[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮЛЬ 2013 ТАМУЗ 5773 – 7(255)
Россия — Запад: глазами мир-искусников
Петербург, Музей театрального и музыкального искусства, до 31.8
Лев Бакст. Эскиз костюма к балету «Нарцисс» Н. Н. Черепнина. «Русские сезоны Дягилева». 1911 год
Выставка на площади Островского занимает один зал, зато какими редкостями он наполнен! Помимо собственных запасников, музей театрального искусства показывает также работы из бывшей коллекции Лобановых-Ростовских, хранящейся ныне во дворце в Стрельне. Благодаря этому сочетанию публика может видеть рядом эскизы декораций и наброски костюмов работы Бенуа и Головина, Федоровского и Коровина, Петрова-Водкина и Стеллецкого. В витринах в центре расположились костюмы, в том числе два придуманных Врубелем для опер Римского-Корсакова «Снегурочка» и «Садко». Партии Снегурочки и царевны Волховы исполняла его жена, Надежда Забела-Врубель (сегодня ее назвали бы «специалисткой по Римскому-Корсакову»: партии в его операх были для нее коронными). Глядя на костюмы — их делали в пошивочных мастерских императорских театров, — понимаешь, почему Дягилев так стремился завладеть пылившимися на складах кафтанами и платьями. Речь шла, конечно, о выгоде, Дягилев заметно экономил за счет «б/у» в императорских театрах, но нельзя забывать и о качестве работы.
Многое на выставке связано с «Русскими сезонами». Здесь и Лев Бакст с поражающими своей энергией набросками костюмов Беотийца и Беотийки из черепнинского «Нарцисса», и Борис Анисфельд с работами к одноактовке «Подводное царство» на музыку из «Садко» (как и «Нарцисс», они датированы 1911 годом).
Дягилева и Анисфельда (1878–1973) связывал не только балет: Сергей Павлович был среди тех, кто поддержал Анисфельда в его противостоянии с Академией художеств, дважды, в 1907-м и 1909-м, отказывавшейся присвоить ему звание академика из-за приверженности модернизму. Когда же звание дали, в прессе начался настоящий черносотенный шабаш. Неудивительно, что при первой возможности, в 1917 году, Анисфельд уехал в Америку, где в 1920-х много работал для театров. Но вскоре выяснилось, что ему не избежать судьбы других мирискусников, застывших в эстетике начала XX века, — он стал казаться старомодным, сотрудничество с театрами прекратилось.
Марсель Бройер
Париж, Центр архитектуры, до 17.7
Марсель Бройер (совместно с Бернардом Зерфурссом и Пьером Луиджи Нерви). Интерьер зала заседаний ЮНЕСКО в Париже. 1955–1958 годы
Марсель Бройер (1902–1981) стал известен в начале 1920-х как автор необычной мебели, не затерявшейся среди прочей продукции Баухауза, а также запоминающихся интерьеров. Но в историю архитектуры он все же вошел благодаря постройкам — среди них и Музей Уитни в Нью-Йорке, и здание ЮНЕСКО в Париже, и синагоги в Америке (см.: Лехаим. 2011. № 6).
Куратор Матиас Ремеле, хранитель немецкого музея дизайна «Витра», собрал лучшие образцы бройеровского творчества, от оригиналов стульев и кресел, включая знаменитую модель «Василий» (названа в честь Кандинского), до макетов архитектурных сооружений. Многие экспонаты предоставили архивы, разбросанные по свету: Баухауза в Берлине и Веймаре, американского искусства в Вашингтоне (здесь находится важнейшая часть фонда Бройера), а также наследники архитектора. Показывают и фильмы с участием самого Бройера. Это, наверное, самый интересный раздел выставки — не только из-за возможности следить за мыслью великого человека, но и потому, что его речь оживляет поэзию в камне.
Алекс Кац. New York / Maine
Зальцбург, Музей модерна, до 7.7
Алекс Кац. Январь IV. 1992 год. Собрание галереи «Тадеуш Ропак». Париж—Зальцбург
Название выставки 86-летнего Алекса Каца связано с двумя важнейшими в его биографии географическими точками — в Нью-Йорке и штате Мэн он проводит большую часть жизни, ателье у него и там и там. Следуя законам полноты, было бы неплохо вписать сюда и что-нибудь из русской топонимики: уроженец Бруклина (по другим данным — Квинса), Кац происходит из еврейской семьи, эмигрировавшей в 1920-х годах из Советской России.
Около половины из показываемого в Музее модерна привезено из Америки: партнером проекта стал Музей колледжа Колби в Уорвилле (штат Мэн), которому принадлежит 700 работ Каца. Другую половину предоставили европейские музеи и частные собрания.
Творчество Каца чаще всего рассматривают в контексте поп-арта, который и впрямь ему близок: любит увеличение, цвет стремится к монохромному... Он даже портрет хорошего знакомого (а половина нью-йоркской богемы ходила в его друзьях) рисует почти как плакат, отсекая все лишнее, предпочитая чистый фон и ту степень условности, что заставляет думать о границах абстрактного. При этом Кац лишен социально-критического взгляда или хотя бы интереса к мелочам нового быта, к шуму и пене времени, каким отличались пионеры поп-артовского движения. Кац — типичный мыслитель-одиночка, погруженный скорее в вечное, чем в сиюминутное. Его искусство трудно описывать, но все же оно современно — не зря крупноформатные работы Каца прекрасно вписываются в нью-йоркский ландшафт, когда их выставляют на фасадах. В Зальцбурге сейчас можно увидеть примеры такого вторжения искусства в жизнь — одновременно с ретроспективой Каца здесь показывают фотографии и фильмы его близкого друга Руди Буркхардта, снимавшего те же пространства в Нью-Йорке и Мэне, которые рисовал Кац. На некоторых кадрах запечатлены нью-йоркские улицы с огромными, многометровыми работами Каца.
И все же в этих полотнах почти не найти примет времени, подробностей эпохи и личной биографии. Исключение составляют бесчисленные портреты жены Ады, излюбленной модели художника (в Еврейском музее Нью-Йорка им посвятили однажды выставку). Возможно, независимостью от заголовков газет и теленовостей и объясняется тот факт, что Кац известен сегодня больше завсегдатаям музеев, чем выставочных залов. Кураторы явно испытывают трудности с тем, чтобы найти его работам подходящий контекст — вот оборотная сторона самодостаточной жизни одиночки. Отсюда вывод: смотрите не только выставки, иногда те позволяют задуматься, но и ретроспективы, они позволяют знакомиться.
Марк Шагал. Между войной и миром
Париж, Люксембургский музей, до 21.7
Марк Шагал. «С Торой за спиной». 1933 год. Центр Жоржа Помпиду, Париж
Выставок Шагала в этом году в Европе немало, от Ниццы до Цюриха, но парижская — особенная. Она компактная, всего сотня работ из музеев семи стран (Россия представлена Третьяковкой), и очень плотная по составу. Хронологически экспозиция охватывает важнейшие годы в жизни художника, начиная с войны (в это время в его живописи появляется фигура еврея-странника, «человека воздуха», странствующего из города в город) и свадьбы с Беллой в 1915 году. Семь лет спустя последовал окончательный отъезд из России, и, после Берлина, переезд во Францию в 1923-м, эмиграция в Америку в 1941-м (придя к власти в Германии, нацисты изъяли шагаловские работы из немецких музеев, три из них были представлены на мюнхенской выставке «Дегенеративного искусства») и возвращение после войны в Европу. Живопись 1940-х становится более мрачной по колориту, война и пожары сопровождают изображения распятия: чувствуется, что эпоха не просто за окном, она стучит по стеклу, ломится в дверь. Шагал никогда не был политически ангажированным автором, но хорошо чувствовал опасности и угрозы человеку, исходящие от истории (порой выглядящей как машина по уничтожению всего мыслящего).
Один из самых интересных разделов выставки — «К сакральному». Цикл библейских гуашей начала 1930-х, где персонажи словно списаны с местечковых жителей, привезли во французскую столицу из Национального музея Марка Шагала в Ницце. Цикл кажется центральным в экспозиции, выглядящей довольно камерной. Залы Люксембургского дворца невелики, что заставляет устроителей выставок прибегать к жесткому отбору вещей. В случае с Шагалом это важно: его плодовитость, особенно в послевоенное время, не всегда оказывалась синонимом качества.
Алексей Мокроусов
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.