[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ОКТЯБРЬ 2012 ТИШРЕЙ 5773 – 10(246)
петр новицкий: «Польша была самым веселым бараком в соцлагере»
Беседу ведет Ирина Мак
Петр Новицкий — самый крупный в Польше собиратель современного искусства. Работы из его коллекции сегодня показывают в Москве — на выставке «За железным занавесом. Официальное и независимое искусство в Советском Союзе и Польше, 1945–1989», которая работает в Музее декоративно-прикладного и народного искусства до 8 октября. Показывая экспозицию, пан Новицкий очень неохотно говорит о себе, о своих еврейских — по матери — корнях: «Это неважно, главное — выставка». Но его рассказ о коллекции, о художественных пристрастиях и его героях в искусстве позволяет многое понять о нем самом.
Петр Новицкий дает интервью на фоне работы Дмитрия Врубеля «Без названия» (1990)
Ирина Мак Первое, что бросается в глаза, — немыслимое сочетание соцреализма и нонконформизма. «Доярка с Холмогор» Макса Бирштейна, работы Зерновой и Аникушина — а рядом Штейнберг, Янкилевской, Жутовский, Кабаков, Булатов... Конформисты и нонконформисты.
Петр Новицкий Мне важно было показать весь срез российского — и, конечно, советского — и польского искусства, существовавшего в один и тот же период. Определяющим было время и место. Как в том анекдоте, где еврей в кабинете следователя пишет письмо брату в Штаты: «Наконец-то я нашел время и место тебе написать». Я не интересуюсь соцреализмом как стилем, я избегаю кича — меня привлекает искусство. Екатерина Зернова и Михаил Аникушин — академики, классики, но прежде всего хорошие художники. Нонконформисты тоже были разные — я бывал в мастерских, где, заметив, что мне не нравится, у меня спрашивали: «А что вы хотите — обнаженку, пейзажи? Все есть». Если все есть, мне это не нужно.
ИМ Нынешнюю выставку, насколько я знаю, вы сначала устроили в Польше?
ПН В Гданьске, на родине «Солидарности». А в Москве она состоялась в рамках VI Фестиваля частных коллекций, и только поэтому здесь фигурирует мое имя.
ИМ Вы пытались проследить взаимное влияние польского и советского искусства?
ПН Прямого влияния почти не было. Но я хотел показать разницу: в Польше соцреализм был всего шесть лет, с 1949 по 1955 год, в России — 60 лет. Поэтому первый зал — «Торжество идеологии». И здесь же соц-арт: «Ленин и Сталин» Эдика Гороховского, замечательный «Ленин» Димы Врубеля и его же «Кабинет Ленина в Смольном». Такая игра на тему советского официоза. Давление советского искусства на польское, как я уже сказал, оказалось очень коротким, хотя и среди тех художников были великолепные — посмотрите на портрет Маяковского работы Ежи Новосельского. Но уже в 1960-х польское искусство стало влиять на советское — через журналы, которые как-то попадали в Союз, и художники рассказывали мне, что они их искали. Помните, Иосиф Бродский писал, что он выучил польский, чтобы читать переведенную на него американскую литературу. В Польше многое было доступно. Польша была самым веселым бараком в соцлагере. На выставке есть раздел «15% абстракции» — он был так назван, потому что по законам 1960-х годов в Польше на выставках допускалось не больше 15% абстрактного искусства — и над этим тоже смеялись.
В зале, где мы повесили «15% абстракции», раньше был кабинет Соломенцева, председателя Совмина СССР. Идеальное помещение. А в соседней комнатке, где «Второй авангард» (Тадеуш Кантор, Эрна Розенштайн) и «Предшественники» (Катаржина Кобро и Владислав Стржеминьский), была его приемная. Авангард всегда в предбаннике.
ИМ Вы помните, у кого первого из наших художников вы купили работу?
ПН У Янкилевского, в 1987-м — это было начало моей великой дружбы со многими российскими художниками. Такое счастье, что на Малой Грузинской шла в тот момент его выставка. Я попал в Володину мастерскую, у меня даже сохранилась фотография: Янкилевский, Кабаков, Гороховский. Я увидел тогда работы Ильи Кабакова и изумился: я не мог себе представить, что такой художник живет в СССР! Причем, как оказалось, известный — он мне показал каталоги, изданные за границей. Мы ничего не знали: в Польшу привозили только официальное советское искусство. А у нас такого деления не было, даже Йонаш Штерн, Тадеуш Кантор, Владислав Стржеминьский, Катаржина Кобро, Эрна Розенштайн, которые до войны были левыми, после 1945-го не входили в круг официальных художников, не занимались соцреалистическим искусством и тем не менее были признаны классиками.
Первую очень большую выставку российских художников разных направлений я сделал в 1994 году — она прошла в Национальном музее в Варшаве, потом в Русском музее в Санкт-Петербурге и называлась «НЕТ! — и конформисты». И знаете — те и другие на меня обиделись.
ИМ Как вы смели поставить рядом с классиками тех, кто, по их мнению, не умел рисовать?
ПН Именно. Я приехал к Мише Аникушину с роскошным каталогом — в России тогда не видели таких. А у Миши Аникушина мастерская была как маленький дворец и две очень злые собаки, с которыми он оставил меня одного, так что я не мог пошевелиться. А потом он вернулся с бутылкой водки: «Петя, давай объясни, дальше так не могу». Он посчитал свое участие в такой выставке оскорблением.
Но самую первую в Польше выставку российского искусства — художников «Фурманного переулка» я устроил в 1989-м. Из Варшавы она переехала в Швейцарию, имела большой успех, потом один французский коллекционер купил все. Там тоже было разное искусство: фигуративное, сюрреализм, соц-арта много. Художников объединила эпоха. Как тех же мастеров парижской школы.
ИМ Как и среди художников парижской школы, среди участников ваших выставок много евреев. Это ведь не специально?
ПН Я не собираю еврейских художников — я собираю лучших художников. Но среди них хватает евреев. Среди художников вообще много евреев, и Польша не исключение.
ИМ Многим кажется, что после Катастрофы в Польше евреев не осталось. Ну, почти не осталось, а здесь столько имен: Эрна Розенштайн, Тадеуш Кантор, Йонаш Штерн...
ПН В Польше оставалось очень много евреев, и значительное число выжило. Не случайно мой папа, Владислав Новицкий, был награжден израильской медалью Праведника народов мира. Он спас очень много людей, и перед съемками «Списка Шиндлера» Спилберг брал у него четырехчасовое интервью. Что же касается художников, то, например, Йонаша Штерна, можно сказать, Г-сподь спас, потому что он был расстрелян. Буквально. Во время массового расстрела его только ранили, вместе с убитыми сбросили в общую могилу, а потом он вылез из-под мертвых тел, и кто-то его спрятал. История гибели его семьи, то, как он выжил под этой горой трупов, впоследствии повлияла на творчество Штерна — он стал делать инсталляции из костей. Конечно, костей животных — не людей. А муж Эрны Розенштайн, литературный критик Артур Сандауэр, всю войну прятался на чердаке и, чтобы не сойти с ума, переводил на польский язык поэму Маяковского «Хорошо», которую помнил наизусть. Кантор, кстати, был не только художником — он был театральным режиссером, поставил легендарный спектакль «Умерший класс» в театре Крико, построенный на импровизациях, о котором Анджей Вайда снял документальный фильм.
ИМ В 1986 году вы создали Фонд польского современного искусства...
ПН ...а галерею современного искусства — в 1977-м.
ИМ И это была первая частная галерея современного искусства в Польше. У нас, кажется, слов таких в то время публично не произносили.
ПН Два года пришлось ждать ее открытия — монополия на торговлю искусством была у государства. Художник не мог сказать, что картина стоит 100 тысяч — приходила комиссия, назначала цену в три тысячи, и все. Для продажи на Запад были одни цены, внутри страны другие — сумасшедший дом и чистая политика! Создание частной галереи было опасным прецедентом: если мне позволят, придется разрешать и другим. И было много препятствий: например, чтобы открыть галерею, я должен был иметь площадь для нее. А чтобы получить площадь, нужно было иметь разрешение на галерею — заколдованный круг. Но кто-то на небе распорядился на этот счет. Умер мамин второй муж, у которого было в собственности такое помещение. Оно перешло ко мне, я получил разрешение. Видимо, Г-споду Б-гу было угодно.
ИМ И вы никогда не хотели уехать из Польши?
ПН Конечно, когда-то у меня были такие планы. Но раз получилось с галерей, я решил: есть много вещей, которые необходимо сделать дома. И никогда о том не жалел.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.