[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАРТ 2013 АДАР 5773 – 3(251)
Предпасхальные заметки
Хава-Броха Корзакова
Этапы пасхального седера. Фрагмент.
«Венецианская агада». 1609 год
1. Седер тоже начинается с вешалки
Филон Александрийский[1] в своем сочинении «О жизни Моше», описывая Исход из Египта, много раз обращается к театральной терминологии. По его мнению, чудеса, случившиеся во время Исхода, и весь Исход в целом были зрелищем, переживанием, которое должно было определенным образом воспитать еврейский народ и воздействовать на остальной мир. Что-то мне это напоминает...
В еврейской культуре зрелища были распространены мало. Очевидно, переживаний хватало и так. Из всего наследия еврейских эллинистических авторов сохранилась, и то фрагментарно, только одна пьеса — «Исход» Йехезкеля-трагика (II век. до н. э.). Хм, тоже «Исход»... И в Средние века евреи, видимо, больше были озабочены добыванием хлеба, нежели зрелищами. Однако следует заметить, что и в «смежных» культурах в Средние века театра как такового почти не было. Христианство запретило театр как место, связанное с «развратом» (и небезосновательно, ведь театр своим происхождением обязан оргиастическому культу Диониса). В христианских странах писали и ставили церковные пьесы, некоторые из них по античным образцам, — например, поэтесса-монахиня Гросвита (X век) пользовалась опытом римского драматурга Теренция (II век до н. э.), хотя и критиковала его самого. Кроме того, на ярмарках и при дворах аристократов устраивались простенькие постановки, которые существовали наряду с «официальным» театром еще в античности. Ислам не запрещает театр — в мусульманских странах разыгрывались религиозные представления, существовали театр теней, театр марионеток и даже живой театр, так называемая ахарья[2], однако существенного значения для исламской культуры театральное искусство никогда не имело и его роль нельзя сравнить, например, с ролью поэзии.
Возрождение европейского театра началось в конце XV века, и постепенно евреи тоже им «заразились». Но очень постепенно. Первые пуримшпили — тексты пуримских представлений на идише — были опубликованы только в начале XVIII века. Иногда представления разыгрывали и на Суккот. В XVIII веке появляются и пьесы на иврите — например, сохранились три пьесы Моше-Хаима Луцатто[3]: «Самсон и Далила», «Прямодушным слава» («Ла-йешарим теила») и очень любопытная с точки зрения истории жанра мистически-пасторальная драма «Мощная башня» («Мигдаль оз»). Но в целом можно сказать, что в театральном деле до греков и даже до римлян большую часть времени нам было далеко.
Но не все так однозначно. Обратимся к основополагающему античному сочинению, посвященному поэзии вообще и театру в частности, — к «Поэтике» Аристотеля (IV век до н. э.). Знаменитый катарсис — ну, как же. Итак, Аристотель, «Поэтика», 6 глава: «Об эпической поэзии и комедии мы расскажем после, а теперь будем говорить о трагедии, позаимствовав определение ее сущности из того, что сказано. Итак, трагедия есть воспроизведение действия серьезного и законченного, имеющего определенный объем, речью украшенной, различными ее видами отдельно в различных частях, — воспроизведение действием, а не рассказом, совершающее посредством сострадания и страха очищение (катарсис) подобных чувств».
Филон, возможно, не имеет в виду именно это, когда говорит о «театральности» Исхода из Египта, — прежде всего потому, что Исход был собственно действием, а не его воспроизведением. Но ведь после разрушения Второго храма, когда пасхальные жертвоприношения стали невозможны, мудрецы установили нечто новое — а именно пасхальный седер, процесс которого заключается как раз в воспроизведении Исхода. Оказывается, в еврейской традиции существует нечто, полностью отвечающее определению Аристотеля! Как ни странно, это пасхальный седер.
Давайте посмотрим.
Действие серьезное? Куда уж серьезнее — Исход из Египта. Законченное? Да, само действие является законченным, хотя весь замысел будет завершен только «в будущем году, в Иерусалиме». Ограничено ли оно во времени? Да, конечно, иначе до «накрытого стола» (шульхан арух) дело никогда не дойдет. Украшено ли оно «различными видами речи» в различных частях? О да: то проза, то стихи, то на иврите, то по-арамейски. Действие, а не рассказ? В каком-то смысле да, мы ведь то встаем, то садимся, то облокачиваемся, то поднимаем бокалы, то показываем на различные предметы на столе, то откусываем от чего-нибудь (даже лучше, чем в греческом театре)... А уж относительно «очищения чувств» сформулировали еще наши мудрецы — каждый человек должен чувствовать себя так, как будто он сам вышел из Египта. Это и есть очищение от несвободы, причем не в результате выслушивания проповеди, даже самой убедительной, а в результате определенных действий. Как сказал Аристотель: «... Если кто стройно соединит характерные изречения и прекрасные слова и мысли, тот не выполнит задачи трагедии, а гораздо более достигнет ее трагедия, хотя использовавшая все это в меньшей степени, но имеющая фабулу и надлежащий состав событий. Подобное бывает и в живописи. Если кто размажет самые лучшие краски в беспорядке, тот не может доставить даже такого удовольствия, как набросавший рисунок мелом».
Итак, не только Исход из Египта был поучительным зрелищем, направленным на «воспитание чувств» его участников и зрителей. Ежегодное воспроизведение Исхода во время пасхального седера также содержит театральные элементы и именно благодаря этому воздействует не только на интеллект, но и на чувства. Участники (они же зрители) переживают катарсис — выходят на свободу из духовного рабства. Да, это приходится делать заново каждый год. Но ведь как говорил один знаменитый драматург — выдавливать по капле...
И еще один любопытный момент. В тексте «Пасхальной агады» есть элементы, которые появляются как-то вдруг, и не совсем понятно, каким образом они соотносятся с остальным текстом, — это фрагменты Псалмов (Теилим). Разумеется, они читаются в рамках концепции «памяти о разрушении», напоминая нам об Алеле, чтении хвалебных псалмов, во время поедания пасхальной жертвы. То есть они, конечно, связаны с Исходом, но что они добавляют к «действию»? И почему стоят именно там, где стоят?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно еще раз вспомнить о хронографии — и театрального дела, и еврейской традиции. Агада формируется после разрушения Второго храма, то есть после 70 года н. э. (конечно, не сразу, но это отдельная тема). Что в это время происходило в греческом и римском театрах? Тут, разумеется, можно много разного рассказать, но к нашей теме относится один существенный факт — к этому времени и в греческом, и в римском театрах партии хора перестали быть органической частью действия и превратились скорее во вставные номера, так сказать, для красоты. Они даже не входят в основной текст пьес. Это было естественным шагом — еще в классическом греческом театре хоровые фрагменты отличались от основного текста в отношении метрики и даже по языку. Монологи и диалоги в классической драме следуют ионийской метрической традиции и написаны на аттическом диалекте (который является частью ионийской группы), а партии хора строятся на дорийской традиции и носят следы дорийского диалекта[4]. А в трагедиях и комедиях эллинистического и римского периодов хор на сцене присутствует (о чем можно судить по отдельным репликам персонажей в некоторых пьесах), однако в действии участия не принимает вообще, и только иногда поет песни — для того, чтобы заполнить намеренную паузу, и для развлечения зрителей.
Поэтому вполне естественно, что написанные на библейском иврите фрагменты Псалмов не соотносятся напрямую с действием Агады, — театр так театр!
Предназначенный для пасхального седера конверт для афикомана
2. «Выпьешь — так и пойдешь по-гречески чесать»[5]
Во время пасхального седера о греческой культуре напоминают не только театральные элементы. Можно заметить некоторые черты сходства между традиционной эллинистической (а также римской) трапезой и седером: благословение на вино (кидуш) в начале застолья, облокачивание (асава), «четыре вопроса» как типичная застольная игра. В начале трапезы по традиции едят вареное яйцо, — а откуда пошло известное латинское выражение ab ovo («с самого начала», буквально — «с яйца»)? Дело в том, что у римлян было принято начинать трапезу с вареных яиц. И это удачно совпало с еврейской традицией траурной трапезы, включающей в качестве обязательного элемента поедание яйца.
В этом отношении самое интересное — это афикоман. Сейчас мы называем этим словом кусок средней мацы с пасхального блюда, который по обычаю прячут до конца трапезы, причем во многих общинах принято, что его кто-то должен «украсть», чтобы ведущему седер потом пришлось его «выкупить», потому что без него нельзя закончить трапезу. Обычно роль «воров» отводится детям — специально, чтобы у них была причина не засыпать, пока взрослые обсуждают Исход.
Но что это за слово? Явно ведь «не наше». И действительно, это слегка измененное греческое эпикомон[6]. А вот что это такое — любопытно. У греков, как у всех нормальных людей, было принято подавать после трапезы десерт. А специфически греческим обычаем было после трапезы, за десертом, пить вино и разговаривать или играть в застольные игры — это называется «симпосион». Кроме того, было принято, что отужинавшие в одном месте идут к кому-нибудь в гости и продолжают «тусоваться» там как раз тогда, когда на столе только вино и десерт. Пример такого времяпрепровождения мы видим у Платона, в сочинении, которое так и называется «Симпосион» («Пир»), — в какой-то момент к ученым участникам застолья присоединяется уже изрядно подгулявшая компания во главе с Алкивиадом. И это тоже называется эпикомон. В еврейской традиции это слово впервые появляется в мишне «Псахим» («Пасхальные жертвы»): «Не дополняют песах (пасхальную жертву) афикоманом» (10:8). Уже первые амораи, составители Талмуда, разошлись в понимании этого выражения Мишны: Рав[7] говорит, что смысл в том, что после завершения пасхальной трапезы нельзя присоединяться к другой компании[8], а Шмуэль[9] полагает, что это означает «после пасхальной жертвы не едят десерт». На самом деле, как мы видим, правы они оба: Мишна утверждает, что «после съедения пасхальной жертвы не едят десерт и не идут в другую компанию», выражая это одним греческим словом. Просто в Вавилонии греческий знали хуже, чем в Земле Израиля.
Составление Мишны началось еще тогда, когда существовал Второй храм и приносились пасхальные жертвы. А когда после разрушения Храма вместо съедения пасхальной жертвы стали проводить пасхальный седер, мудрецы оставили в силе запрет нежиться за десертом и ходить в гости после завершения седера, то есть после съедения последнего «ритуального» кусочка мацы, который стали называть афикоманом. Таким образом, в наше время эту фразу следует переводить примерно так: «После (седера, который теперь вместо) пасхальной жертвы, (едят только) афикоман и не продолжают (трапезу ничем другим)».
Все эти «чуждые» элементы, конечно, не отменяют уникальности седера. Основная идея праздника Песах — освобождение еврейского народа — осталась неизменной со времен Моше. А что внешнее оформление седера сохранило черты той культуры, которая господствовала во время его формирования, так это и неудивительно.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
[1]. Знаменитый еврейский философ и теолог (ок. 25 до н. э. — ок. 50 н. э.), писавший по-гречески; один из немногих представителей почти полностью забытого александрийского еврейства, чьи труды сохранились благодаря тому, что ими интересовались христиане.
[2]. Shmuel Moreh. «Live theatre in Medieval Islam». Studies in Islamic History and Civiization, in Honor of Professor David Ayalon. Jerusalem, 1986. P. 565–601.
[3]. Моше-Хаим Луцатто, или Рамхаль (1707–1747), — один из крупнейших со времен Рамбама еврейских мыслителей, знаток Талмуда и каббалист.
[4]. A. M. Dale. The lyric metres of Greek drama. Cambridge, 1968.
[5]. Лопе де Вега. Собака на сене. Действие третье. Явление второе. Перевод М. Лозинского.
[6]. Marcus Jastrow. Dictionary of Targumim, Talmud and Midrashic Literature, 1926.
[7]. Рабби Аба бен Эйво, или Аба Ариха («Высокий Аба», ок. 175–247), — один из виднейших мудрецов Талмуда, родом из Вавилонии; провел некоторое время в Земле Израиля, учился у рабби Йеуды а-Наси (Князя), потом вернулся в Вавилон; основатель ешивы в Суре.
[8]. По закону, сформулированному уже в Торе, пасхального ягненка нужно было съесть целиком, поэтому для принесения одной жертвы собиралось столько человек, чтобы на них как раз хватило мяса этого ягненка: «Скажите всей общине израильской так: в десятый день сего месяца пусть возьмут себе каждый по агнцу на семейство, по агнцу на дом. А если дом слишком малочислен для употребления агнца, то пусть возьмет он и сосед его, ближайший к дому его, по числу душ; по мере еды каждого расчислитесь на агнца» (Шмот, 12:3-4, перевод под ред. Д. Йосифона).
[9]. Шмуэль бар Марта (ок. 165 — ок. 257) — знаменитый вавилонский мудрец, двоюродный брат и товарищ Рава, частый его противник в спорах.