобы заменить ими работавших в поселениях арабов. Он был разоблачен и выдворен из страны как маскирующийся под еврея христианский лазутчик, но успел рассказать об Эрец-Исраэль. Йеменские евреи объявили его Машиахом бен Йосефом и начали приезжать.
[13]. Давид Тидхар (1897–1970) — офицер полиции, сыщик и исследователь. Служил в еврейских батальонах, был членом Комитета помощи беженцам Яффо, изгнанным турками, в дни погромов 1921 года участвовал в обороне города. В период мандата служил офицером иерусалимской полиции; в 1926 году основал частное розыскное бюро.