[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ФЕВРАЛЬ 2013 ШВАТ 5773 – 2(250)
книга Эстер, или нервный смех интеллигента
Меир Левинов
Праздник Пурим — праздник интеллигенции, а книга Эстер — самое интеллигентское произведение всех времен и народов. А то, что фарс считается народным жанром, так все равно все фарсы написаны интеллигентами. А кто не верит, пусть познакомится с биографиями авторов наиболее известных европейских фарсов, ну, например, Рабле или Гашека.
Ахашверош, персонаж пуримшпиля.
Гравюра XVIII века
В фарсе, известном всем как книга Эстер, который читают каждый Пурим, четыре главных героя: Мордехай, его племянница Эстер, царь Ахашверош и его первый министр Аман. Понятно, что самый главный — тот, кто чаще всего упоминается. Простой подсчет: Мордехай, Эстер и Аман упоминаются раз по пятьдесят с небольшим, а вот царь Ахашверош — две сотни раз: иногда полностью, иногда просто по царскому титулу. Значит, книга Эстер про него, а остальные — вспомогательные персонажи.
Так как книга еврейская, то начнем с главного еврея в повествовании — Мордехая. Из традиции мы знаем, что его еврейское имя Малахи, в тексте не упомянутое ни разу. Судя по столь яркому нееврейскому имени, этот Малахи из тех детей, которых в очень раннем возрасте брали во дворец, чтобы вырастить из них достойных чиновников, — им меняли имена (см. книгу Даниэля в начале: там еврейским мальчикам с обычными еврейскими именами тоже «выдают» имена в честь местных богов). Мордехай — какой-то крупный чиновник при дворе; «царские врата», о которых говорится в книге, — дворцовая канцелярия. И уж коли мы дальше обнаруживаем, что Мордехай вхож к евнухам дворцового гарема, а еще раньше мы видим его участие в разоблачении заговора телохранителей, то нельзя исключить, что он офицер госбезопасности в немалых чинах, но и не в самых больших — все же права на прямой доклад царю он не имеет. Человек обстоятельный, человек долга — как увидишь, так сразу хочется доверить все, включая кошелек и жизнь, не опасаясь за последствия. Вот, наверное, самое показательное место, когда Мордехай призывает свою племянницу исполнить долг и заступиться за свой народ. Начинает он с религиозного довода: «Спасение все равно, так или иначе, придет». Призыв к исполнению долга: ты, Эстер обязана это сделать во имя чести рода. И осторожное, достойное непоказушного религиозного человека: «Кто знает, может быть, для этого момента ты достигла царского положения» (Эстер, 4:14). Иными словами: Всевышний надежен, земной долг непреложен, а к нам ли лично обращается Творец, так кто знает? Трудно не уважать человека, который так формулирует аргументы.
Второй еврейский персонаж — Эстер. Ее еврейское имя прямо указано в книге — Адаса, то есть «мирт». «Сказал р. Нехемья: ее имя Адаса. Почему же ее называют Эстер? Потому что народы мира называет ее по имени Истагар» (Мегила, 13а). Эта Истагар — вавилонская Иштар, она же финикийская Астарта, она же у греков Афродита, она же у римлян Венера. То есть нашу героиню иначе как богиней красоты никто, кроме родственников, не звал. При этом ум красавицы вполне соответствует дядиному: когда дело доходит до конкурса красоты, та вначале тщательно выясняет, каковы предпочтения единственного члена жюри, то есть царя Ахашвероша, и поступает в соответствии с тем, что ей рассказали знатоки царских вкусов. Но в отличие от дяди, именно ей предстояло решить поистине гамлетовский вопрос: здравый смысл твердит, что можно оставаться богиней красоты в гареме, как будто снаружи ничего не происходит, а долг требует рисковать жизнью и положением. Опять-таки, девушка религиозная; когда доходит до дела, обращается к проверенным веками методам — пост, молитва. Как положено любому нормальному человеку, к подвигам не стремится и тем не менее выполняет то, что ей следует делать.
Аман в начале книги Эстер — министр, потом — премьер-министр, а в конце — жертва политических репрессий. На протяжении всего повествования больше всего озабочен демонстрацией своих достижений, он из тех людей, которым внешнее оформление собственных побед намного важнее их сути. Конечно, по персидскому закону все, за исключением лиц по списку, должны кланяться премьер-министру, — кстати, формально Мордехай входил в число тех, кто был свободен от этой обязанности, подобно орденоносцу в наши дни. После этого, когда Аман надеется на награду, он придумывает для себя нечто запредельное: по греческим описаниям персидских нравов, носить царскую одежду, даже пожалованную царем, мягко говоря, не рекомендовалось. Далее он демонстративно готовит виселицу «высотой в пятьдесят локтей» для еще не пойманного Мордехая. И так далее и тому подобное. При этом не столько религиозен, хотя и на это намеки есть, сколько суеверен.
Что касается самого царя Ахашвероша, то это — царь. Добротно выполняет царские представительские функции, демонстрируя всем народам «…богатство славы своего царствия и ценности великолепия своего величия» (там же, 1:4). В стиле правления предпочитает административный ресурс: главное назначить нужного человека на нужную должность, всучить ему полномочия в виде царского перстня, после чего отправиться заниматься личными делами. Весьма обеспокоен своей безопасностью, правда небезосновательно: заговоров хватает, да и персидская история не располагает к благодушию в этом отношении.
Тот, кто читал Писание, особенно рассказы о наших благословенной памяти праотцах, отлично знает библейский стиль: самого главного героя повествования совершенно не обязательно называть прямо, а можно даже вообще ни разу не упомянуть. В книге Эстер этот стиль изложения доведен уже до предела. Там вообще Всевышний ни разу не упомянут, хотя Его присутствие очевидно для любого читателя. Например, «Таргум», классический перевод Писания на арамейский язык, когда дело доходит до точки обращения всей истории, когда царя Ахашвероша мучает бессонница, не выдерживает и вместо «в ту ночь царь лишился сна» (6:1) переводит «в ту ночь Всевышний лишил царя сна». То, что перевод по смыслу верен, — очевидно, но также достаточно ясно и то, что вслух это говорить не стоит. Хотя бы из уважения к Мордехаю, который, обращаясь к Эстер, с интеллигентной завуалированностью формулирует мысль: «Кто знает, может быть, для этого момента ты достигла царского положения» (Эстер, 4:14), вместо того, чтобы прямо сказать: «Может быть, для этого момента Всевышний ниспослал тебе царское положение». Точно так же вся книга Эстер — речь интеллигентного человека, который прозревает нечто высокое за сцеплением событий, ему это высокое очевидно, и все же он боится назвать вещи своими именами.
Как положено интеллигентному человеку, когда речь заходит о вещах великих и страшных, автор книги Эстер защищается от жестокого мира смехом. Ибо как говорил р. Моше-Хаим Луцатто в осуждение смеха: «Смех служит для того, чтобы отогнать от сердца прямые мысли, дабы помыслы о страхе не проникли в сердце вовсе», продолжая, что насмешка — это «хорошо смазанный щит, не дающий стрелам страха и трепета проникнуть в сердце» («Тропа честных», 5). Так вот, книга Эстер как раз к этому щиту и прибегает. Разумеется, не для того, чтобы страх Б-жий не проник в сердце, — если бы цель была такова, так вообще книгу Эстер не писали бы, и даже если бы написали, не включили бы в священный канон. Но жить в мире, где правит сила, которая не в твоей власти, настолько страшно, что остается только нервно хихикать. Кроме того, любая теория заговора находит горячую поддержку только у параноиков, а еврейская культура далека от параноидального дискурса, несмотря на догматическую убежденность в том, что ничего случайного быть не может. Вот и остается спасаться от собственной серьезности специфическим юмором, который с ходу узнают все народы мира, каким бы образом ни пытались перелицевать еврейский анекдот.
Персонажи пуримшпиля (слева направо): Харвона, Эстер, Зереш (жена Амана), Мордехай, Аман. Гравюра. XVII век
Так вот, книга Эстер — самая интеллигентская книга Писания, что, кстати, видно из того, с какой легкостью автор вводит в рассказ намеки на другие книги. Вот самое начало, где на третий год царствования царь Ахашверош устраивает пир «для всех своих придворных». А ведь на третий год царствования другой царь тоже устроил пир «для всех своих придворных», правда не столько по поводу данного ему «богатства славы своего царствия», сколько в честь обещания Свыше даровать то, что просил: «Сердце разумное, чтобы судить народ Твой, чтобы различать между добром и злом», и то, что «…не просил, — и богатство, и славу, так что не будет подобного тебе среди царей». Это, конечно же, царь Шломо (Млахим I, 3). Оба пира удались на славу. И оба кончились скандалом. Царь Ахашверош решил увенчать демонстрацию своего богатства и славы явлением всему народу своей красавицы жены — этакий несколько пьяненький жест: вот у меня не только золота и камней навалом, но и жену я во славу царства вот такую заполучил. Так царица и отреагировала достойно, мол, проспись! Дело кончилось судебным разбирательством на заседании государственного совета. У царя Шломо дело тоже не обошлось без скандала, только к нему, наоборот, сами явились целых две женщины, вероятно тоже красивые, потому как их профессия указана в тексте прямо: «шлюхи» (там же, 3:16). Предложили же дамы царю не себя, а рассудить их и выяснить, чей тут ребенок. Царь обошелся без государственного совета, быстро определив, кто здесь врет. Никаких последствий для правления, кроме роста авторитета царя Шломо, эта история не имела.
Таким вот изощренным образом интеллигентный автор книги Эстер отказал царю Ахашверошу в «сердце разумном». Наши благословенной памяти мудрецы здесь, к некоторому удивлению читателя, заявляют: «Всюду, где говорится “царь Ахашверош”, речь идет о царе Ахашвероше, а всюду, где говорится просто “царь”, имеется в виду одновременно святое и будничное» (Эстер раба, 3:10). Вообще, для трех остальных персонажей книги — Амана, Мордехая и самой Эстер, мудрецы сочли нужным привести стихи Писания, через которые можно понять функцию героя в книге Эстер. Имя Эстер отсылает к стиху «И Я сокрою (ивр. “астир”) Свой лик в тот день, за все зло, которое ты совершил, повернувшись к другим богам» (Дварим, 31:18). Получается, что если Эстер — это сокрытие Его лика, то лик Творца «для народов мира» сокрыт за ее внешней красотой (как мы помним, «это народы мира назвали ее Истагар»). Для человека европейской культуры мысль парадоксальная, потому как для европейца красота не скрывает Творца, а, наоборот, проявляет. Имя Мордехай довольно сложным образом мудрецы увязывают с благовонием мирро (в стихе Шмот, 30:23). Привязка совсем не очевидна и была бы вообще непонятна, если не вспомнить еврейское имя Эстер — Адаса («мирт»). То есть два главных еврейских героя книги Эстер связаны с благовониями. Хорошо известно, что благовония в еврейском мире символизируют присутствие того, кого не видно (см., например: Шир а-ширим, 1). Иными словами, в еврейском мире Мордехай и Эстер являются представителями Того, Кого не видно, но Он ощутим.
Амана же наши благословенной памяти мудрецы вообще увязывают со змеем Райского сада: «Не от (ивр. “а-мин”) древа, о котором я заповедал тебе не есть, ты ел?!» (Берешит, 3:11). На поверхности высказывания лежит то, что Амана повесили на древе (виселице), а подразумевается, что Аман и есть тот самый змей, который соблазнил Адама и Хаву, только в книге Эстер он соблазняет царя Ахашвероша очистить прекрасный сад империи от ненужного народа.
Остается царь Ахашверош. Во-первых, он вечно пьян, а во-вторых, всегда оказывается в дураках. Пьян он в начале повествования, напивается по случаю назначения нового премьер-министра, по случаю нового брака, по случаю снятия министра. Он попадает в глупую ситуацию с первой женой, которая вообще не хочет царю подчиняться, и со второй женой, которая скрывает от него свое положение. Но именно Ахашверош вершит историю своими поступками — пусть пьяными и глупыми, пусть умными и трезвыми. Из Мидраша мы учим, что в книге Эстер, «где говорится просто “царь”, имеется в виду одновременно святое и будничное» (Эстер раба, 3:10), не просто указывается на Царя царей Святого, благословен Он, и одновременно земного царя. Здесь «будничное» — это мировая история в привычном историографическом описании. Она неизменна в том смысле, что сделанного не воротишь: «Того, что написано именем царя и скреплено перстнем царским, нельзя отменить» (Эстер, 8:8). Если можно так выразиться, интеллигентный автор книги Эстер просто припечатал: «История — это пьяный царь». Понять движущие мотивы царя в каждом его решении несложно, но они настолько пошлые, что говорить не хочется. Но как только мы понимаем, что за всем этим скрывается святость, нам ничего не остается, кроме нервного смеха, потому как мы догадываемся, что Всевышний часто творит историю не героями, а приводит в действие тяжелую артиллерию в виде пьяного царя. Положение для интеллигента невыносимое, потому что он ищет разума в мире, где разум скрывается за тысячью завес, а на авансцене кривляется пьяный царь.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.