[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАЙ 2013 ИЯР 5773 – 5(253)
Леонард Фрид. Молящийся в синагоге пока-зывает портреты членов своей семьи, убитых в концентрационном лагере. Франкфурт-на-Майне. 1961 год
ПОЭТ-ФОТОГРАФ
Евгения Гершкович
Насилия не любил, став фоторепортером, войн не снимал. Его работы — вталкиваемый в полицейскую машину полуголый преступник, старики-родители на могиле сына, американский солдат на КПП у Берлинcкой стены — идеально вписываются в актуальный ныне жанр «street photography». Выбрав профессию, Леонард Фрид был убежден в универсальности и превосходстве фотографии над другими видами искусства: «Быть поэтом-фотографом грустно и заманчиво. Грустно видеть, что литературный язык проигрывает языку, который еще не выбрался из колыбели. Заманчиво осознавать, что фотограф все еще может быть оригинальным». Какое же «новое» слово сказал Фрид на языке этой визуальной практики?
Европеец, американец
Вероятно, Леонард Фрид мог бы стать интересным кинорежиссером. Эти его четкие или временами с размытым разрешением снимки — почти что кадры игрового/документального кино: крупные планы, выхваченные оператором, превращающим их в абстракции, изолированные от всего окружающего. Кстати, Фрид таки снял несколько документальных фильмов. Сотрудничая с множеством изданий (в списке «Sunday Times», «Paris Match», «Stern», «Die Zeit», «Fortune» и др), пребывая в лоне фотожурналистики — я бы подчеркнула: американской, — Фрид выделялся из этой среды: ему было чуждо именно американской фотографии свойственное морализаторство и правдоискательство. Американские фотографы, специалисты по реальности, делали снимки, дабы показать то, чему надо противостоять, о чем сожалеть и что, в конце концов, исправить. «Есть фотографы констатации, а есть фотографы чувств», — дистанцировался от коллег Фрид. И добавлял: «Я не журналист, я автор. Факты как таковые меня не интересуют». Кроме того, работы Фрида были заведомо лишены красочности и гротеска, которым грешит коммерческая фотография. Фотограф придерживался той меры строгости, лаконизма деталей, что сам назначил себе, и она сообразовывалась с его вкусом и воспитанием. Он, к примеру, не снимал людей, если видел, что их это смущает. Фотографии Фрида поразительно просты. Проведя немало времени в Старом Свете, он подсознательно впитал эту европейскую меланхолию, нейтральную эстетику чистого любования реальностью: «Я мечтаю сделать фотографию вне всякого контекста, чтобы просто повесить на стену и читать, словно стихи!» Фрид был в душе поэтом, это ясно. Но хотел стать живописцем, хотя не стал. Однако ему, владевшему иным инструментом, удавалось так неожиданно выстроить композицию и рассчитать точный ракурс, что момент, казалось бы, случайно выхваченный из вечности, превращался в некое подобие полотна, над которым иной живописец работал бы годами. Взгляд и жест мальчика в кипе, прислонившегося к фасаду иерусалимского дома; заразительный смех чернокожих детей из Гарлема под брызгами уличного гидранта; точно вписавшиеся один в другой профили голландских молодоженов; люди, бредущие вдоль стен; очень живые, чуть растушеванные, силуэты священников в Ватикане, кидающихся снежками… Фрид снимал просто, делая упор на взаимоотношения объектов в кадре, психологию персонажей. Пусть все это наиболее удачные из сделанных дублей, только каждый — полноценный сюжет ненаписанного полотна. Эдвард Уэстон, американский фотограф первой половины ХХ века, считал фотографию «несравненным средством самовыражения, далеко превосходящим живопись». Все же в соревновании с живописью необходима оригинальность — печать обостренного восприятия. В работах же Фрида оригинальность не стала активным проявлением собственного «я», скорее то был поиск собственного места в мире.
Синагога 770, Бруклин, Нью-Йорк. 1970-е годы
От Бруклина до Бруклина
Родители Леонарда Фрида были еврейскими эмигрантами из Минска. Отец в возрасте девятнадцати лет, проведя перед этим два года в Палестине, перебрался в Америку и устроился плотником в Бруклине, где же еще. Мать оказалась в Штатах тринадцатилетней. Леонард, кстати, носил ее фамилию. Он родился в Бруклине в 1929-м, исколесил полмира, но умер там же, в Бруклине, в 2006 году от рака. В отличие от сверстников, интересовавшихся спортом и поп-музыкой, был подростком элегического склада, склонным к одиночеству, ходил по музеям, читал книги. Мечтал стать художником, но мать эту идею не поддержала. Ей казалось, что рисунки сына недостаточно хороши. Тогда он устроил себе мастерскую в подвале и стал рисовать для себя. Потом учился графическому дизайну и работал в компании, где занимался дизайном упаковок косметики. В 1950-м махнул за океан, в послевоенную Европу: Англия, Шотландия, Испания, Франция, Германия и Голландия. В Голландии он сделает свои первые снимки. Поймет: нашел, что искал. Сперва, однако, имелся в том резон экономического свойства. Друг, художник, путешествующий с ним, зарабатывал немного денег, отправляя свои европейские снимки в Америку — Фрид решил делать так же. В Амстердаме он разобрался, как функционирует «Rolleiflex». В 1954 году удалось впервые продать фотографию, снятую в Кельне во время карнавала. Кстати, именно там Фрид приобрел свою первую камеру «Leica». И с тех пор не выпускал ее из рук.
Леонард возвращается в Нью-Йорк, укрепившись в мысли сделаться фотографом, заходит в редакцию «Life», где штатный корреспондент Корнелл Капа предлагает ему сделать серию о евреях. В результате появляется пятнадцатистраничный буклет об общине хасидов Нью-Йорка. Он уже тогда полюбил снимать на улице, и уличная фотография стала его страстью. Назвать робкими штудиями новичка датированные 1954 годом черно-белые снимки Фрида — «Еврейская свадьба», «Синагога. Бруклин», «Хасидская школа в Проспект-парке», «Хасидские мальчики на уроке» — язык не поворачивается, такая от них исходит мощная энергия. В объектив, фиксирующий красоту обыденности, смотрел глаз крепкого мастера с отменным вкусом.
Леонард Фрид. Еврейский приют для стариков. Амстердам. 1958 год
Так или иначе, но Фрид идет учиться в «дизайн-лабораторию» Алексея Бродовича, арт-директора «Harper’s Bazaar», и тот не берет денег с 26-летнего ученика. В том же году приносит портфолио Эдварду Стейхену, начальнику отдела фотографии нью-йоркского МоМА. Живая легенда и непререкаемый авторитет в мире фото смотрит на работы Фрида: «Вы один из трех лучших молодых фотографов, которых я знаю. Остальные два сейчас заняты коммерческой работой и перестали быть интересными. Оставайтесь-ка лучше любителем. Впрочем, могу купить несколько ваших отпечатков для музея». А в довершение рекомендует новичку сесть за баранку грузовика. Тот отпечатков так и не сделал — не было денег на дорогую фотобумагу, за «баранку» садиться не стал. Но не становится и коммерческим фотографом. Выбирает фотожурналистику и опять отправляется в Европу. В Риме встречает немецкую девушку Бригитту Клак и переезжает с ней в Амстердам. Пара начинает жизнь в городе, ставшем европейским центром хиппи и лояльного отношения к легким наркотикам, городе молодых интеллектуалов, городе, где в воздухе носится свобода. На свадьбу в дешевый ресторан друзья съезжаются на велосипедах. В 1958-м Фрид вновь снимает огромную серию о послевоенной жизни еврейской общины в Амстердаме (Холокост унес 66 тыс. жизней амстердамских евреев), его молодая жена проявляет пленку и печатает фотографии. Фотоальбом «Евреи Амстердама» стал первым европейским изданием. Через три года под обложкой с шестиконечной звездой выходит второе — «Евреи Германии сегодня». В 1959-м у четы рождается дочь, Элка Сюзанна.
Следующим альбомом, принесшим Фриду оглушительный успех на родине, куда он вернулся в 1963 году и где сконцентрировал внимание на проблемах социального неравенства, стал «Черные в белой Америке», напечатанный тиражом 60 тыс. экземпляров. Другой новый проект был связан с полицейскими Нью-Йорка — «Полиция за работой», а это десять лет труда, выставки и, разумеется, альбом. Где-то на соседних улицах Уорхол пишет свои «Банки супа “Кэмпбелл”», Роберт Мэплторп постигает тонкости устройства полароида, а Леонард Фрид сопровождает полицейских на облавах и при патрулировании улиц Бронкса. Вот на одной из фотографий чернокожая заключенная обнимает полицейского со словами: «Разве он не мил?» — а на другой полицейский играет с ребятишками в игру «Утка, утка, гусь». В июне 1967 года Фрид в Иерусалиме стал свидетелем Шестидневной войны. И там вновь встречает Корнелла Капу, который, в свою очередь, приглашает Фрида к участию в групповой выставке «Беспокойный фотограф». В 1972-м Леонард вливается в ряды фотоагентства «Magnum», созданного в том числе братом Корнелла — Робертом Капой (см.: Евгения Гершкович. Подошедший вплотную // Лехаим. 2013. № 3).
Потом больше не было войн… Собственно, и во время Шестидневной войны Фрид не снимал военные действия. Как всегда, его больше интересовала улица. Не стремился к славе, просто делал то, что любил. Не суетился: «Когда я принимаю осознанное решение сфотографировать что-нибудь, я понимаю, что делаю, и тщательно готовлюсь. Но когда фотографирую, ухожу в процесс с головой. Двигаюсь туда-сюда, пританцовываю, а когда приходит момент — хватаюсь за него обеими руками. В этом и состоит творчество».
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.