[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ФЕВРАЛЬ 2013 ШВАТ 5773 – 2(250)
Еще раз о Гроссмане и Ронене
Михаил Майков
Вышли свежие номера журналов — а в них публикации, отчасти продолжающие недавние «лехаимские» материалы.
В январской «Звезде» помещен мемуар Ирены Ронен о муже, замечательном филологе Омри Ронене (см. его некролог: Лехаим. 2012. № 12). В основном это запись знаменитых роненовских мо, но есть и живые зарисовки, например такая картинка прекрасного филологического быта:
Поженившись, мы жили очень бедно в нашей иерусалимской квартире. Когда к нам впервые зашел бывший профессор Омри, специалист по американской литературе, знаток творчества Марка Твена, он, взглянув на просторную пустоту нашего жилья, сказал: «У вас так много воздуха». Помимо воздуха были книги. Одна комната оставалась долго для меня недоступной. Омри, как Синяя Борода, держал ее под замком, опасаясь, что я доберусь до его книг и с ними сбегу. Когда заветная дверь все же открылась, я оказалась окруженной бумагами, книгами и пылью.
Впрочем, многие отечественные филологи по этому поводу, вероятно, заметили бы, что квартира, где можно себе позволить одну комнату постоянно держать запертой, — это все-таки еще не «очень бедно»…
В «Вопросах литературы» (2012. № 6) Бенедикт Сарнов рассказывает (до некоторой степени повторяя свои же предыдущие работы) об истории публикации за границей и в перестроечном СССР романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» (см. обсуждение романа и его новейшей киноинтерпретации в декабрьском номере нашего журнала). Причем рассказывает не просто так, а в полемических целях. Еще в 2010 году (№ 6) в тех же «Вопросах литературы» появилась статья Юрия Бит-Юнана (Сарнов эту фамилию не склоняет, очевидно полагая, что автор женщина) и Давида Фельдмана «Интрига и судьба Василия Гроссмана». Сарнов оспаривает ее заключительный абзац: о том, что история передачи «Жизни и судьбы» за границу темна и непонятна, с рукописями путаница, а текстология романа — сплошное белое пятно.
Самый интересный тезис статьи Бит-Юнана и Фельдмана, впрочем, связан не с «Жизнью и судьбой», а с первым романом дилогии — «За правое дело». По версии авторов, резкий перелом в отношении советской критики к роману накануне смерти Сталина был связан с интригой, которую вел против конкурента прозаик Михаил Бубеннов. Существовал (и в совписовском руководстве, и выше) запрос на создание по итогам Великой Отечественной полномасштабной эпопеи, советской «Войны и мира». Бубеннов со своей «Белой березой» временно занимал это место, но Гроссман имел все шансы его оттуда потеснить. Интересы Бубеннова совпали с интересами Агитпропа, давно боровшегося с Союзом писателей за рычаги управления литературным процессом. В итоге Бубеннов бил по Гроссману, а его агитпроповские покровители — по пропустившим «идейно слабый» роман Фадееву, Симонову и Твардовскому. Последние, разумеется, каялись. Потом Сталин умер, «врачей-убийц» простили, и теперь уже Фадеев с компанией долго и тщательно бил Бубеннова, сделав его одним из антигероев Второго съезда Союза писателей 1954 года. Но это уже совсем другая история.
«Бубенновский» фрагмент статьи Бит-Юнана—Фельдмана Сарновым тоже оспаривается, хотя понять, что именно возмутило критика, довольно сложно. Разница, кажется, в том, что он хочет подчеркнуть значение для первого «дела Гроссмана» антисемитской кампании начала 1950-х и лично товарища Сталина, а критикуемые им авторы, напротив, сосредотачиваются на микроуровне. Но если соседи ради комнаты в коммуналке сплошь и рядом обвиняли друг друга в троцкизме и тому подобном, вычитанном из газет, то почему какой-нибудь Михайлов, заведовавший о ту пору Отделом пропаганды и агитации ЦК ВКП (б), не мог подсиживать Фадеева, используя для своих целей и «дело врачей», и все прочее? В чем психологическая и историческая недостоверность такой реконструкции? Все советские идеологические кампании на нижних этажах использовались для сведения личных счетов и устранения конкурентов — и эта не исключение. А кроме того, «большой» политический контекст вполне ясен, о нем писали тысячи раз. А вот детали интриг в номенклатурной среде предметом исследования становились куда реже — не интереснее ли наконец сосредоточиться на них?
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.