[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2012 ХЕШВАН 5773 – 11(247)
дэвид мэмет
ОТПЕЧАТКИ ПРОФЕССИИ
В романе Шервуда Андерсона «Бедный белый» шорник, мастер своего дела, обращается к сыну. «Если мужчина владеет ремеслом, он — мужчина, — говорит отец, — и может всех послать к чертовой матери».
У этого шорника сначала отбирает хлеб массовое производство, а потом автомобилизация делает саму его профессию ненужной.
Но к гончарам, плотникам, кузнецам, ткачам это не относится.
Кейт Смит — ткачиха, мастер своего дела. Ее научил ремеслу Норман Кеннеди, который приехал сюда петь с Томми Мейкемом[1], остался и основал Маршфилдскую школу ткачества в Плейнфилде, штат Вермонт.
Норман как-то раз пригласил меня валять шерстяную ткань. Берется рулон вытканного твида, разматывается, и кусок длиной метров в пятнадцать сшивается кольцом. Материя вымачивается в ручье, затем ее, пропитанную водой, валяют. Делается это так. Ткачи и их друзья (я в том числе) рассаживаются вокруг длинного стола. Каждый берется за ткань, выжимает ее, колотит о стол и продвигает дальше. Из твида выходит влага, он садится, валяльщики пьют и поют. Есть традиционные «валяльные» песни, которые помогают держать ритм.
Чувство, я вам скажу, такое, что ты находишься очень близко к сердцевине всего на свете.
Это же чувство возникает, когда смотришь, как Кейт готовит к работе один из своих старых ручных ткацких станков.
Святость, но без церковности: необходимое человеческое усилие, не оставляющее места греху.
У меня есть спортивная куртка, сшитая из твида Кейт, и несколько одеял. У нас есть шаль, выкрашенная традиционной синей краской домашнего изготовления. От шали много лет шел особый запах: для закрепления краски Кейт по традиции употребила мочу. Мужнину, сказала она. Мужа теперь уже нет на свете; из шали за двадцать лет память о нем все-таки выветрилась. А Кейт по-прежнему занимается ткачеством. Ее «итон-хиллский текстиль»[2] используется в музеях для исторически точного воспроизведения старинных изделий и для реставрации. Мы с женой однажды провели с ней вечер. Пришел и Норман, он спел нам «Бреннана на болоте» и «Джока О’Хейзелдина»[3].
В моем вермонтском сообществе гостевание играет важную роль. Жизнь здесь очень компанейская, и обычно мы несколько вечеров в неделю проводим друг у друга. Ведь, если вдуматься, мы — многие из нас — прожили вместе уже сорок лет. Были всевозможные браки, разводы, кончины близких, рождения детей, рьяные деловые начинания, не принесшие успеха; и, что еще важнее, нам просто весело друг с другом. Новый год у Аниты, День благодарения у Роя.
Наше сообщество — еврейское по преимуществу.
Вопрос: Мы, евреи, склонны существовать в своем кругу?
Ответ: Да.
В этой характеристике есть, конечно, элемент неодобрения. От нее, пожалуй, даже веет национальной неприязнью: сначала поведение некоторых членов группы приписывается всей группе, затем группе дается уничижительная оценка. Но, так или иначе, — да, мы склонны существовать в своем кругу. Возможно, есть евреи, которым это несвойственно, но где, спрашивается, я мог бы с такими познакомиться?
В числе моих друзей — Хоуард и Джейн, писатели; упомянутая выше Анита, бежавшая из Польши в сентябре 1939 года; Энди, ее двоюродный брат и мой давнишний партнер по покеру, писатель и специалист по работе со слепыми; Рик и Рия: она — писательница, он — сотрудник Бюро по правам заключенных нашего штата; Шарлотта, гончар; Стив Бронстайн, кузнец, и его жена Сэнди, юрист; Жюль и Хелен, пекари; семья Беленьких, изготовители детской одежды (компания «Зутано»).
Мы ходим друг к другу в гости, а в промежутках встречаемся в кондитерской «Радуга» в Маршфилде.
«Радугу» двадцать шесть лет назад основали Билл, Триш и Конни. Кондитерская находится у шоссе № 2 и предлагает домашнюю и изысканную выпечку и блюда, обычные для кафе. Два вечера — в пятницу и субботу — здесь готовят пиццу. Билл и Триш (Конни ушла, стала частным детективом) за счет продажи выпечки у шоссе № 2 сумели дать своим дочерям образование в колледжах (Оберлин и Макалестер).
Новорожденных младенцев по пути домой из родильного дома традиционно завозят в «Радугу» показать знакомым и взвесить на весах для выпечки (трое из моих четверых детей прошли через это).
Воскресным утром тут пекут вишнево-сырную датскую сдобу, и заказ имеет смысл сделать по телефону накануне вечером.
Как здорово! Заглядываешь выпить кофе: «А Хоуард был?.. А Рик был?..» А кто-нибудь, отъехав, звякнет в пятницу вечером из Лос-Анджелеса, Парижа или Цинциннати — просто так, чтобы напомнить о себе.
В «Радугу» захаживают многие писатели. Поблизости жила Луиза Глюк[4], и на стенах кондитерской висят два ее стихотворения. Бывала здесь и Грейс Пейли[5]; сказать, что Хоуард Норман, Джейн Шор, Джойс Джонстон и я завсегдатаи, — значит ничего не сказать.
Пару лет назад, когда в «Радуге» был вечер пиццы, я огляделся и так растрогался, что у меня вырвалось: «Как я люблю наше еврейское сообщество!» На что несколько человек удивленно отозвались: «Почему еврейское?» Но, как говорится, два еврея — три мнения.
Сообщество, еврейское оно или нет, у нас чудесное, и мне в нем хорошо. Первую неделю после рождения моей дочери каждый день перед ужином под дверью нашего дома появлялась корзина. В ней был ужин для двоих и бутылка вина. Десятилетиями мы одаряем друг друга блюдами своего приготовления, и это одно из великих благ Вермонта.
Стив и Сэнди Бронстайн живут чуть в стороне от «Радуги» и дальше по дороге, оттуда они ездят на работу. Стив однажды позволил мне прийти к нему в кузницу, чтобы выковать нож.
До чего же велика гипнотическая сила горна! Он гудит, светится оранжевым светом, пышет жаром, и все здесь проникнуто особым радушием — нет, больше того, кузница заключает тебя в объятия.
Огонь — штука небезопасная, как и пневматический молот, как и ленточная пила, и ковать вдвоем — небезопасное занятие, но ощущения опасности здесь ни от чего не возникает. Просто надо соблюдать — и ты соблюдаешь — осторожность, которая есть не что иное, как почтение к подробностям процесса, однако сам процесс, как и Стив, преисполнен доброй наставительной теплоты. «Если будешь внимателен, — словно бы говорит сталь, — увидишь, как придать материалу форму». И так оно и происходит. И здесь, и в мастерской Шарлотты.
Много-много лет я приходил к Энди и Шарлотте играть в покер.
Потом Энди с Шарлоттой расстались, и она, почувствовав освобождение или осмелев, так воспроизвела звуки, доносившиеся всю ночь, когда шла игра в покер, до ее спальни на втором этаже: «Шлеп-шлеп… Мать твою так!.. Шлеп-шлеп… Мать твою так!»
Подобно Стиву, подобно Кейт, Шарлотта — увлеченная, щедрая наставница. На протяжении лет она не раз позволяла мне, моей жене и детям приходить в мастерскую, учиться работе на гончарном круге и глазуровке. Мы делали горшки, миски, чашки. Я сделал пепельницу.
Шарлотта — гончар мирового класса. Несколько лет назад она создала партию фарфоровых изделий — стаканчиков, напоминающих бумажные, тарелок, контейнеров для китайской еды.
Все это предназначалось для «Бергдорфа»[6], но, к несчастью, в результате бессовестных захватнических действий со стороны некоего, как я понял, японского консорциума она была ограблена, вытеснена и лишена прав на эту работу.
Каждые несколько лет у нее рождается новый взгляд на ремесло. Последнее время она работает с мексиканскими гончарами, наследниками старых традиций, и регулярно ездит в Мексику. Из ее дома в Плейнфилде открывается вниз, на долину, красивейший вид из всех, какими мне доводилось любоваться. Какая-то компания сотовой связи сулит ей хороший доход за право поставить на ее земле ретранслятор или что-то в этом роде. Говорят, могут сделать так, что он будет походить на дерево. «Щелк-щелк… Мать вашу так!»
Когда я начинал играть в покер у Шарлотты на холме, ее дочь Майя только-только родилась. Сейчас у Майи и ее мужа Джимми Кеннеди свое кафе «Бег реки» в Плейнфилде, под холмом. Это еще одно популярное заведение нашей вермонтской округи. Завтрак и ланч — со среды по воскресенье. Великолепный деревенский стол, куда южный элемент внес Джимми, уроженец штата Миссисипи, прививающий вермонтцам вкус к канальному сомику. Когда я пишу эти строки, Джимми находится в разъездах — участвует в различных соревнованиях по спортивной ловле окуней.
Вопрос, который иногда задают по поводу «Радуги» и «Бега реки»: почему бы не расширить бизнес? Пример того, как почитатели, завсегдатаи, те, кто получает от заведений прямую пользу, норовят подтолкнуть их к упадку. Какие же глупцы эти смертные!
В «Беге реки» раньше — а может быть, это и теперь так — продавались гончарные изделия Шарлотты, и она же делала для кафе тарелки и чашки; здесь можно было купить футболку с рисунком знаменитого члена нашего сообщества — Эда Корена из «Нью-Йоркера»[7]. Он живет в Брукфилде, примерно в сорока милях.
Эд состоит (и, кажется, уже стал заместителем начальника) в Брукфилдской добровольной пожарной дружине. Когда Рик был констеблем[8] в Плейнфилде, Эд подарил ему фуфайку, на которой изображен один из его мохнатых четвероногих персонажей в шляпе медведя Смоки[9], с надписью: «Констебль, Плейнфилд, Вермонт». Я и намекал, и жалобно выпрашивал — и в конце концов получил фуфайку с надписью: «Друг констебля, Плейнфилд, Вермонт».
Потому что есть во мне, есть что-то неподлинное. Я не пожарник-доброволец и не констебль. Я не фермер и не ремесленник. Я писатель.
Да, я писал о Вермонте. Были журнальные публикации, был роман «Деревня», был фильм «Жизнь за кадром», но в целом меня, я чувствую, с таким же правом можно назвать разрушителем Вермонта, с каким — его сберегателем. Даже с большим правом, пожалуй.
Это отдает, конечно, пошлой сентиментальностью, и благодарность можно было бы выразить и получше. Скажу иначе, проще: спасибо этому месту за то, что я здесь живу.
Я особенно благодарен своим соседям-вермонтцам. В глазах этих упорно работающих, живущих, как правило, нелегко людей я, должно быть, выгляжу человеком, который, как говорится, и не пашет, и не сеет. И, может быть, они правы. Тем не менее они не только регулярно, но и безгранично одаривали меня своей добротой, терпением и жизнерадостностью.
Плотник, работавший у меня в доме, рассказал мне, что до этого его нанимали сносить какой-то дом в Монтпилиере. Он стал разбирать лестницу, которая, по его словам, была нелепейшим образом «усовершенствована». Он начал отрывать планки лапчатым ломом и на обороте одной из них увидел надпись: «Дурацкая работа для дурака».
Мне частенько приходило в голову, что именно так коренные вермонтцы (более коренные, чем я) должны думать про меня, пришельца.
Перевод с английского Леонида Мотылева
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
[1]. Томми Мейкем (1932–2007) — американский музыкант и поэт, исполнитель песен в ирландском народном стиле.
[2]. По названию городка, где находится мастерская.
[3]. «Бреннан на болоте» — песня Томми Мейкема. «Джок О’Хейзелдин» — шотландская народная баллада.
[4]. Луиза Глюк (р. 1943) — американская поэтесса.
[5]. Грейс Пейли (1922–2007) — американская писательница.
[6]. Имеется в виду «Бергдорф-Гудман» — дорогой универсальный магазин в Нью-Йорке.
[7]. Эд (Эдуард Бенджамин) Корен (р. 1935) — американский писатель, иллюстратор и карикатурист. Многие его рисунки опубликованы в журнале «Нью-Йоркер».
[8]. Констебль — полицейский невысокого ранга.
[9]. Медведь Смоки — персонаж плакатов, предупреждающих об опасности лесных пожаров.