[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ОКТЯБРЬ 2013 ТИШРЕЙ 5774 – 10(258)
Вера Набокова разыгрывает с мужем шахматный дебют. Отель «Монтре Палас», Швейцария. Начало 1970-х годов
ТАМ ФИЛИДОР СРАЖАЛСЯ И ДЮСЕР
Геннадий Несис
Догматом стало положение о том, что искусство отображает действительность в художественных образах. Какую же реальность отображает шахматная партия? По поводу «шахматной поэзии» — композиции, то есть искусственно составляемых задач и этюдов, — блистательное доказательство представил нам Владимир Набоков в своем сонете, опубликованном 30 ноября 1924 года в берлинском еженедельнике «Наш мир»:
Я не писал законного сонета,
Хоть в тополях не спали соловьи, —
Но, трогая то пешки, то ладьи,
Придумывал задачу до рассвета.
И заключил в узор ее ответа
Всю нашу ночь, все возгласы твои,
И тень ветвей, и яркие струи
Текучих звезд, и мастерство поэта.
В этих, пронизанных поэзией и эротикой, строчках «великий камуфлятор» (по меткому определению Зинаиды Шаховской) непривычно откровенен. Молодой Набоков искренне убежден, что его «зритель», познавший эстетику шахматной композиции, «увидит» изображенные на доске чувства и эмоции автора. Этот поистине волшебный «шахматный» сонет Набокова, посвященный его будущей жене Вере Слоним, сближает древнюю игру с высокими жанрами искусства больше, чем самая замечательная шахматная партия.
Я думаю, испанец мой, и
гном,
И Филидор — в порядке кружевном
Скупых фигур, играющих согласно, —
Увидят все, — что льется
лунный свет,
Что я люблю восторженно и ясно,
Что на доске составил я сонет.
Мое знакомство с творчеством великого писателя началось именно с этого сонета, ставшего своеобразным гимном эстетическим возможностям шахматной задачи. Помнится, меня поразила сама идея отображения реальных личных, даже интимных переживаний в столь непривычной форме — в движениях «играющих согласно фигур». Впрочем, впервые я увидел томик Набокова в библиотеке моего соседа и друга Гарика Левинтона. Книга была издана за рубежом. Кажется, это был «Дар», но точно не нашумевшая «Лолита». Надо сказать, что фамилия Набоков с детства у меня ассоциировалась отнюдь не с великим писателем, находившимся в Советском Союзе практически под запретом, а с его отцом — одним из организаторов и лидеров Конституционно-демократической партии, известным общественным деятелем и юристом Владимиром Дмитриевичем. Мой дед по своим политическим воззрениям был близок к программным заявлениям кадетской фракции в Государственной думе, и на старости лет он часто рассказывал мне о ярких выступлениях Милюкова и Набокова, которые довелось ему слушать вживую. Кроме того, издателем печатного органа партии кадетов — газеты «Русь» — был Юлиан Бак, дядя прекрасной и словоохотливой рассказчицы тети Кати Финкельштейн. Екатерина Викторовна (урожденная Бак) была женой бабушкиного брата Бориса Николаевича и часто гостила у нас в Ленинграде на Басковом переулке. Беседы с ней затягивались далеко за полночь. Еще бы! Кто только не перебывал в гостеприимной московской квартире в академическом доме у Павелецкого вокзала. Только от имен легендарных ныне ученых (физиков), коллег хозяина дома, могла закружиться голова. К тому же Екатерина Викторовна была заядлой преферансисткой, а в юности брала уроки шахмат у известного русского мастера Федора Ивановича Дуз-Хотимирского — друга и партнера самого Михаила Чигорина. В Петрограде семья Ю. Бака проживала на Литейном проспекте, а совсем неподалеку, в доме № 21 по улице Жуковского, располагались редакция и типография популярной газеты «Русь», ведущими авторами которой были политические звезды начала века И. В. Гессен, П. Н. Милюков и В. Д. Набоков. В этом издании сотрудничали А. Н. Бенуа, С. А. Венгеров, В. И. Вернадский, С. Ф. Ольденбург, П. Б. Струве, Д. С. Мережковский, С. Л. Франк, А. А. Шахматов, Т. Л. Щепкина-Куперник и другие деятели науки и культуры России. Многих из них Екатерина Викторовна хорошо запомнила. Жаль, что в детстве мне не пришло в голову записывать ее интереснейшие рассказы.
Владимир Дмитриевич Набоков (1870–1922) с сыном Владимиром, будущим писателем Сириным
Итак, с отцом писателя я был заочно знаком, а вот о нем самом знал очень мало. В начале все того же 1988 года мне неожиданно позвонил мой старый товарищ Виктор Топоров и предложил принять участие в работе Натальи Толстой над небольшой статьей, посвященной одной из граней творчества тогда еще, несмотря на перестроечные времена, почти запрещенного к упоминанию Владимира Набокова. Наша заметка «Тема Набокова» заняла всего несколько страничек в «продвинутом» ленинградском журнале «Аврора». Небольшое вступление о роли шахмат в жизни писателя, три шахматных сонета, три шахматные задачи, краткая библиография его произведений, составленная Иваном Толстым. Но сам факт появления имени Набокова на страницах популярного издания уже стал сенсацией. Надо признать, что первым, кто осмелился в советские времена опубликовать материал о Набокове, был известный шахматный журналист Александр Рошаль. Правда, произошло это в профессиональном шахматном обозрении «64». Как мне рассказывал сам Александр Борисович, после этого его вызвали «куда следует», но главным редактором журнала был Анатолий Карпов, и скандал замяли. В комментариях к задачам мне удалось упомянуть еще одного выдающегося русского эмигранта — литературного критика, драматурга и шахматного мастера Евгения Зноско-Боровского (1884–1954). Впервые это имя услышал я от своего дяди — профессора искусствоведения и большого знатока шахмат Анатолия Альтшуллера. Судьба Е. Зноско-Боровского в чем-то сродни судьбе самого Набокова, который, может быть, потому-то столь заинтересованно и относился к шахматному и литературному творчеству своего соотечественника. Так, на выход в свет книги Зноско-Боровского «Капабланка и Алехин» Набоков откликнулся восторженной рецензией, опубликованной в газете «Руль» 16 ноября 1927 года, то есть непосредственно в день начала в Буэнос-Айресе исторического матча на первенство мира между двумя шахматными гениями. Представляя эту работу читателям, будущий автор «Защиты Лужина» писал: «Эта небольшая книжка явится для любителей шахматного искусства занимательнейшим романом — или, вернее, первым томом романа, ибо герои его только теперь по-настоящему сшиблись, и в будущем им предстоит еще немало восхитительных схваток». В финале рецензии уже чувствуется почерк мастера: «Зноско-Боровский пишет о шахматах со смаком, сочно и ладно, как и должен писать дока о своем искусстве. Нижеподписавшийся, скромный, но пламенный поклонник Каиссы, приветствует появление этой волнующей книги». При работе над комментариями к «шахматным» сонетам Набокова я столкнулся с загадкой, хитро вкрапленной автором уже в первом стихотворении цикла: «…От пьяниц / В кофейне шум, от дыма воздух сер. // Там Филидор сражался и Дюсер». Кто же сражался с некоронованным шахматным чемпионом XVIII века, создателем не только французской комической оперы, но и классического учебника «Анализ шахматной партии» маэстро Франсуа — Андре Филидором? Может быть, это выдуманный персонаж с фамилией, подобранной для удачной рифмы? Но для любителя мистификаций и «ложных следов» в шахматных композициях и в своих литературных произведениях такой ход выглядит слишком банальным. Приведу гипотезу, которую я не рискнул опубликовать в той давнишней статье. В какой кофейне происходили описанные события? Очевидно, что речь идет о знаменитом парижском кафе «Режанс». Открытое в 1718 году, оно в течение почти двух столетий было центром шахматной Европы. Среди завсегдатаев своеобразного шахматного клуба были Вольтер, Ж.-Ж. Руссо, Д. Дидро, а позднее и Б. Франклин, М. Робеспьер, Наполеон Бонапарт. Бывали там и наши соотечественники. Одним из сильнейших игроков Парижа был И. С. Тургенев. Здесь проходил его матч с польским мастером Л. Мачуским. В конце ХIХ века в кафе выступал и сам М. И. Чигорин. Какие великие и разные имена! Но нет среди них упомянутого в сонете Дюсера. Кого же зашифровал Набоков под этой фамилией? Первый, кто приходит на ум, — учитель Филидора Сир де Легаль (1702–1792). Однако рискнем предложить иное решение загадки. Известно, что в 1782 году будущий русский император Павел и его супруга Мария Федоровна побывали во Франции с неофициальным визитом. Чтобы избежать всяческих протокольных условностей, сын Екатерины Великой путешествовал по Европе инкогнито под псевдонимом граф Северный. Далее процитируем «Библиографию», изданную в Париже в 1864 году: «Летом 1782 года в кафе “Режанс” зашел невзрачный господин маленького роста и стал наблюдать за одним из шахматных поединков.
Евгений Зноско-Боровский. Париж.
Начало 1930-х годов
Неизвестный гость указал на лучший, по его мнению, ход и, встретив возражения, заключил пари на луидор. Выиграв свою ставку, он отдал золотой оторопевшему лакею и молча удалился. Только тут присутствующие догадались, что щедрым гостем был не кто иной, как наследник русского престола Павел». Почему же Дюсер? Может быть, это своеобразная аббревиатура: «де» или «дю» перед фамилией во французском языке указывает на дворянское происхождение, а «сер» — первый слог от «serenissime» («светлейший») или даже «сир» («государь»). Что ж, над этим ребусом стоит еще поломать голову.
С волнением ждал я выхода в свет седьмого номера журнала «Аврора». И вот он наконец у меня в руках. Наш материал был вынесен на обложку под нейтрально звучащей рубрикой «У Букиниста», и все же это был прорыв цензурной плотины. Насколько мне известно, Наталья Толстая сумела переправить эту скромненькую журнальную тетрадку вдове писателя Вере Набоковой в Монтре.
Большинство историков литературы придерживаются мнения, что супруга Набокова «выиграла чемпионат среди писательских жен — была критиком, секретарем, переводчиком, слушательницей, литагентом, редактором, душеприказчиком». К этому перечню обязанностей, добровольно взятых на себя Верой Евсеевной, надо добавить еще и постоянное партнерство в шахматной игре. Набоков считал ее «своим двойником, человеком, созданным по одной с ним мерке очень постаравшейся судьбой». Женитьба на еврейке была для выходца из столь аристократической семьи принципиальным поступком. Впрочем, отец писателя — известный либерал и гуманист Владимир Дмитриевич Набоков — всю жизнь боролся с юдофобией и погиб от руки экстремиста-черносотенца в 1922 году в Берлине. За корреспонденции, в которых резко осуждалась антисемитская направленность скандального дела М. Бейлиса, он в 1913 году даже привлекался к суду. В этом плане Владимир был истинным сыном своего выдающегося отца. Получив бандероль из Ленинграда, Вера Евсеевна поблагодарила за публикацию, а скромная журнальная тетрадка заняла место рядом с роскошными изданиями романов классика, переведенными на основные языки мира. На берега Женевского озера, а точнее, в открытый еще в 1904 году шикарный отель «Montreux Palace», ставший на долгие годы родным домом для супругов Набоковых, попал я уже спустя много лет после ухода из жизни «альтер эго регис» великого писателя.
В старинном шахматном кафе «Режанс» в Париже за два века не одну партию сыграли многочисленные мировые корифеи. Здесь подружились Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Интерьер кафе в XIX веке
Мой визит в Монтре пришелся на воскресенье, и номер, превращенный в своеобразный музей-квартиру, просто некому было отпереть. Удалось только сфотографироваться с бронзовым Владимиром Владимировичем, расположившимся в удобном кресле у подножия роскошной лестнице в вестибюле и как будто придирчиво и строго поглядывающим из-под привычного пенсне на гостей прославленного им отеля. Зато на кладбище городка Кларанс не бывает выходных, и я без труда нашел плиту со знакомыми именами. Здесь Вера и Владимир Набоковы остались вместе навеки.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.