[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ДЕКАБРЬ 2013 КИСЛЕВ 5774 – 12(260)
Председатель ревтрибунала Николай Крыленко. 1918 год. Библиотека конгресса США
Процесс после процесса
Прокурор дела Бейлиса перед ревтрибуналом
Александр Локшин
Государственным обвинителем на процессе Мендла Бейлиса был товарищ прокурора Петербургской судебной палаты, успешный российский юрист Оскар Юрьевич Виппер. В своей речи на суде Виппер подчеркивал, что не собирается обвинять в ритуальном убийстве весь еврейский народ, а только «секту хасидов», к которой принадлежит Бейлис. Как человек несомненно умный, обвинитель, возможно, одним из первых почувствовал, что иступленный антисемитизм, выраженный и обвинением, и его экспертами, приведет к обратному результату, вызовет раздражение у присяжных. Но осторожность Виппера, как мы знаем, к успеху обвинения не привела, что, впрочем, не испортило ему карьеру. В январе 1914 года он был произведен в действительные статские советники, с 1915-го стал товарищем обер-прокурора Уголовного кассационного департамента Правительствующего Сената. После Октябрьского переворота Виппер покинул Петроград. Местные чекисты обнаружили его в Калуге, где он работал в губернском продовольственном комитете. В апреле 1919 года он был опознан, арестован, препровожден в Москву в Бутырскую тюрьму. Виппера видели в Бутырке «худого до скелетости», «с землисто-серым лицом и потухшими глазами». А осенью 1919-го «гражданин Виппер» предстал перед революционным трибуналом.
Дело Виппера слушалось в Москве 18–19 сентября 1919 года. Он обвинялся в том, что «в бытность свою товарищем прокурора Петербургской судебной палаты принял по личному предложению царского министра юстиции Щегловитова участие в инсценировании процесса Бейлиса по обвинению в ритуальном убийстве, ясно и отчетливо сознавал как цели, которые при этом преследовались, так и средства, при помощи которых инсценировался процесс <…> в своем выступлении по делу в качестве обвинителя <он> полностью поддерживал обвинение, причем <…> допустил сознательно погромные призывы <…> против еврейской национальности в целом, способствуя при всем этом <…> создать путем судебного приговора в широких массах враждебное по отношению к евреям настроение и тем самым, питая ненависть и играя на темных инстинктах <…>, препятствуя развитию и росту революционного движения этих масс от царского гнета и насилия»[1].
Позиция советских властей, устроивших этот процесс, довольно любопытна. Отталкиваясь от дела Бейлиса, они решили судить в лице Виппера, признававшего реальность ритуальных убийств, антисемитизм вообще; последний же представлял интерес не сам по себе, а как архетип многовекового угнетения и в этом качестве — своеобразный аналог эксплуатации трудящихся масс. Эта позиция изложена в пространной обвинительной речи председателя ревтрибунала Николая Васильевича Крыленко, впоследствии ставшего наркомом юстиции СССР и одним из главных организаторов Большого террора. В его речи, одновременно назидательной и пропагандистской, видны первые характерные черты формирующегося «революционного правосознания и советского права»:
Товарищи! Сегодня переворачивается еще одна страница — и мне хотелось бы думать, что она будет последней, — той драмы, один из ярких эпизодов которой имел место семь лет тому назад, в киевском суде по делу Бейлиса. <…> Я говорю не о драме, непосредственно касающейся человека, занимающего сейчас скамью подсудимых; личная его драма слишком незначительна в сравнении с той, участником которой он являлся. Я говорю о мировой драме, чьи первопричины коренятся в глубине веков, я говорю о трагедии не отдельного человека, а миллионов людей, которая переживалась целой национальностью. В течение столетий раздавались стоны и лилась кровь; в течение столетий над <…> тысячами представителей этой народности применялись надругательства <…> самые жестокие убийства, а сегодня мы наблюдаем последние отблески тех <…> пожаров, которые горели тогда, и вспоминаем один из эпизодов, пережитых этой национальностью.
Каково же должно быть наше отношение к этому эпизоду, какова наша оценка его? Мы, деятели революционного социализма, осуществившие величайшую в мире революцию с тем, чтобы перестроить мир и вычеркнуть самые воспоминания о драмах, подобных переживаемым еврейским народом. <…> И сейчас еще звучат лозунги, которые семь лет назад провозглашал Виппер, звучат из уст наших врагов, мешают и нам строить новую социалистическую жизнь. <…> Мы, пришедшие сегодня на суд над гражданином Виппером, мы живем не в средние века! Мы живем в эпоху, когда рушится старый капиталистический уклад и создается новый строй <…> И когда здесь <Виппер> нам заявил, что он убежден в существовании ритуальных убийств и что свою убежденность он строит на наличии процессов о таких убийствах в средние века и потому допускает их возможность и в 1912–1913 году, когда поддерживал обвинение дела Бейлиса, мне хотелось спросить: что это? <…> Чтобы понять и разрешить этот вопрос нам нужно <…> выяснить другой вопрос: во имя каких целей прокурор Виппер сознательно извращал факты? <…> Гражданин Виппер выступил с аргументацией из арсенала этой самой сановной группы (речь здесь идет о высшей царской бюрократии, придерживавшейся черносотенных взглядов. — А. Л.) <…> противопоставил «русским» инородцев и говорил на суде об «еврейском капитале», «еврейской прессе» и т. д. Это обнаруживает, что Виппер являлся политическим идеологом царизма. Я обвиняю его не за то, что он выступил обвинителем в деле Бейлиса, а за то, что он хотел ценою крови добиться политических результатов, нужных самодержавию. <…>
Царизма более нет в советской России: он свергнут, и самодержавие не вернется. <…> Но там, где они <слуги самодержавия> имеют возможность действовать, там у Деникина и Колчака по-прежнему раздаются крики «бей жидов». Генералам, которые под этими лозунгами поднимают восстания против советской республики, нужны идеологи, способные публично встать на защиту этих лозунгов, нужны так же, как в свое время они нужны были царизму. Такой нужный Деникину человек сидит сегодня перед вами на скамье подсудимых. Товарищи судьи! В основе нашей карательной системы лежит стремление к перевоспитанию преступника, а не к отмщению за совершенное деяние. Но бывают случаи, когда проявление судом мягкости опасно для революции. <…> Пусть гражданин Виппер, состоя на службе в Калужском губпродкоме, был прекрасным чиновником <…> коллеги соглашались даже взять его на поруки; но мы должны признать, что с точки зрения охраны революции, гражданину Випперу не место на свободе и он должен быть изолирован, и если спросят: как изолировать, я отвечу трибуналу: уничтожен. <…>
Изменим обстановку, допустим, что гражданин Виппер служит в Харькове. Приходит Деникин, и сейчас же Виппер <…> становится прокурором суда, и тогда снова и снова будет раздаваться его проповедь человеконенавистничества и погромов. <…> А это, спрошу я, возможно? Да, возможно. Вот эту возможность нам нужно раз навсегда пресечь, и трибунал должен исполнить свое дело. Исходя из доказанной опасности его для республики, трибунал обязан признать приговор, и он будет суров и беспощаден. Пусть же будет у нас одним Виппером меньше[2].
Оскар Виппер, государственный обвинитель на процессе Мендла Бейлиса. 1910-е годы
Московский ревтрибунал признал «гражданина Виппера виновным в том, что он инсценировал процесс Бейлиса <…> при этом понимая, что распространение версии о существовании среди евреев секты, признающей ритуальные убийства, может вызвать еврейские погромы и невинные жертвы. <…> Принимая во внимание, что в своей деятельности после Октябрьской революции Виппер не проявил себя активным врагом советского строя, и учитывая, что тягость антисемитизма и невежественных предрассудков до сих пор владеют им и делают его вредным для революции, революционный трибунал постановил: гражданина Виппера заключить в концентрационный лагерь с лишением свободы до полного укрепления в республике коммунистического строя». Тем не менее, по сообщению берлинской эмигрантской газеты «Призыв», Виппер был расстрелян в декабре 1919 года.
Новая архивная находка дает нам возможность посмотреть на этот процесс с другой стороны — глазами еврея, представителя и активного деятеля московской еврейской общины.
В фондах Государственного архива Российской Федерации нами обнаружен дневник Александра Сергеевича (Айзика Шмерковича) Кацнельсона (? — после 1930) — одного из активных деятелей еврейской общины Москвы в первые годы после большевистской революции 1917 года.
По профессии Кацнельсон был провизором. В годы первой мировой войны он — активный деятель Еврейского общества помощи жертвам войны и погромов, организатор Еврейского благотворительного общества «Знание», деятельный член Еврейского историко-этнографического общества, Общества любителей еврейского языка, Общества взаимопомощи студентов-евреев при Императорском Московском университете, Общества распространения правильных сведений о евреях и еврействе, Общества единения народностей России. Сохранилась обширная переписка Кацнельсона с еврейскими и русскими общественными деятелями и историками, а также советскими функционерами первых лет новой власти. Среди корреспондентов Кацнельсона историки С. М. Дубнов, Ю. И. Гессен, А. А. Кизеветтер, а также В. Д. Бонч-Бруевич. В 1920 году Кацнельсон написал письмо В. И. Ленину с предложением отказаться от коммунистического эксперимента в России, он также обращался к советскому руководству с протестом против выселения из Москвы «социально вредных элементов», большинство которых составляли евреи.
Дневник Кацнельсона — несколько толстых тетрадей за 1909–1915 и 1919–1920 годы — ценный источник по истории еврейской общины Москвы, особенно в первые годы советского режима. Одна из записей в дневнике посвящена процессу над Виппером — Кацнельсон присутствовал на заседании ревтрибунала и записал свои впечатления. Важно обратить внимание на то, что позиция Кацнельсона отнюдь не совпадает с позицией обвинения. Кацнельсон решительно дистанцировался от действий новой власти. Подобная позиция была характерна для многих представителей национальной интеллигенции. Он полагает, что евреям негоже «мстить», и даже в эпоху массовых еврейских погромов революции и Гражданской войны считает процесс Бейлиса «забытым» и недостойным специального внимания. Он опасается, что подобная «месть» может привести к новому всплеску антисемитизма, точнее, дать оправдание и так ведущимся погромам. Примечательно, что Кацнельсон, высказывая эту точку зрения, выступает не от себя, а от лица всей общины («все московское еврейское население»).
Фрагмент дневника Александра Сергеевича (Айзика Шмерковича) Кацнельсона. 1919–1920 годы. ГАРФ
20 сентября 1919 г. Вчера был на процессе Виппера. Виппер бывший прокурор, который обвинял Бейлиса. Ему инкриминируется инсценирование процесса Бейлиса. Мне пришлось быть лишь во время речи обвинителя Крыленко. Он небольшого роста, седой (хотя ему говорят нет и 40 лет) с бездушным взглядом человек, суровое лицо, нервный, все время ерзающий по кафедре. Во всем его habitus’e проглядывается что-то жестокое, сухое. Его речь вначале не имела никакого отношения к делу, он хотел щегольнуть историческим анализом антисемитизма, но это ему не удалось. Переходя к конкретному обвинению, обвинителю на основании фактического материала удалось установить, что Виппер поддерживал обвинение против Бейлиса, явно невиновного. Что Випперу было известно, как бывш<ий> Министр Внутренних дел Макаров в интересах успеха выборов в Госуд<арственную> Думу 3-го созыва лиц угодных правительству, просил Министра Юстиции Щегловитова возбудить дело, придав ему ритуальный характер, хотя ни из существа дела не видно было, чтобы обвинение могло быть предписано Бейлису, ни из протоколов вскрытия нельзя было заключить о ритуальности убийства. Что Виппер способствовал инсценированию процесса, который в свою очередь способствовал в темной массе распространению антисемитизма, влекущего за собой погромы и невинное пролитие еврейской крови. Обвинителю удалось доказать, что правительство затратило на это дело массу денег, отстраняя всех чиновников прикосновенных к делу, которые из сути дела заключали о невиновности Бейлиса и инсценировании ритуала. В этой части речи Крыленко был силен, но исключительно фактическими данными, известными из самого процесса <…> обвинитель был слаб в заключительной части речи, когда потребовал для обвиняемого смертной казни. Крыленко, боясь возврата старой власти, не сомневается, что в лице Виппера она найдет себе угодного слугу, который конечно отомстит ненавистным им большевикам, а потому он полагает необходимым такого человека изъять и расстрелять его. К счастью, суд не стал на точку зрения обвинителя и, признав наличие обвинения <…> приговорил его на все время гражданской войны в концентрационный лагерь. Пишу «к счастью» потому, что хотя теперешняя власть подняла этот забытый процесс якобы в целях борьбы с антисемитизмом <…> тем не менее на евреев весь этот процесс произвел тяжелое впечатление. Еврейство как нация не нуждается в том, чтобы Крыленко вторично на суде доказал <то>, что исторически известно. Еврейство как таковое не прибегало к мести, а тем более к мести, сопровожденной смертной казнью. Да к чему это все дело вновь возбуждать теперь, во время гражданской войны, когда лагерь, к которому, без сомнения, принадлежит Виппер, в целях идеализации борьбы за власть направляет свое темное войско, калмыков, черкесов[3], на совершенно мирное население еврейское, разрешая ему это население грабить и даже убивать. Процесс Виппера и в случае его осуждения к смертной казни дал бы врагам евреев внешний козырь оправдать свои хищнические погромы. Вот почему все московское еврейское население с чувством нравственного удовлетворения встретило приговор <над Виппером, не согласный с желанием обвинителя> (эти слова зачеркнуты. — А. Л.) отклонивший смертную казнь. <нрзб.> И следует отметить как нетактичность на этом процессе проявленную Я<аковом> И<саевичем> М<азе>[4] в том, что, будучи официальным лицом, присутствовал на процессе, а в перерыве вел беседу со всей группой сильных мира сего, как бы афишируя свою причастность к одобрению возникновения процесса (так в тексте. — А. Л.). Правда М<азе> очень близко это дело. В свое время он очень много переболел интересами процесса Бейлиса[5], но политический такт требовал, чтобы евреи, тем более их представители, даже своим отсутствием на процессе подчеркнули, что евреи в процессе Виппера не усматривают мести за невинное обвинение, которое им стоило столь много волнений, страха и опасения погромов[6].
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
[1]. Цит по: Крыленко Н. В. Судебные речи. Избранное. М., 1964. С. 40.
[2]. Крыленко Н. В. Обвинительные речи по наиболее крупным политическим процессам. М., 1937. С. 41–42. Последняя мрачно-циничная шутка подразумевала то обстоятельство, что на свободе оставался брат подсудимого, историк Древней Греции и Рима и раннего христианства Роберт Виппер (1859–1954). В 1924 году тот был выслан советскими властями в Латвию, но после вхождения этой страны в состав Советского Союза его судьба сложилась на редкость удачно. Он преподавал в МГУ, по его учебникам училось не одно поколение советских студентов-историков. В 1943 году он стал академиком АН СССР.
Здесь и далее документы приводятся с сохранением орфографии и пунктуации оригиналов.
[3]. Речь, очевидно, идет о так называемом «туземном корпусе» Вооруженных сил Юга России, костяк которых составляла Добровольческая армия генерала А. И. Деникина. «Туземный корпус» состоял из различных народов Северного Кавказа. Кацнельсон объединяет их всех, именуя «калмыками и черкесами». Благодарю Л. Милюкову за любезно предоставленную информацию.
[4]. Яаков Мазе (1859–1924) — с 1893 года казенный раввин Москвы, активный общественный деятель, духовный лидер общины.
[5]. Мазе выступал на процессе Бейлиса в качестве эксперта защиты по вопросам иудаизма. В своей многочасовой речи он, в частности, доказывал беспочвенность кровавого навета: «Я уже имел честь доложить, что такому изуверству на почве еврейской религии нет места. <…> Запрет употребления крови в пищу распространен на все и на всех. <…> Относительно только крови есть постановление, что если даже одна капля крови попала в целое ведро кошерных веществ, тогда они должны быть уничтожены и сосуд считается негодным» (Дело Бейлиса. Стенографический отчет. Т. II . Киев, 1913. C. 432). После выступления на процессе Мазе получил всероссийскую и международную известность.
[6]. ГАРФ. Ф. Р-9534. Оп. 1. Ед. хр. 3. Л. 85–91.