Иван Сикорский. Фотография начала XX века

 

«Черный дед мой ганнибал», или еще одно обвинение по делу бейлиса

Леонид Кацис

21 марта 1912 года в разгар споров о деле Бейлиса и «ритуальной» экспертизе профессора Ивана Сикорского газета «Киевская мысль» опубликовала статью некоего автора, подписавшегося Le Meme, который заинтересовался статьями и брошюркой вышеозначенного профессора Киевского университета Св. Владимира.

Иван Сикорский, известный психиатр, русский националист и теоретик­расолог, был призван официальными обвинителями Бейлиса доказать с расово­психиатрической точки зрения возможность, как он сам впоследствии выразился в официальной экспертизе, «вендетты сынов Яакова» — ритуального употреб­ления евреями христианской крови.

В разгар бейлисиады Сикорский публикует в газете «Киевлянин» антропологическое исследование личности Пушкина. Позже появляется и соответствующая брошюрка, привлекшая внимание известного пушкиниста Николая Лернера, публиковавшегося под псевдонимом «Пушкинианец». На полемику «Киевлянина» с «Речью», в которой была опубликована статья Лернера, обратили внимание в Киеве. Поэтому при чтении упомянутой статьи из «Киевской мысли» надо помнить, что «пушкинианским» исследование Сикорского может быть названо только иронически… И еще одна деталь никак не может ускользнуть от нашего внимания: коль мы имеем дело с расологическим исследованием, стало быть, и раса, равно как и кровь, А. С. Пушкина окажется с неизбежностью «черной». Подобное обоснование терминологии Сикорского отсылает нас прямиком к лермонтовским строкам: «И вы не смоете всей вашей черной кровью поэта праведную кровь!»

Таким образом, в статье «Киевской мысли» понятие «черной» крови поэта оказалось обращенным к крови расово безупречного эксперта по делу Бейлиса. Сама идея «ритуальной» психиатрической экспертизы Сикорского в знаменитом ритуальном деле — «преступление» приказчика кирпичного завода имеет в своей основе тысячелетнюю «кровную месть» иудеев всем христианским народам — оказывается параллельной его же идее о том, что примесь «черной» крови Пушкина привела поэта к безответственному буйству, сексуальной агрессии и т. д. Выведенная психиатрическим мудрецом в результате «сравнительного» анализа судьбы Пушкина и расовой сегрегации в США «теория» еще раз обыгрывается киевским либеральным журналистом. Он сопоставляет жизненные трагедии Пушкина (гибель друзей­декабристов, обойденная Сикорским) с творческими импульсами «расово чистого» Шекспира, которому случалось писать и о маврах, и об их сексуальных буйствах. Шекспира и незадачливого мавра сам Сикорский приводил в пример. Еще одна заметная инверсия в статье Le Meme опровергает верноподданнические рассуждения профессора­расолога: «черная» кровь американских рабов становится у Пушкина кровью борца за свободу. Мы сочли  необходимым прокомментировать этот старый и непростой газетный текст.

Тот факт, что автору статьи пришлось прибегнуть к изощренной словесной игре, демонстрирует нам, насколько непростой оказалась открытая полемика с Сикорским.

К тому времени Сикорский был уже знаменит, и благодаря обвинениям русских сектантов в психических эпидемиях — кстати, тогда это называли «кровавый навет на христиан» — был и активным деятелем Общества Иоанна Кронштадтского. Фанатичные поклонники о. Иоанна специально прокусывали его палец до крови. Подобное поведение профессор рассматривал как норму, хотя другой сторонник обвинения Бейлиса, В. В. Розанов, смотрел на эти вещи противоположным образом.

Теперь сама статья из «Киевской мысли» в рубрике «Вскользь»:

 

Toujours киевский профессор… Сему ученому антропологу грозит, очевидно, судьба небезызвестного гоголевского героя — стать «исторической личностью», ибо все, к чему бы этот «исследователь» ни прикоснулся своим пытливым умом, сейчас же приобретает характер… скандальной истории…

И какой многосторонний гений! Павловские сектанты, малеванцы, дело Бейлиса, а теперь вот антропологическо­психологическая экспертиза души Пушкина…

Г. Лернер в «Речи» полагает, что крохотная брошюрка г. Сикорского о Пушкине «наилучше характеризует киевскую антропологическую школу, привлекающую теперь общественное внимание».

Любознательные киевляне имели возможность познакомиться с пушкинианскими откровениями «киевской школы» еще с месяц тому назад, когда «школа» обнародовала свои изыс­кания в «Киевлянине». Но, как видно, на интересующихся киевлян, живущих в отвратительной атмосфере, созданной кровавым наветом, эта новая «экспертиза» профессора Сикорского не произвела особого впечатления. В конце концов, возможно, что в своем отношении к величайшему русскому поэту проф. Сикорский исходил из положения, что «сраму не имут», и не будет же он, в самом деле, проявлять пиетет к памяти великих покойников в такое время, когда у него столько антропологическо­психологической возни с живыми коллективами!..

Тем не менее следует признать, что Н. Лернер не особенно преувеличил значение крохотной брошюрки проф. Сикорского о Пушкине для характерис­тики научного духа «киевской школы».

По этой брошюре можно, вообще, проследить процесс приспособления даже, казалось бы, чисто научного исследования о великой личности к идео­логии 20­го числа.

Задача была дана следующая: подвести наукообразный фундамент под казенную оценку личности А. С. Пушкина, и надо отдать справедливость проф. Сикорскому, он эту задачу разрешил столь же блестяще, как и многие другие задачи, которые ему поручались начальством или которые он брал на себя в качестве добровольца.

Раньше всего надлежало, понятно, присоединиться к разрешенному уже нынче взгляду на Пушкина как на великого поэта, тем более что «установить» величие Пушкина в настоящее время особого труда не представляет.

И доблестный ученый нагромождает в своем «исследовании» необычайно много общих мест о «величайшем поэте».

Автопортрет А. С. Пушкина в образе лошади из рукописи стихотворения «Андрей Шенье». 1825

Но Пушкин ведь не только был великий поэт, а и вольнолюбивая натура, которая никак не укладывается в рамки казенной России. Как же быть с буйной пушкинской натурой? Тут проф. Сикорский и выдвигает свой тяжелый «антропологическо­психологический» аппарат…

Пушкин имел в себе значительную примесь негритянской крови. Почуяв «инородческую» кровь, проф. Сикорский вдохновляется и принимается за испытанные методы своей экспертизы.

«Необузданность его природы, — говорит он в своей “экспертизе”, — внезапная порывистость его решений и действий (проявление “гениального безрассудства”), разгул, буйные инстинкты с ухаживаниями, пиршествами, ссорами, дуэлями…

Это чуждое благородному духу дикое инстинктивное начало, всецело не соизмеримое с его художественной натурой, полностью охватывало его по временам, как чуждая, необузданная сила крови».

И раз коснувшись расовых различий, профессор попутно высказывает свои «научные взгляды» на расовые погромы:

«Это инстинктивное “африканское” начало в его подлинном первобытном виде мы встречаем по ту сторону океана вкрапленным среди белого населения Соединенных Штатов, где хищная чувственность и эротическая дерзость негритянских элементов делают опасным для белой женщины всякую близость цветного субъекта. Отдельные вагоны в поездах железных дорог, отдельные залы в ресторанах и все глубокое отъединение белых от черных вызывается далеко не одним только запахом или цветом его кожи, но, в гораздо большей степени, опасностью дикого инстинкта, против которого культурный американец не удерживается защищаться погромами и судами Линча».

Эх, цитату бы сюда, какую­нибудь «подходящую» цитату!.. И если в экспертизе по делу об убийстве Ющинского сослались на Леруа­Болье, то почему бы в доказательство допустимости негритянских погромов не сослаться… ну, хотя бы на «Хижину дяди Тома» Бичер­Стоу?..

Но, следуя обычной «диалектике» своих блестящих экспертиз, наш исследователь находит и светлые стороны в «черной» крови поэта.

«Африканское начало в крови и нер­вах великого поэта, — говорит он, — наделив его указанным сейчас дико­инстинктивным качеством, одарило вместе с тем и одним многоцветным даром, который, в психическом единении с элементами белого начала, послужил к созданию той острой наблюдательности, которая была присуща поэту».

Такие «беспристрастные» отступления предназначаются, конечно, для придачи всему «исследованию» пущей объективности.

В довершение характеристики научных методов киевского профессора приведу здесь еще две цитаты из его пушкинианского «исследования».

Говоря о крепкости старинного рода Пушкиных, проф. Сикорский пишет:

«Род выродился, но не исчез: он не только выжил, но и сохранил незыб­лемыми свои физиологические и духовные качества. В этой длинной серии поколений не было дегенератов, не было уголовных преступников: казненный при Петре Пушкин претерпел не за уголовное преступление, а за разницу в воззрениях с властью».

«Разница в воззрениях с властью»! Как нежно пишет наш многоопытный эксперт о крамольниках петровских времен! Я уверен, что, если бы Малеванный жил при Петре, проф. Сикорский писал бы о нем с такой же нежностью, с какой он пишет теперь о казненном представителе пушкинского рода, и что, наоборот, живи в наше время тот Пушкин, который пострадал при Петре «за разницу во взглядах с властью», он по милости нашего бывалого эксперта попал бы либо в психиатрическую лечебницу, либо в тюрьму…

Далее. Проводя параллель между условиями развития гения Шекспира и условиями развития гения Пушкина, «киевская школа» пишет:

«Капитальной подготовкой для Шекспира послужила вся предшест­вующая художественная и сценическая деятельность. Но к этому еще присоединился сильнейший мотив личного характера, состоявший в глубоком эмотивном потрясении, вызванном казнями его друзей. Творческая работа великого человека, уже доведенная упражнением до высокого потенциала, получила эмоциональное усиление. У Шекспира была сильная эмоция потрясающе­возбуждающего характера, и она подвинула поэта на борьбу с мировым злом — на решение загадки о причине происхождения преступлений. Пушкину жизненная судьба преподнесла неисчислимое количество мелких, ничтожных помех, которые действуют даже на душу недюжинного человека, как мелкий песок, засыпанный в шестерню движущегося механизма машины».

Наивное лицемерие казенного мыслителя! У Пушкина, некоторые близкие друзья которого погибли на плахе, не было серьезного «эмотивного потрясения», стимулирующего, по мнению нашего психиатра, поэтическое творчество, а были только ничтожные мелочи!..

Но как бы блестяще проф. Сикорский ни разрешил задачу приспособ­ления пушкинского гения к умонастроению околотка, его настоящим призванием все же остается экспертиза в «ритуальных» делах всякого рода. Только через подобные экспертизы и лежит его путь к славе.

Le Meme.

Фрагмент статьи об исследованиях профессора Ивана Сикорского в рубрике «Вскользь». «Киевская мысль». 21 марта 1912 года

 

Мы не можем сказать, кто автор этой статьи, напечатанной в рубрике «Вскользь», прославленной Владимиром Жаботинским в самом начале 1900­х в «Одесских новостях». Но руб­риками такого свойства пользовался не один Жаботинский. Оставив проблемы авторства, вернемся к статье. Ведь не только юбилеем дела Бейлиса мотивируется наше желание вернуться к полемике уже более чем столетней давности.

Дело в том, что и сегодня, когда некоторые полагают, что «дело Бейлиса живет и побеждает», хотя 100 лет тому назад эта публика уже потерпела свое историческое поражение, «труды» Сикорского переиздаются и даже анализируются так называемыми современными расологами, книги которых хотя и не сверхпопулярны, но вполне доступны. Понятно, что их авторы не ссылаются на полемическую литературу. Для них Сикорский — вполне актуальный мыслитель.

Мы не будем сейчас рекламировать не столько расологические, сколько просто расистские труды В. Б. Авдеева, одного из наиболее активно печатающихся современных расологов, но лишь приведем пару цитат из этого автора, восхваляющего Сикорского.

 

…Главная заслуга Ивана Алексеевича Сикорского состоит в том, что он первым создал системную картину психологии различных национальностей на основе их расово­биологических различий. <…> Так, в работе «Антропология», изданной его сыном — известным авиаконструктором — уже в эмиграции в 1931 году, он писал: «Арийцы принадлежат к самым талантливым ветвям человечества, отличаются силой и глубиной дарований, широтой и разносторонним развитием способностей, при врожденном идеализме и идеальном направлении жизни. В этом смысле с арийцами несравнима ни одна из ветвей человеческого рода. Одаренность арийцев укрепила за ними первую роль и в обладании миром».

 

Можно понять сына психиатра, который печатал подобное, когда гитлеровский национал­социализм уже рвался к власти над миром. Правда, «обидно», что какой­то бесноватый ефрейтор сомнительного расового происхождения уже проговорил все это в «Майн кампф» почти за 10 лет до публикации старых откровений Сикорского. Но этого современные расологи не говорят. Они просто пишут: «И. А. Сикорский использовал объяснение принципа наследственной передачи психических признаков и при написании целой галереи биографий великих деятелей отечественной культуры. Очень характерна в этом отношении работа “Антропологическая и психологическая генеалогия Пушкина” (Киев, 1912)». И сразу, без перерыва: «По­своему уникально его исследование “Экспертиза по делу об убийстве Андрюши Ющинского” (С.­Петербург, 1913). Дело в том, что Иван Алексеевич был приглашен в качестве главного судебно­медицинского эксперта (sic! — Л. К.) на расследование знаменитого дела Бейлиса, где в аргументированной форме доказал, что налицо имел место факт ритуального убийства, совершенного на религиозной почве».

Полное отсутствие представлений о реальном месте Сикорского и его психолого­психиатрической экспертизы на процессе по делу Бейлиса, его позорный провал в споре с академиком Бехтеревым Авдеева не интересует. Равно как и остракизм, которому был подвергнут коллегами уже умиравший антисемитствующий профессор­«пушкинист».

Главное — любым путем вставить этого предшественника гитлеризма в картину русской духовной жизни в турбулентный постперестроечный период: «Вклад И. А. Сикорского в историю науки огромен. Мало того, вся картина русской научной жизни рубежа XIX и XX веков была бы без него неполной. Поколения красных профессоров усиленно изображали нам ту эпоху как некое бесформенное декадентское скопище стихийных революционеров и бесхребетных романтиков. Настало время развенчать фальсификацию русской истории и восстановить в правах плеяду талантливых русских ученых, сочетавших в своих деяниях ясность ума, широту кругозора и чистоту расовой интуиции».

Умри, расист, лучше не скажешь!

Но перепечатанная здесь статья 1912 года, написанная киевским журналистом за пять лет до Октябрьской революции, не менее чем лет за 10 до появления этих профессоров и за 20 до начала торжества белокурой бестии, лишний раз подтверждает: историю полемики с идейными сторонниками обвинения евреев в кровавых жертвоприношениях надо знать, чтобы было легче расправляться с теми, кто, пользуясь либеральной самоуверенностью оппонентов, которых Владимир Жаботинский называл «слепорожденными», впаривает своим читателям откровенную ложь про «красных профессоров», якобы выкинувших из истории светочей пушкинистики и бейлисоведения, типа профессора­националиста Сикорского. Честное слово, это лучше директивных и цензурных запретов, к которым так часто, в противоречие со своими базовыми принципами, призывают и государство, и общество иные либералы, которым просто не хватает уверенности в своих силах и знаниях. Стоит помнить обо всем этом и тем, кто идеализирует «Россию, которую они потеряли», чьи «лучшие люди» отлично вписались в контекст европейского фашизма первой половины ХХ века. И юбилей позорного провала киевской фальсификации 1911–1913 годов — отличный повод напомнить об этом.

добавить комментарий

<< содержание

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.