[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮНЬ 2013 СИВАН 5773 – 6(254)
Виктор Живов. Человек, который менялся
17 апреля в Беркли на 69-м году умер выдающийся исследователь русского языка и культуры Виктор Живов.
На кончину Виктора Марковича Живова было уже много откликов — и в СМИ, и в социальных сетях, и в них часто звучали слова о том, что фамилия очень подходила ему, а мысль о смерти нисколько с ним не ассоциируется. В таком контексте, кажется, я в первый раз и услышал пятнадцать лет назад его фамилию — на первом курсе студенты шутили, что скоро увидят живого Живова. И были (и еще будут) воспоминания, словесные и фотографические: Виктор Маркович со своей улыбкой, которой идет любое окружение, тосканское солнце или новгородские тучи; Живов на лекции о берестяных грамотах в переполненной аудитории сидит на полу среди студентов со своей старорежимной тростью; Живов показывает рожки с кафедры, объясняя, видимо, что-то про чертей и их восприятие в культуре… Воспоминаний этих много, у каждого разные, но все они о жизни, вечной молодости, непосредственности, совершенно не совместимых с тем, как мы представляем заместителя директора академического института или даже профессора университета в Калифорнии. И вместе с этой витальной молодостью — ощущение степенной древности, уникальности и уходящей натуры: «таких сейчас не делают» — ни бород таких не носят, ни галстуков-бабочек, ни тростей, не подписываются так (размашисто, с десятком росчерков вверх-вниз выведенные имя, отчество и фамилия — на десятках листов каких-нибудь командировочных предписаний), не бывает больше таких универсалистов в филологии, которые одинаково квалифицированно рассуждают и об эволюции прошедших времен глагола, и о феномене святости в русской культуре. Это сочетание делает утрату особенно горькой.
Есть великие ученые, которые растут и развиваются плавно, от юных лет до последних. Живов менялся, и очень сильно. Притом что его интерес к языку шел, вероятно, и «от культуры», а не только «от алгебры» (отец В. М., Марк Живов, был переводчиком с польского и даже упоминается в шуточном стихотворении Мандельштама о «старике Моргулисе»), он начинал как «чистый» лингвист, фонолог и типолог. Потом его интересы сместились в сторону культуры, истории церкви, языка как орудия культуры прежде всего. Он следовал за структурализмом Романа Якобсона — а потом стал соавтором статьи «Расставание со структурализмом».
Но вот какое дело. За два года до смерти Живов опубликовал адресованные ему письма, написанные в 1970-х старым лингвистом-эмигрантом Исаченко; тот бранил американцев за то, что они старославянский язык изучают не как средство передачи тысячелетней культуры, а как какой-нибудь язык индейцев — «систем, ю ноу». Но сам Живов начинал как такой «американец», и без своих первых шагов, без аналитического подхода к языку, к этой «систем» он не увидел бы того синтеза языковой и культурной систем, который проявился в его зрелых работах.
В предисловии к сборнику своих работ он писал о тщете достигнутого, восклицал: «Смирись, гордый человек», и это не было позой. Я слышал от своего ровесника, многим обязанного Живову и много критиковавшего его конкретные положения, что В. М. выслушивал эту критику неизменно доброжелательно и с желанием разобраться. Он действительно постоянно пересматривал свои достижения, менял себя — в какие-то моменты резко. Это смирение, эта работа — не в последнюю очередь причина того впечатления, с которого я (и не только я) начал разговор о нем. Да будет благословенна его память.
Дмитрий Сичинава
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.