[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ФЕВРАЛЬ 2013 ШВАТ 5773 – 2(250)
К портрету Михаила Берхина
Владимир Хазан
Отмечая вторую годовщину со дня смерти этого человека, живший в Израиле известный публицист и писатель Юлий Марголин писал: «Со смертью его убавился еще один из представителей бесповоротно выгасающей русско-еврейской интеллигенции, к которой по рождению принадлежит и автор этих строк. Все мы воспитывались на русской литературе и истории, на толстых журналах и довоенном “Мусагете”, но дети наши, родившиеся за пределами России, уже с трудом читают по-русски»1.
Михаил Берхин. Париж. 1922 год
Михаил Юрьевич (Михаэль-Хаим Уриевич) Берхин родился в городке Велиж (Витебской губ.) в 1885 году. Детство и юность его прошли в Харькове, куда семья перебралась в конце 80-х годов XIX века и где его отец Ури Берхин стал раввином местной еврейской общины, сменив в этой роли своего тестя Иезекииля Арлозорова. Последний, по крайней мере согласно семейной легенде, был близко связан с бароном Эдмондом Джеймсом Ротшильдом, которого всячески склонял к мысли cкупать земли в Палестине и создавать на них еврейские поселения. [1]
Забегая вперед, скажу, что в будущем судьба распорядится так, что его близкий родственник Хаим Арлозоров (1899–1933), член руководства Еврейского агентства и один из лидеров рабочего движения в Эрец-Исраэль, будет убит в Тель-Авиве при невыясненных обстоятельствах. В этом убийстве, тайна которого так никогда и не будет раскрыта, обвинению подверглась партия ревизионистов, к которой принадлежал Михаил Берхин. К судебному разбирательству были привлечены ревизионистские лидеры в Эрец-Исраэль — Аба Ахимеир, Цви Розенблат и Авраам Ставский (двоих первых оправдали сразу за недостаточностью улик; Ставский хотя поначалу и был осужден и приговорен к смертной казни, но впоследствии также был оправдан). Смерть Арлозорова оказалась одной из самых болезненных точек в расколе сионистского движения на социалистов и ревизионистов, и подчас эта политическая трещина, как в случае Берхиных и Арлозоровых, проходила через семейные кланы.
Кстати сказать, для истории оказалась сохранена, так сказать, «неофициальная» реакция Берхина на то, как восприняли убийство Арлозорова некоторые русские эмигрантские газеты. Ант. Ладинский, служивший вместе с Берхиным в парижских «Последних новостях», записал в свой дневник (запись от 28 июня 1933 года)[2]:
Б<ерхин> говорил Ц<вибаку?>[3] о какой-то статье в газете «Сегодня»[4] по поводу видного сиониста: «я напишу в “Рассвет”, как латвийская газета, на русском языке, под редакцией трех выкрестов (Мильруд, Ганфман и Харитон) смеет говорить о сионистских делах (мат по адресу выкрестов). В<акар?> заметил мне: «А как же он, еврей и сионист, пишет передовицы по русским делам?»[5]
Но вернемся назад, в юность героя.
Окончив юридический факультет Харьковского университета и облачившись после службы в армии в цивильное платье, Берхин занялся журналистским ремеслом. В 1917 году он редактировал петроградский журнал «Европа», а позднее, в 1919-м, служил в редакции газеты «Новая Россия» в родном Харькове. Еще накануне российских революционных потрясений его статьи привлекли к себе внимание, и имя Берхина было замечено и отмечено представителями либерального лагеря.
Одновременно с этим в Берхине никогда не ослабевала тяга к
сионистским ценностям, в атмосфере которых он формировался с детства (особенное
влияние в этом отношении оказал на него упомянутый выше
Иезекииль Арлозоров). Палестину он намеревался посетить издавна и в 1909 году
получил такую возможность, когда оказался в Константинополе и примкнул к группе
сионистов, среди которых был М. Усышкин. Однако редактор московской газеты, по
линии которой Берхин в качестве корреспондента отправился на Ближний Восток для
освещения событий младотурецкой революции, срочно отозвал его обратно. Именно в
Константинополе произошла встреча Берхина с В. Жаботинским, находившимся там
также в роли корреспондента — от петербургской газеты «Русь». На манер
неумеренно восторженных биографов можно было бы, конечно, изобразить дело так,
будто бы сей знаменательный факт стал «переломной точкой» в биографии Берхина,
коренным образом повлиял на него и в конечном счете привел в лагерь самых
активных и отчаянных сионистов. Однако в действительности мимолетное
константинопольское знакомство с Жаботинским, как и вторая их встреча в 1915
году в доме Ахад а-Ама в Лондоне, не сделались сколько-нибудь запоминающимися и
не привели к тесным отношениям. И только когда через много лет, в 1923 году,
оба обретут эмигрантское пристанище в Париже, придет время для подлинной
человеческой и идейной близости — дружбы и полного идеологического и
политического единомыслия. Они оба, Берхин и Жаботинский, каждый, разумеется,
своим путем, придут к мысли о необходимости новых способов и средств борьбы за
Эрец-Исраэль, отличных от тех, что использовало руководство Всемирной
сионистской организации. Все это найдет выражение в таких формах политической
активности, как ревизионизм, Бейтар и пр., которые, под руководством Жаботинского,
начнут развиваться в эти годы.
Однако произойдет это, повторяю, позже. Пока же, оставаясь зарубежным корреспондентом русских газет, три последних года до наступления поворотных российских событий, с 1914-го по 1917-й, Берхин провел за границей, сначала в Норвегии, а затем в Англии, где, между прочим, познакомился и близко сошелся с Бернардом Шоу. Вернувшись в Россию в 1917 году, Михаил Юрьевич женился на Эмилии Готман (1891–1946), девушке из семьи богатого харьковского лесопромышленника. Семья Готман, как и его собственная, была родственными узами связана с Арлозоровыми. Своих детей в их браке не появилось, и они взяли на воспитание трехлетнего племянника Эмилии Йону Готмана (1915–1994), чьи родители, Эли Готман и Соня Эттингер, были варварски убиты красноармейцами в Харькове в революционные дни 1918 года. В будущем Йона сделает блестящую карьеру ученого-географа с мировым именем. Известный как Jean Gottman, он будет преподавать во многих университетах США, Франции и Англии. Последним местом его научной и преподавательской деятельности станет Школа географии Университета в Оксфорде, где он проработал много лет в качестве профессора-эмеритуса.
После февраля 1917 года, в короткий период взметнувшейся свободы, П. Н. Милюков, тогдашний министр иностранных дел во Временном правительстве, издавна оценивший Берхина как яркого журналиста и вдумчивого политического обозревателя-аналитика, намеревался привлечь его к дипломатической службе, открывшейся для евреев. Речь шла о назначении его послом в Норвегию. Однако произошедший вскоре большевистский переворот разрушил эти планы. В 1920 году Берхины покинули Россию и обычным в то время путем эмигрантов, через Константинополь, прибыли в Париж. В 1922–1924 годах Михаил Юрьевич тесно сотрудничал с еженедельником «Еврейская трибуна», печатался в газете А. Керенского «Дни», но главным печатным органом, где его дар профессионального журналиста, литератора, любителя и знатока театра реализовался в наиболее полной мере, стала крупнейшая эмигрантская газета либерального направления «Последние новости». В этой газете он начал печататься еще до того, как ее возглавил П. Н. Милюков, знавший и ценивший Берхина, как было сказано выше, в качестве первоклассного газетчика. Но именно с приходом Милюкова позиции Берхина в «Последних новостях» становятся особенно прочными, и он просуществовал в роли одного из ведущих сотрудников до самого ее закрытия в 1940 году, перед вторжением немцев во Францию и падением Парижа.
Фрагмент титульного листа «общественно-политической и литературной газеты, посвященной еврейским интересам» «Рассвет». В этом номере шеф-редактор Михаил Берхин выступает и в качестве автора статьи «Кривое зеркало». Год издания XXVI, № 22. Париж. 1 июня 1930 года
Итак, еврей и сионист, писавший по русским делам, Берхин, под псевдонимом Бенедиктов, которым он пользовался с давних лет, укоренился в «Последних новостях»: здесь, ведя иностранный отдел, он стал автором сотен передовиц и острых публицистических статей, а вместе с ними большого количества умных и талантливых критических рецензий. Параллельно с «Последними новостями» он, по рекомендации Я. М. Цвибака (А. Седых), становится в середине 1930-х годов постоянным корреспондентом другой известной эмигрантской газеты — упомянутой выше рижской «Сегодня»[6], где, кстати, происходящее в Палестине и вообще сионистские проблемы освещались более подробно, нежели в «Последних новостях». Имя Берхина, прежде всего как русского, хотя отчасти и русско-еврейского, публициста, обозревателя, критика, появляется также на страницах самых авторитетных журналов российской диаспоры между двумя мировыми войнами: «Современные записки», «Русские записки», «Числа». Все это принесло ему заслуженную славу одного из наиболее ярких эмигрантских журналистов.
В 1925 году как политическая альтернатива Всемирной сионистской организации возникает партия сионистов-ревизионистов во главе с В. Жаботинским, к созданию которой Берхин приложил немало усилий. Незадолго до этого, в декабре 1924 года, в Париж из Берлина перебрался русско-еврейский еженедельник «Рассвет», превратившийся в главный печатный орган ревизионистов на русском языке. Берхин (наряду с В. Жаботинским и И. Шехтманом) стал одним из его редакторов. И вот что в особенности интересно: несмотря на то, что еврей-сионист Берхин «половину дня» проводил как русский журналист Бенедиктов, который ни в малой степени не пересекался с еврейскими темами (или, скажем так: еврейские темы не становились в данном случае чем-то особенным, основным, не отличались от любых других), это «параллельное существование» в русском мире было для него в высшей степени органичным и естественным. Более того, профессиональный газетчик Бенедиктов, будь то глубоко аналитический политический фельетон, публицистический памфлет или реакция на события в литературном или театральном мире, не только ни в чем «не изменял» еврейским интересам, но и в другой своей ипостаси — как еврейский журналист и общественный деятель — давал ясное представление о глобальном мировом контексте, в который теснейшим образом вплетались собственно еврейские проблемы. По-видимому, именно это не одностороннее и розное, а одновременное существование в каждом из миров — русском и еврейском — давало Берхину некую моральную презумпцию судить тех евреев, которые, наряду с громадным вкладом в культуру вообще и заслугами, фактически никак уже не связанными с национальной принадлежностью, отдалялись от собственного народа на недопустимую дистанцию и полностью выпадали из национальной жизни. Об этом, например, — при всем глубоком почитании личности и деятельности известного театрального и художественного критика, историка балета и переводчика Андрея Левинсона — шла речь в написанном Берхиным его некрологе, опубликованном в еженедельнике «Рассвет»[7]. Прощание с человеком, чей огромный вклад в русскую и европейскую культуру не подлежал абсолютно никакому сомнению и ревизии, приобретало вместе с тем черты дискуссионного диалога с асионизмом, к лагерю которого принадлежал А. Левинсон.
На участие Берхина в двух разнородных по целям печатных органах, причем на положении в одном случае («Последние новости») крайне значимой, а в другом («Рассвет») — просто ключевой фигуры, отреагировал русско-еврейский поэт Довид Кнут, посвятивший всеуспевающему Михаилу Юрьевичу такую эпиграмму:
На этом черном, мрачном свете,
Как гость незваный на банкете,
Во всем испытываем страх…
Как незаконную комету
Мы новостей ждем из «Рассвета»,
Рассвет встречаем в «Новостях»[8].
Помимо «еврейского» и «русского» миров, имевших для журналиста, редактора и общественного деятеля Берхина первоочередное политическое измерение, существовала, разумеется, и некая иная среда, иная по культурному статусу и градусу: выставки, книги концерты, спектакли, художественные галереи, наконец, ночная «кафейная» жизнь, в которой он, парижский житель, обитал таким же естественным образом, как и среди своих каждодневных профессиональных дел, забот и обязанностей. Сохранилась его недатированная записка жене (ласкательно-дурашливо именуемой им «Дюдькин»), в которой он пишет:
5 час<ов>
Мой дорогой Дюдькин,
Есть для тебя сегодня бесплатное место на Шаляпина. Поезжай в Opera-Comique (начало там в 8 ½ в<ечера>, но надо, конечно, приехать пораньше) и обратись к Monsieur Кашук[9] от имени Полякова из «Посл<едних> Нов<остей»[10] — и тебе отведут соответствующее место.
Поезжай непременно. Сегодня Моцарт и Сальери и новые балеты.
Встретимся у Зейера[11], куда я приеду после собрания.
Твой Михаил
В театре ты встретишься с Ек<атериной> Ал. Могилевской[12], которая тоже получает место на сегодняшний спектакль.
Среди сотрудников парижской эмигрантской газеты «Последние новости» (крайний справа — Михаил Берхин)
В 1930-х годах дом Берхиных становится одним из центров культурной жизни русской и русско-еврейской диаспоры. В нем нередко можно было встретить скульптора Нахума Аронсона, живописцев Марка Шагала и Мане-Каца, поэта Довида Кнута.
Служба и общественная деятельность съедали основное время старавшегося всюду поспеть Берхина. В одном из его недатированных писем жене есть трогательное место, где он приводит слова их приемного сына, который писал ему:
Каждый вечер <…> мне хочется спросить, приедешь ли ты, как всегда. Можно подумать, что вся неделя состоит из пятниц: каждое утро — в Рассвете и каждый вечер на собрании. Уже так давно я тебя не видел.
И далее Берхин с грустью комментировал эти слова:
Да, м<ожет> б<ыть>, мы оба виноваты немножко в том, что даем ему мало нежности и теплоты. Я, впрочем, имею в виду главным образом себя[13].
После вторжения нацистов во Францию Берхины, покинувшие Париж, жили в неоккупированной зоне (Montpellier). 5 мая 1941 года, когда они еще находились там, датировано письмо Н. В. Милюковой (урожд. Григорьева; в 1-м браке Лаврова; 1881–1959? 1960?), второй жены П. Н. Милюкова, адресованное жене Берхина и сохранившееся в его архиве. Милюковы также бежали из Парижа и жили в небольшом городке Aix-les-Bains на юго-востоке Франции (умерший в 1943 году Милюков был похоронен на местном кладбище). Любопытно, что в эти тревожные дни, когда основное внимание было сосредоточено или на вопросах быта, или на собственной безопасности, Берхин находил время и для утоления вроде бы не очень уместных «духовных потребностей». «Я очень благодарю милого Мих<аила> Юр<ьевича> за приложенн<ые> листки романа, — писала Милюкова, — и хотела бы получить и остальное, ведь он все еще идет? Здесь я записалась в библиотеки, но там не все есть и вообще скудность порядочная»[14]. Неизвестно, какой роман (по-видимому, печатавшийся в каком-то французском журнале) Берхин отправил в письме Милюковым, однако само по себе то, что он и в трудное время молчания муз среди грохота пушек обращался к «болеутоляющему» и спасительному средству — литературе, было очень в его духе.
Другое письмо, относящееся к военному периоду, на сей раз написанное Берхиным и адресованное М. Осоргину, сохранилось в архиве последнего.
5, Avenue Lepic, Montpellier
8 июня <1941>
Дорогой Михаил Андреевич,
Буду Вам очень признателен, если передадите прилагаемое письмо Владимиру Андреевичу <Могилевскому>[15].
О Вашем житье-бытье знаю со слов Александра Абрамовича <Полякова>[16]. Живем мы здесь тихо, мечтая о наступлении лучших времен. Собираюсь за океан, но немало препятствий придется преодолеть раньше, чем можно будет двинуться.
Сердечный привет Вашей супруге и Вам.
Жму крепко руку.
Ваш М. Бенедиктов[17]
Эмилия Берхина. Начало 1930-х годов
Перебравшись осенью 1941 года в США и поселившись в Нью-Йорке, Берхин до 1948 года активно занимался проблемами, связанными с деятельностью «Эцель» («Иргун цваи леуми») — еврейской подпольной вооруженной организации, возникшей в 1931 году в подмандатной Палестине. В 1943 году, вместе с И. Френкелем и при участии Ю. Бруцкуса, М. Вишницера и С. Полякова-Литовцева, он редактировал журнал «Заря», посвященный еврейским интересам. Вместе с Элияу Бен-Хорином издал книгу «The Red Army» (Нью-Йорк, 1942).
4 марта 1946 года не стало жены Михаила Юрьевича. Среди тех, кто в эти траурные дни выразил Берхину соболезнование, был его давний парижский приятель Марк Шагал, писавший ему 8 марта:
Дорогой друг,
Узнал с опозданием о Вашем горе. Судьба не очень милостива к нам. Я не имею слов и к чему они, чтоб выразить Вам мое «сочувствие». Особенно больно, когда молодые женщины такой доброты преждевременно уходят. Я не знаю, нужно ли Вам сказать это, что бы мне в свое время ни говорили, — я же был и есть в трансе.
Время и работа!
Желаю Вам и сыну здоровья.
Ваш Марк Шагал[18].
Зимой 1948/49 годов Берхин принял совет своего близкого друга М. Бегина, будущего премьер-министра Государства Израиль, и переехал в Святую землю, где вошел в Комитет партии «Херут». Он становится одним из ведущих политических обозревателей одноименного партийного органа. Его обзор политической жизни в Израиле («La vie politique dans L’État d’Israël»), написанный в соавторстве с его приемным сыном Ж. Готтманом, был опубликован в журнале «Revue Française de Science Politique» (1952. Vol 1. № 1–2. Р. 156–66).
В 1952 году Берхина не стало: он умер в Тель-Авиве после операции по удалению раковой опухоли.
Последним, кто его увидел, уже мертвого, был близкий ему Ю. Марголин, писавший некоторое время спустя:
Много народу пришло на последние проводы к воротам госпиталя, и я сделал ужасную вещь: вошел — один из всех — в морг, где лежало готовое к переносу на катафалк тело, завернутое в плащаницу, как велит беспощадный обряд еврейского погребения (без гроба), — отвернул край простыни… и недопишу, что увидел[19].
Похоронен Берхин на тель-авивском кладбище Кирьят-Шауль.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
[1]. Марголин Ю. Памяти М. Ю. Берхина (Ко второй годовщине смерти) // Новое русское слово. 1954. № 15471. 5 сентября. С. 8.
[2]. Убийство Арлозорова произошло 16 июня.
[3]. Подлинная фамилия журналиста Андрея Седых (1902–1994).
[4]. Издавалась в Риге с 1919 по 1940 г.
[5]. РГАЛИ. Ф. 2254. Оп. 2. Ед. хр. 25. Л. 78об.
[6]. Рекомендуя его руководителям газеты «Сегодня», Я. Цвибак в письме к одному из ее редакторов, М. С. Мильруду, писал 28 ноября 1935 г.: «С большим трудом мне удалось найти коллегу по редакции, который в принципе согласился телефонировать вам по утрам. Это — Михаил Юрьевич Бенедиктов, с которым Вы, вероятно, знакомы. Он делает первую страницу “Последних новостей”, два раза в неделю пишет передовицы по иностранной политике и абсолютно подходит для этой работы. Лучшего сотрудника я не мог бы Вам предложить. Мих. Юрьевич не только прекрасный человек по своим личным качествам, но и очень осведомленный журналист по вопросам французской и европейской политики» (Абызов Ю., Флейшман Л., Равдин Б. Русская печать в Риге: Из истории газеты «Сегодня» 1930-х годов. Кн. IV. Stanford, 1997. С. 182).
[7]. Берхин М. Памяти А. Я. Левинсона // Рассвет. 1934. № 1. 15 января. С. 7.
[8]. Личный архив автора.
[9]. Михаил Эммануилович Кашук (1878–1952), импресарио Ф. И. Шаляпина.
[10]. Александр Абрамович Поляков (1879–1971), журналист, писатель; с 1922 по 1940 г. был секретарем парижской эмигрантской газеты «Последние новости».
[11]. Имеется в виду café Zeyer, находившееся по адресу: 4, rue St.-Denis (Paris, I-e).
[12]. Жена управляющего конторой, администратора, бухгалтера и кассира «Последних новостей» Владимира Андреевича Могилевского (1879–1974); после войны Е. А. Могилевская была членом правления общества «Быстрая помощь».
[13]. Makhon Jabotinsky (Tel Aviv). M. Berkhin Papers. 6/43 p.
[14]. Там же.
[15]. См. прим. 11. После бегства из Парижа Могилевские некоторое время жили в Montpellier, а затем вернулись в Париж. Несмотря на то что М. Осоргин вместе с женой, Татьяной Алексеевной, сам жил в неоккупированной зоне Франции (Chabris), у него был налажен почтовый обмен с Парижем.
[16]. См. прим. 9.
[17]. La bibliothèque de documentation internationale contemporaine (BDIC) (Nanterre). FΔ res 841 (1) (9).
[18]. Makhon Jabotinsky (Tel Aviv). M. Berkhin Papers. 6/43 p.
[19]. Марголин Ю. Там же.