[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАРТ 2013 АДАР 5773 – 3(251)
песах
Адин Эвен-Исраэль (Штейнзальц)
В издательстве «Книжники» выходит в свет книга Адина Штейнзальца «Суть еврейских праздников», составленная на основе статей и выступлений одного из самых авторитетных современных еврейских учителей. В мартовском и апрельском номерах журнала предлагаем читателям полный текст главы о празднике Песах.
«Народ отдельно живет»
«Который прошел мимо»
Смысловая наполненность праздника Песах, по общему мнению, многогранна не только из-за различий в мировоззрениях празднующих, но и по причине многообразия раскрывающихся в нем аспектов. Однако, несмотря на то что этот праздник имеет множество наименований — некоторые из них упомянуты в Торе, другие вошли в народные традиции, — самым принятым и распространенным из них является название «Песах», что свидетельствует об особой значимости аспекта, отраженного в нем.
Это название происходит от строки Торы, где сказано: «...Г-споду, который прошел мимо (пасах) домов сынов Израилевых в Египте, когда Он поражал египтян, а дома наши избавил» (Шмот, 12:27). Эти слова продолжают объяснение про египетские казни или, может быть, даже призваны подчеркнуть их особый смысл: они не сводятся к знамению, но вводят новую идею — отделение египтян от детей Израиля. Эта идея, которая проявляется во время египетских казней и получает новое развитие в ночь Исхода, выражает суть праздника Песах на протяжении всех поколений истории: различие между Израилем и другими народами.
Исход из Египта — это выход из рабства на свободу и это же начало процесса формирования народа Израиля. В то же время Исход из Египта представляет собой также изменение сути народа Израиля — начальную точку его обособления от всех других народов. Народ Израиля приобретает тогда не только свои специфические особенности, но и характер народа, который «отдельно живет и между народами не числится» (Бемидбар, 23:9).
Когда первые антисемиты заговорили о якобы свойственном народу Израиля «чувству ненависти ко всем другим народам», они имели в виду именно это качество (искажая притом все его внутреннее содержание). Неспроста видели они в Исходе из Египта событие, установившее вечное одиночество еврейского народа, сделавшее его отличным от всех — «другим».
Отличие народа Израиля от других народов и его обособленность от них не являются выражением ненависти к миру, а скорее качествами, приводящими к тому, что всегда, во всех поколениях, евреи чувствуют отчуждение от окружающих, где бы они ни жили — на своей земле или в рассеянии. Сочинения греческих авторов периода Второго храма, в которых говорится об «отчужденности» евреев, относятся к числу бесспорных доказательств того, что эта отчужденность — не защитный механизм, выработанный в диаспоре, но сущностный элемент духовного наследия народа Израиля. В самом деле, внутри любой общественной группы, народа, этнической общности существует подразделение на «своих» и «чужих», однако в случае евреев чувствительность к этому различию гораздо сильнее развита; более того, различие это заключает в себе смысл совершенно другого уровня.
Ларри Риверс. До рассеяния. Первая часть триптиха «История
мацы». Фрагмент.
1982 год. Частная коллекция, Нью-Йорк
Неизбежная исключительность
Народ Израиля издавна воспринимает себя как отдельную общественную группу, наделенную особой, не похожей на другие по сути идентичностью. Идея избранности Израиля Святым, благословен Он, отличается от националистических идей других народов, в частности, тем, что не проставляет акцент на «национальной гордости». Даже когда евреи прилагают множество усилий для того, чтобы походить на другие народы, остается ощущение обособленности и отчужденности. Это ощущение «ненормальности», таким образом, носит имманентный характер, не зависящий от особенностей образа жизни. В самом деле, к этому ощущению иногда примешивается чувство фатальности и даже горечи и досады: ну почему это должно быть так? Почему мы обязаны быть другими, отличаться от всех? И независимо от того, сопровождается ли оно ощущением собственного превосходства и гордости или же грустью и вынужденным одиночеством, лежащее в основе чувство остается тем же — чувством отделенности и отличности.
Сетования на собственную непохожесть на других всегда звучали и оказывали влияние на еврейский народ, как сказано: «Будем, как другие народы, как племена других стран...» (Йехезкель, 20:32). Желание быть «как другие народы» возникает не только как недовольство или протест против религиозных заповедей, но и в рамках иудаизма. Желание поставить над собой царя происходит из стремления построить властные структуры, похожие на формы правления, принятые у окружающих народов (не только при пророке Шмуэле, но в самой Торе). Разнообразные попытки ассимиляции находят свое выражение прежде всего в стремлении избавиться от этого чувства собственной особенности; немцы и французы «иудейского вероисповедания» не намеревались сознательно оставить еврейство, они только старались сделать еврейство похожим по форме и по сути на другие религии, чтобы оно перестало быть «странным» и поддавалось переводу на язык понятий других народов. «Приобщение к западной культуре» еврейского народа на протяжении многих поколений основывалось на одной и той же попытке заполнить еврейским содержанием сосуды чужой культуры, которые не выглядели бы тогда чересчур странными и причудливыми.
То, что в результате подобных попыток содержание всегда оказывается заброшено или исковеркано и лишено смысла, служит свидетельством недостижимости цели такого рода. Для поддержания существования еврейского народа необходимо не только духовное содержание, но и необычная, особенная форма, в которую это содержание облечено. Таким образом, антагонизм (который вовсе не обязательно приводит к взаимной ненависти) между Израилем и другими народами неизбежен. Народ Израиля не может быть таким, как другие народы, оставаясь при этом самим собой. И в этом вопросе неважно, хочет ли в это время народ Израиля соблюдать заповеди или же обращается к греху. Ведь всегда, даже в час прегрешения, парадоксальным образом исполняется сказанное: «Во всех путях твоих познавай [волю] Его, и Он выпрямит стези твои» (Мишлей, 3:6), — «даже тогда, когда грешат» (Брахот, 63а).
На другом берегу
Исток этого названия праздника — в рассказе о казни первенцев, однако его смысл далеко выходит за рамки конкретного исторического события: перешагивание, пропуск, разграничение между народом Израиля и другими народами становится лейтмотивом всей нашей истории. Законы, распространяющиеся на весь мир, перестают действовать и теряют смысл, когда дело доходит до народа Израиля. В случае истории праздника Песах речь идет о каре, которая распространяется на всех, минуя народ Израиля, но это лишь один из случаев, выражающих идею, которая многократно повторяется и подчеркивается в контексте Песаха: определение народа Израиля как «вечного чужака» в том, что касается как проклятий, так и благословений.
Песах — это день, когда каждая еврейская семья собирается для того, чтобы объединиться в древнем ритуале. Ритуале, подчеркивающем внутреннее единство, а также то, что народ Израиля всегда сам по себе — как в час победы и подъема, так и в моменты падения и поражений. Как говорится в мидраше о первом нашем праотце — Аврааме а-Иври[1]: «Весь мир — на одном берегу, а он — на другом» (Берешит раба, 41:8).
Изгнание и избавление
«Как во дни твоего Исхода из страны египетской, явлю ему чудеса» (Миха, 7:15). Основываясь на этом стихе, мидраши и «Зоар» (см. Шмот раба, 15:11) объясняют, что грядущее избавление будет построено по образцу Исхода из Египта.
Изгнание и избавление, воплощенные в египетском рабстве и Исходе из Египта — это части процесса, продолжающегося во всех поколениях. В общем виде жизнь народа Израиля состоит из больших циклов изгнания и избавления. Поэтому анализ этих понятий касается не только внешней стороны событий и их явного, открытого для всех влияния, но и их внутренней духовной сущности. Изгнание и избавление раскрываются в различных формах, достигая большей или меньшей глубины, в существующей реальности. Углубляясь в духовную суть внешних явлений, мы видим сменяющие друг друга изгнание и избавление, как круги, скрытые во внутренних пластах.
Так под внешним слоем великого изгнания, многократно истолкованного и известного всем — изгнания народа Израиля из его земли — скрыто еще одно — изгнание духовности в мир материи, или же изгнание и сокрытие Б-жественной души, которая прячется за животной душой и за телом. А проникая еще глубже, мы обнаруживаем изгнание Шхины[2] Б-жественного Присутствия — в наш материальный мир, изгнание Его Света в мир тьмы и сокрытия.
«Покажется нам сном»
С более общей точки зрения изгнание можно определить как неправильную связь между вещами. Изгнание встречается повсюду, где присутствует неправильное соотношение между частями целого — то, что должно быть ниже, располагается не на своем месте, а над тем, что должно находиться на более высокой ступени. В самом деле выясняется, что это более широкое определение относится не только к изгнанию евреев из своей земли и к их порабощению, но отражает саму суть порядка соответствий в нашем мире.
Изгнание проявляется в таком порядке вещей, который на первый взгляд кажется совершенно нормальным, однако на самом деле скрывает в себе глубокий внутренний изъян, неразрешимое противоречие. Поэтому символом изгнания является сон. «Я сплю, но бодрствует мое сердце» (Шир а-ширим, 5:2). «Я сплю — в изгнании» (Зоар, Эмор, 95:1). Сон олицетворяет изгнание, поскольку в нем как будто бы все происходит правильно, а на самом деле это вещи, которых не бывает. Ведь сон представляет собой последовательность сцен и видений, каждое из которых само по себе вероятно, но сочетаются они не так, как должны были бы, вплоть до того, что все в целом противоречит здравому смыслу. Кроме того, сну присуще ощущение, что все в нем происходит правильно. Во сне невозможное становится реальным и понятным.
Дни изгнания — это кошмарный сон, который «снится» евреям и в котором их невозможная жизнь представляется возможной, терпимой и понятной. «Когда возвратит Г-сподь из плена детей Циона, [все пережитое] покажется нам сном» (Теилим, 126:1) — когда оглянемся назад, на дни изгнания, поймем, что жили тогда, как во сне.
И в то же время сон, не будучи способным заменить подлинную жизнь, все же предоставляет реальности дополнительные возможности, он позволяет жизни продолжаться и в худших условиях. Существование души в изгнании не было бы возможно, если бы не сон, позволяющий совместить несовместимое. Изгнание порождает способность, свойственную сну, благодаря которой душа со всеми ее чаяниями и устремлениями может существовать в чуждой ей реальности, неприемлемой для нее и причиняющей ей страдания.
Таково изгнание евреев и пребывание их среди других народов, таково схождение души в тело, таково и сотворение мира, ибо оно в общем и целом представляет собой процесс изгнания. Изгнание евреев к другим народам — это воплощение процесса, характеризующего все бытие.
Аспекты изгнания
В том, что касается состояния души, большинство людей живут в изгнании. С одной стороны, в часы молитвы и служения Творцу человек пребывает в возвышенном состоянии; молясь и изучая Тору, он провозглашает, что материальные, телесные стороны его жизни вторичны по отношению к подлинной ценности — жизни духовной. В эти моменты человек искренне, всей душой убежден, что истинное бытие заключается в приближении к Всевышнему и его назначение — превратиться в сосуд, вмещающий Б-жественный свет. Но с другой стороны, закончив молитву и изучение Торы, тот же человек возвращается к жизни, целиком подчиненной материальному. Его желания и устремления подобны желаниям и устремлениям других людей, и на его образ жизни больше всего влияют материальные запросы и побуждения, определяемые его телом. Таким образом, его жизнь характеризуется двойственностью и полна внутренних противоречий, на существование которых он сам не обращает внимания. Человек воспринимает происходящее, как во сне, не замечая, что оно нелогично и невероятно.
На еще более глубоком уровне можно сопоставить со сном и пребывание Шхины в изгнании — в нашем мире. Связь между этим миром и потоком Б-жественной силы, наполняющей все миры и поддерживающей в них жизнь, не может прерваться ни на одно мгновение. Все сотворенные создания, от мала до велика, — самые высшие среди которых способны признать величие Творца, отвлечься от окружающей действительности и даже «стереть» ее в своем сознании — существуют только благодаря излиянию этой силы. Вместе с тем мир не ощущает постоянного излияния этого потока и не осознает, что его существование зависит от постоянно возобновляющейся воли его Творца. Всякая реальность ставит в центр бытия самое себя, как будто бы лишь себе она обязана своим существованием, вне связи с Источником. Сила, являющая собой сущность и подлинное Я всего, прячется под множеством оболочек и раскрывается в необычных и неестественных формах.
«Может ли хвастать топор пред рубящим им?» (Йешаяу, 10:15) — в изумлении вопрошал пророк. Однако каждое создание в мире так или иначе делает это в той или иной степени, не ощущая зависимости от силы Творца и своей причастности к ней. И это тоже сон — погруженность мира в спячку, в которой ему мнится, что он отделен от своего Источника и существует сам по себе.
Отсутствие даат
Что поддерживает этот сон, позволяя ему продолжаться? Почему человек, народ, весь мир не пробуждаются и не выходят из этого странного состояния? Более того, что приводит к погружению в сон? Ответ на этот вопрос заключается в том, что любое изгнание — это как бы нахождение в «Египте»[3] — в мире ограничений и сжатия, мире препятствий, бед и теснин. В этом тесном мире под влиянием бед смолкают высшие силы души, лишенные возможности развиваться и подавленные действительностью, которая противоположна подлинному бытию.
В этом состоянии в душе действуют силы более примитивные, основные и первичные, однако не связанные с пониманием и осмыслением. Это не значит, что в состоянии изгнания вообще отсутствует способность понимать и осознавать, однако это понимание отдалено от истинной картины мира. Хотя разумом мы и понимаем, что под наружной обманчивой оболочкой скрываются совершенно иные глубинные пласты смысла, но это по-настоящему не доходит до нашего сознания.
В основании состояния изгнания лежит недостаток даат[4] — силы, связывающей абстрактное понимание разума с чувствами и действиями. До тех пор пока ее не хватает для извлечения выводов из окружающей действительности, жизнь остается «сном». Все могут знать и понимать, что состояние, в котором они находятся, неестественно и необъяснимо, но, несмотря на это, продолжают вести тот же образ жизни и придерживаться того же самого подхода к жизни. Поскольку понимание не оказывает действенного влияния на душу, высшие силы в ней остаются сокрытыми, иначе говоря — в изгнании. В человеческой душе, в народе, в мире проявляется только внешняя сторона вещей — их оболочки, в то время как их внутренняя сторона сокрыта.
Но даже в состоянии изгнания сокрытие все же не доходит до такой степени, чтобы полностью загасить и затушевать формы духовных сущностей, однако остающаяся их часть не поддается восприятию разумом; эта базисная сущность, которую не дано уничтожить, — сила веры.
С одной стороны, вера — это самая основная, первичная сила в душе, она представляет собой наиболее устойчивый элемент, который невозможно истребить; как бы ни сгустились тьма и сокрытие, вера всегда одержит над ними победу. Ибо вера — это проявление самой сути бытия, которой преисполнено все сущее. С другой стороны, именно потому, что вера происходит от столь высокого источника, в душе и в сознании она раскрывается в форме не столь возвышенной, ведь поскольку она превышает даат, рассудок не в состоянии ее оценить и постичь. Поэтому вера доходит до тех ступеней, которые не могло бы достичь сознание. Поскольку вера достигается не через осознание, возможна ситуация, когда «вор у подкопа молится Всевышнему» (Брахот, 63а), не чувствуя, что обращение к Нему с просьбой об успехе его предприятия противоречит поступку, который он намеревается совершить.
Таким образом, суть изгнания — это притупление способности различать и распознавать вещи, отмена или сокрытие мудрости, благодаря которой человек может судить о внутреннем содержании поступков и явлений по их внешним признакам. Неспособность различать вещи может привести к поступкам, противоречащим друг другу, в то время как тот, кто их совершает, даже не почувствует, что они несовместимы. Поэтому изгнание — это сон, внутри которого есть трещина, разлом, это странное и нереальное состояние, которое тем не менее существует.
Цель изгнания
Объяснение, для чего нужно изгнание, можно найти в мидраше. «Всевышний изгнал евреев к другим народам для того, чтобы прибавились к ним геры (прозелиты), как сказано: “И засею Я ее на земле для Себя” (Ошеа, 2:25), — никто не сеет сеа[5], если не рассчитывает получить несколько куров[6]» (Псахим, 87б; Зоар, 244:1). Объяснение «чтобы прибавились к ним геры» следует понимать не только буквально, но и с учетом внутреннего духовного значения, воплощенного в аллегории: «Засею Я ее на земле».
С одной стороны, семя, посаженное в землю, лежит в ней, пока не сгниет; его форма и все его качества полностью утрачиваются, оно перестает существовать как объект. С другой стороны, семечко — это начало новой жизни, из него произрастает целое дерево, намного превосходящее то, что его породило. Не случайно для того, чтобы выросло дерево, нужно сначала посадить семечко, и семечко это должно сгнить — это необходимые стадии роста.
Итак, как следует из вышесказанного, изгнание — это не случайная стадия, не одно лишь наказание, предшествующее избавлению. Изгнание — это средство, необходимое для того, чтобы за ним последовало избавление; без изгнания нет и избавления. Как было сказано Аврааму, «...пришельцами будут твои потомки в земле не своей... а после они выйдут с большим имуществом» (Берешит, 15:13-14), — для того, чтобы стал возможным Исход из Египта, со всеми его великими откровениями, евреям нужно было сначала переселиться туда и пройти там через порабощение.
Целое, полностью созревшее семя — это законченная и отдельная единица жизни. Однако, будучи целым, семя не способно воплотить скрытый в нем потенциал; это возможно только в том случае, если то, что в нем содержится, прорвется за его пределы и будет жить вовне. Оно должно, впитывая жизненную силу, которую дает ему почва, задействовать заключенную в нем самом базисную силу роста и развития. Почти безграничная сила роста, которую дает земля, проникает в ограниченный объем семени, и крошечное семя превращается в огромное дерево. Для этого ему прежде всего нужно сгнить, то есть утратить собственную индивидуальность и полностью подчиниться универсальным силам, заключенным в земле. Не пройдя через гниение, семя не сможет задействовать потенциал, таящийся в нем.
Семя несет в своем ядре послание, оно включает шелуху или скорлупу, окружающую генетический код. Для того чтобы сохранить внутреннее содержание и передать его далее, нужно пробить скорлупу, заплатив за это утратой семени как такового. Поэтому семени надлежит слиться с землей, лишившись собственной внешней формы, и лишь тогда, когда от семени остается скрытая искра сущности, оно начинает черпать силу из земли. Только тогда оно может развиться в величественное дерево.
Понятие «семя Израиля» выражает, таким образом, не только преемственность еврейского народа, но также и идею влияния народа Израиля на все человечество; оно говорит о его внутренней сущности, имеющей универсальную цель. Рассеивая Израиль между народами мира, Святой, благословен Он, делает это ради всего человечества, чтобы подготовить в конечном счете новый мир святости.
Избавление, которое кажется новой и независимой ступенью развития, никак не связанной с предшествующим ей изгнанием, является не чем иным, как его неизбежным следствием. Подобно тому как ночь чередуется с днем, а в человеческой жизни сон сменяет бодрствование — ведь человек не может проводить время, постоянно бодрствуя, — так избавлению предшествует период изгнания. Находясь в чреве матери, плод не может использовать органы чувств и живет ограниченной и странной жизнью. В этот период он проходит стадию изменений, превращаясь из чего-то, не имеющего собственного существования, из капли, не обладающей самостоятельной жизненностью, в полноценно живущего человека.
Когда заканчивается стадия подготовки, приходит избавление — и всем, и каждому открываются вещи, которые росли и развивались тайно, под игом изгнания. И поэтому чем тяжелее изгнание и чем дольше оно тянется, тем совершеннее происходящая исподволь подготовка и тем возвышеннее избавление.
Ларри Риверс. Европейское еврейство. Вторая часть триптиха «История мацы». 1983 год. Частная коллекция, Нью-Йорк
Избавление мира
Народ Израиля — это не только собрание индивидуумов, но также выражение внутренней сущности реальности; его миссия — подобно семени, посаженному в землю, изменить реальность, взрастив величественное, ветвистое дерево. Его задача — изменить весь мир, сделав его более «еврейским», иными словами, миром, который отражает сущность Израиля — приближение Шхины и святости.
Изгнание — это, по сути, процесс превращения, называемый в каббалистической и хасидской литературе процессом «извлечения и возвышения искр святости» или «исправлением мира хаоса». В изгнании есть точка святости, которая воздействует на вещи изнутри, чтобы изменить их и чтобы они сделались частью святости.
Мир изгнания («мир хаоса») — это не пустота и не вакуум, это мир, составные части которого располагаются в неправильном порядке, в нем отсутствует структура, построенная из сложных и упорядоченных систем. Это мир людей, запутанный, не ведающий, в чем его цель и куда он движется. В этом мире все возможно и невозможно в одинаковой степени.
Процесс избавления, выхода из изгнания — это процесс обучения. Мир должен учиться для того, чтобы узнать, что он собой являет, какие силы в нем действуют и в чем состоит их внутренняя сущность. С определенной точки зрения этот процесс можно сравнить с психоанализом. Мир страдает от комплекса: он считает себя отдельной сущностью, пребывающей самой по себе. Чтобы исцелить его, следует рассказать ему правду: что во всем — Творец и что «нет ничего, кроме Него» (Дварим, 4:35). В этом заключается миссия народа Израиля в изгнании.
Спасение из Египта
Египет назван «срамом земли»[7] — самым низменным местом на свете, — поскольку он воплощает квинтэссенцию материальности, или сокрытия Творца. Египетская культура не признает существование Б-жественной реальности, ставя на ее место мир сам по себе — мир, отделенный от Б-жественного. Так истолковывается название Египта, обозначающее «теснины»[8]: узкие, труднопроходимые места, включающие все виды изгнания и падения. Наименование властителя Египта также свидетельствует об этом: слово «фараон» на иврите составлено из тех же букв, что и слово «затылок» — противоположная лицу сторона. Фараон представляет антитезу реальности, ставя себя на место Творца, поддерживающего все существующее. Так описывает фараона пророк Йехезкель: «...Большой крокодил, лежащий среди рек его, сказавший: Мне принадлежит река моя. И я сам сотворил себя» (Йехезкель, 29:3). Иначе говоря, единственное существование, которое не подвергается сомнению, это мое собственное существование; отсюда следует, что и река принадлежит мне, и что силы, действующие в мире, тоже мои, и все сущее является моим достоянием. От этого остается сделать только один шаг до вывода, концентрирующего в себе всю тьму и падение: «Я сам сотворил себя», иными словами: «Я — божество».
Народ Израиля, самый малочисленный из всех народов, противостоит Египту. В силу своего существования он несет правду Всевышнего; желая того или нет, он как народ представляет Его присутствие в мире. Переселение Израиля в Египет обусловлено необходимостью покорить материальное начало, которое олицетворяет эта земля, и достичь самой великой победы света над тьмой.
Победа над Египтом задает парадигму всех дальнейших отношений в общем и в частности между Израилем и другими народами, между душой евреев и миром, в который она спустилась. Исход из Египта означает крушение идеи об автономии мира, о том, что он существует сам по себе и для самого себя. Победа, когда из этого мира, из самой тьмы рождается преимущество света, когда оказывается, что изгнание было не более чем сном, и подлинная реальность раскрывается перед всеми.
Из рабства на свободу
Во время пасхального седера[9], посвященного сохранению памяти об Исходе из Египта во всех поколениях, мы совершаем множество ритуалов и символических церемоний, раскрывающих различные элементы Исхода. Но при всем богатстве и разнообразии составляющих пасхального седера среди них доминирует одна центральная идея: «Рабами были мы у фараона в Египте — теперь мы свободные люди». Идея свободы находит выражение в «Пасхальной агаде» в виде различных обычаев, церемоний и символов, в словах песни и в общей атмосфере седера. Участники седера располагаются в удобных позах («возлежат»), как принято у свободных людей; выпивают четыре бокала вина, чтобы подчеркнуть достаток и изобилие, возможность выбора и покой, которые доступны на свободе, повторяют при чтении «Агады» ту же идею в разных формулировках и версиях: мы — свободные люди.
Рабство или работа
На первый взгляд нет ничего проще, чем понять, что такое рабство. Раб трудится в поте лица, над ним стоят надсмотрщики и надзиратели, следящие за тем, чтобы он выполнил положенную ему ежедневную работу. Заработок раба мал, а усилия непомерно велики. Образ раба, страдающего и униженного, избиваемого и пытаемого, вырисовывается достаточно ясно; но к этому ли сводится суть рабства? В условиях нашего мира почти любой свободный человек тоже должен трудиться изо всех сил, чтобы заработать себе на хлеб. Во все эпохи лишь незначительное меньшинство жителей Земли не испытывает на себе давление времени и условий труда, не страдает от необходимости тяжко трудиться, выполнять нормы и терпеть выходки начальства. Кнут борьбы за существование постоянно нависает над спинами работающих людей. Во всех поколениях большинство трудится в поте лица и в результате приносит домой лишь минимум, необходимый для выживания. Соотношение между работой и досугом меняется в зависимости от места, профессии и рода деятельности, но в конечном счете и у свободного человека, и у раба, даже занятого на каторжных работах, жизнь строится из чередования того и другого — труда и отдыха. Сущность рабства, таким образом, не сводится к его внешней стороне, но состоит в его внутреннем содержании; не изнурительный труд задает рабство, и свободная жизнь не определяется довольством и изобилием.
Основное качество, характеризующее рабство, состоит в том, что раб трудится исключительно для кого-то другого. Цель работы устанавливает не тот, кто ее выполняет; в ней не учитываются его желания и устремления; цели и задачи работы определяет кто-то другой, в то время как раб вынужден всегда исполнять волю своего господина. По этой причине не имеет значения, трудится ли раб над глиной, или над кирпичами, или в поле; он может также сидеть в комнате с кондиционером, писать статьи о литературе и при этом оставаться рабом.
Когда фараон, властитель Египта, пугается возрастающей мощи народа Израиля и ее возможного влияния на его страну, он высказывает опасение, что евреи достигнут уровня самоидентификации и «будут воевать против нас, и выйдут из страны» (Шмот, 1:11-12). Чтобы народ Израиля остался в Египте, фараон должен лишить его возможности достичь уровня осознания собственной сущности, и с этой целью он вынуждает евреев заниматься не своим делом: «изнуряли его [народ Израиля] их тяжкими работами» (там же, 1:11) — тяжкими работами египтян. «И он построил города запасов для фараона: Питом и Раамсес» (там же) — это предприятие могло играть важную роль, а работа по строительству городов могла быть полезной и продуктивной, однако то был труд на фараона и на египтян. И таким образом совершилось превращение евреев в народ рабов — народ, трудящийся для других, исполняющий чужую работу. Переход евреев в свою землю и к своему подлинному предначертанию не освобождает их от обязанности трудиться и, может быть, даже трудиться не менее тяжело, чем на каторжных работах. Разница заключается не в тяжести работы, не в увеличении оплаты дня труда, но в цели и назначении работы, в том, что работа производится в соответствии с целями и задачами, определяемыми самим работающим и для него самого.
«Взять себе народ из среды народа»
Рабство начинается с того, что человек трудится на других, и они определяют его цели и устанавливают его образ жизни. Но порабощение может проникнуть и более глубоко, тогда оно затрагивает не только внешние условия жизни раба, но распространяется внутрь его души.
Пока у народа или у отдельного человека есть свои желания и он понимает, что по тем или иным причинам принужден выполнять работу других, пока он испытывает страдание от порабощения — он все еще не превратился целиком в раба. Однако, когда раб забывает, что он раб, и отождествляется со своим трудом, это означает, что рабство проникло в его душу и он потерял себя как самостоятельную личность. Пророки и мудрецы, благословенной памяти, подчеркивают, что народ Израиля постепенно перестал ощущать порабощение и отождествился со своим трудом и с египтянами; на этой стадии он перестал быть самим собой. Отождествление с египтянами не означает, что евреи полностью сравнялись с ними и стали походить на них во всем, ведь египтяне (и их преемники во всех поколениях) не горели желанием предоставить евреям это «право». Однако когда евреи начинают стремиться к тем же вещам и видят в возложенной на них работе цель собственной жизни — они, по сути, полностью принимают на себя базовое осознание целей и устремлений египетского народа.
Тот, кто не желает быть самим собой — потому ли, что отупел от тяжелой работы или был сломлен ею или же потому, что не достиг уровня самостоятельной личности, — в принципе не способен быть свободным человеком. Такой человек, утративший связь с собственной сущностью, даже сбросив ярмо рабства, не может сделаться свободным; он становится просто бесхозным имуществом — рабом без господина.
Наши мудрецы, говоря о том, что евреи в Египте были идолопоклонниками и что они опустились на сорок девять ступеней нечистоты (Зоар хадаш, Итро, 52а), имеют в виду именно это превращение. Когда идолопоклонство египтян видится глазами евреев как «египетская мерзость», рабство евреев — это лишь результат принуждения, в них, по крайней мере, живо определенное стремление сбросить ярмо и освободиться. Однако, когда еврей начинает верить в египетских богов и принимает идолопоклонство как образ жизни, ему нет смысла выходить из Египта. Разумеется, время от времени он может покряхтеть, пожаловавшись на тяжесть работы, он может выпросить для себя более легкую работу, добиться повышения в должности, но в конечном счете он чувствует, что его жизнь и он сам вплетены в ткань Египта, не по принуждению, но по доброй воле.
У нас нет сведений о доводах, которые приводили евреи в Египте, оправдывая необходимость своей работы, но сегодня не нужно прикладывать особых усилий для поиска таких евреев, которые и ныне ведут себя точно таким же образом. Рабство, жизнь среди других народов превращаются в их глазах в идеал. Норма для такого еврея — быть тем, что он есть, то есть рабом других народов и их ценностей. Он стремится исполнять их поручения и участвовать в их труде и творчестве. Он не пожалуется даже на побои и страдания, причиняемые неевреями. Для некоторых евреев быть изгнанником, страдать, выполнять чужую работу и жить чужой жизнью — это одно из свидетельств принадлежности к еврейскому народу. Когда раб не может освободиться от порабощения, потому что оно перестало быть для него позором, бременем и болью, когда он утверждает, что это приятное состояние, в котором ему стоит остаться навсегда, тогда из временного рабства он переходит в рабство вечное.
Недаром об избавлении сказано: «Взять себе народ из среды народа» (Дварим, 4:34), — ибо народ Израиля уже находится в среде народа-поработителя, в самой его гуще, сливается с ним и поглощается им. Исход из Египта произошел на той стадии, когда у евреев почти не осталось желания выходить самим, им хотелось лишь изменить условия работы и жизни, им не очень-то и хотелось, чтобы их спасали. Поэтому процесс избавления должен был сопровождаться не только казнями египтян, но и перевоспитанием евреев. Египетские казни усиливаются, становясь все более тяжелыми, не только для того, чтобы египтяне согласились позволить евреям выйти из Египта, но для того, чтобы фараон в качестве последнего средства подтолкнул к выходу колеблющихся: «Когда же он будет отпускать, с поспешностью будет гнать вас отсюда» (Шмот, 11:1). Египтяне должны помочь тем, кто прикидывает, стоит или не стоит им выходить, взвешивая доводы за и против, всем тем, кто погружен в египетскую нечистоту; они объявляют евреям, что те — чужие для них и что их не хотят видеть в Египте даже в качестве рабов.
Ларри Риверс. Иммиграция в Америку. Третья часть триптиха
«История мацы».
1984 год. Частная коллекция, Нью-Йорк
«Устроить праздник Г-споду в пустыне»
Причиной, которую называют Моше и Аарон фараону, прося разрешить евреям выйти из Египта, является необходимость устроить в пустыне «праздник для Г-спода». На первый взгляд это кажется не более чем предлогом — евреи хотят выйти из Египта и для этого придумывают причину, которая показалась бы фараону убедительной. Но на самом деле этот элемент играет центральную роль в Исходе из Египта, выражая суть выхода из рабства навстречу избавлению.
Переход от изгнания к избавлению не происходит мгновенно. Между отменой порабощения и обретением свободы должен находиться этап развития. Для того чтобы вышедшие из Египта не остались беглыми рабами, но по-настоящему превратились в свободных людей, они должны развить в себе самостоятельную личность.
Как со всей четкостью понимает сам фараон, желание выйти для того, чтобы служить Всевышнему, это признак ослабления уз рабства, ведь у подлинных рабов, по сути, нет веры, нет своих богов, которым они служили бы по-настоящему. Более того, основной долг раба — служить своему господину и выполнять его (господина) работу. В тот момент, когда раб обнаруживает, что есть Тот, кто стоит выше его хозяев и обязанность по отношению к Нему перевешивает другие обязанности, он избавляется от внутреннего рабства. Разумеется, можно силой принуждать людей исполнять какую-либо работу, но это уже не будет подлинным рабством. Восстания, организация сил с целью выхода на свободу — все это может быть отложено на некоторое время, но если сохраняется желание выйти, чтобы устроить «праздник для Г-спода», это лишь вопрос времени.
Стремясь подавить возрождение народа, фараон пытается сломить его дух изнурительным и бесцельным трудом. Он старается довести людей до того, чтобы они уже не смогли мечтать, чтобы у них не осталось желаний, кроме тех, что касаются самых примитивных житейских потребностей и удобств. Настоящее освобождение начинается тогда, когда возникает желание выйти из рабства и за ним стоит определенная цель, не исчерпывающаяся желанием избежать тяжкого труда, но связанная с отказом от рабства как образа жизни и отрицанием его морали и ценностей.
В этом заключена важность выхода из Египта к определенной цели: «устроить праздник Г-споду в пустыне». Когда поставлена особая цель и жизнь не состоит из подражания другим и продолжения рабской зависимости, но отличается от этого по сути — тогда и начинается избавление.
Таким образом, освобождение заключается в обретении связи с собственной внутренней сущностью, а не в отказе от работы, которая навязана снаружи. Смысл освобождения состоит в принятии собственной системы ценностей, своей иерархии приоритетов и задач, а тот, у кого не развита собственная личность и у кого нет своего Б-га, навсегда останется рабом, даже если господин сейчас не стоит у него за спиной. Только кажется, что он может освободиться из рабства; в конце концов он все равно остается рабом фараона, даже если сбежал из Египта. Бич надсмотрщика может быть сломан, но в душе остается клеймо раба.
Рабство, которое не закончилось
В этом смысле египетское порабощение не закончилось с первым Исходом из Египта. Народ Израиля, пребывая в рассеянии в различных краях света и даже в собственной Земле, может вернуться в то же самое рабство. Пока народ Израиля сохранял верность своей внутренней духовной сущности, своим духовным принципам, установлениям и образу жизни — в этом он не был порабощен. В изгнании евреев могли преследовать и унижать, они чувствовали себя слабыми и беззащитными во многих сферах жизни, но пока у евреев сохранялась собственная воля и их духовный мир служил им заменой родины, изгнание оставалось неполным. Оно сделалось полным с началом ассимиляции, когда еврей перестал быть самим собой. Такой еврей, даже выходя из изгнания и возвращаясь на свою землю, несет изгнание с собой. Он продолжает быть рабом внешнего мира — его способов мышления и познания, его принципов веры. Наружный мир не может больше властвовать над его телом, но продолжает влиять на его душу. Так живет множество евреев — они работают, возводят города и здания, развивают культуру и затевают революционные преобразования, вносят вклад в науку и в литературу — и все это для фараона, который имеется в каждом поколении. Надзиратели и притеснители иногда принимают видимое наружное обличье, а иногда действуют изнутри, когда нет необходимости в надсмотрщике, чтобы удерживать раба в рабстве. Но рабство народа Израиля продолжается до сих пор: он созидает и творит для других, служит чужим богам. Как выражено это в Шир а-ширим: «...Поставили меня стеречь виноградники, а своего виноградника я не устерегла» (Шир а-ширим, 1:6).
Это метко сформулировал один из мудрецов хасидизма: легче вывести евреев из изгнания, чем изгнание — из евреев. Чисто внешний выход из изгнания может иметь множество значительных и важных последствий, но само по себе это даже не «начало избавления». Различные попытки освободить еврейский народ, положив конец внешнему изгнанию, не приводят к настоящему избавлению. Это не избавление и не освобождение, это просто переселение рабов в другое место. Они переезжают из одного места в другое только для того, чтобы возвести на другой земле еще одну обитель рабства. Настоящее избавление начинается, когда они не только сбрасывают ярмо египетской власти, но и отказываются от «внутреннего Египта» в своей душе.
Для того чтобы прийти к избавлению, а не к одному лишь отсутствию изгнания, еврейскому народу надлежит воссоединиться со своей сущностью, обрести собственный дух и характер, способы мышления и образ жизни — только тогда он сможет быть народом свободных людей.
Поэтому в пасхальном седере придается такое большое значение сказанному: рабами были мы, а теперь мы свободные люди. Это необходимо повторять в «Агаде» и в ритуалах, углубляя осознание того, что недостаточно выйти из рабства, нужно стать самим собой — свободным человеком.
Окончание следует
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
[1]. Берешит, 14:13. В буквальном переводе «иври» означает «перешедший [на другой берег]».
[2]. Шхина — термин, обозначающий присутствие Г-спода, в том числе и в физическом аспекте.
[3]. На иврите слово «Египет» (Мицраим) созвучно слову «теснины, бедствия» (мейцарим).
[4]. Даат — букв. «рассудок», «мудрость», «знание».
[5]. Сеа — древнееврейская мера объема, приблизительно равная 13 л.
[6]. Кур — мера объема, примерно равная 400 л.
[7]. Согласно мидрашу, приведенному в «Коелет раба» (1:4): «Передал рабби Берахья от имени рабби Шимона бен Лакиша: все, что создал Всевышний человеку, создал Он и земле... как у человека есть срамные части, так есть и у земли срам, как сказано: “смотреть наготу земли” (Берешит, 42:9)».
[8]. См. прим. 3.
[9]. Пасхальный вечер, центральное событие праздника Песах.