[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ СЕНТЯБРЬ 2012 ЭЛУЛ 5772 – 9(245)
Революция в штетле
Ирина Мак
«Граница»
Режиссер
Михаил Дубсон
СССР, 1935 год
От советского «еврейского» фильма, изображающего жизнь штетла, никто не ждет правды. Поражает сам факт, что такое кино вообще было снято. Речь о «Границе», поставленной режиссером Михаилом Дубсоном в 1934 году.
Второе название картины — «Старое Дудино» — отсылает нас к нищему местечку на границе советской уже Белоруссии и все еще буржуазной Польши, в которой, согласно идеологическому посылу создателей картины, плохо живется всем, особенно евреям. И тем ничего не остается, как только проникнуться революционными идеями... Среди революционеров, истинных и потенциальных, обнаруживается, правда, и юная сионистка. Но девушка погибает — иначе, понятно, и быть не могло в советском фильме, однако эта эпизодическая роль — единственное появление сионистов в отечественном кино.
Герой «Границы» — Борис Бернштейн, подпольщик. В Польше 1930-х этот род деятельности был еще актуален. Арестованный Бернштейн бежит из тюрьмы, связывается с прогрессивно настроенными русскими рабочими, снова попадает под арест, приговаривается к смерти и снова бежит... Такова судьба персонажа, которая по большому счету никого бы не заинтересовала, не сыграй эту роль Вениамин Зускин — премьер ГОСЕТа, лауреат Сталинской премии, блистательный Шут в «Короле Лире»... Это одна из считанных его ролей в кино.
Революционная фабула, впрочем, не так существенна. Главное — антураж, атмосфера еврейского штетла, быт, ритуалы, манеры, интонации... Талиты на плечах молящихся в синагоге, разбитая повозка похоронного братства, семидневное сидение на полу после похорон, средневековый обряд «черный венец» — свадьба старой горбуньи ночью на еврейском кладбище, задуманная как смысловая и эмоциональная кульминация картины... Трудно поверить, что все это показали зрителям в 1935 году.
Вспомним исторический контекст: разваленный и окончательно уничтоженный нэп, убийство Кирова, начало эпохи большого террора. О каких синагогах можно было говорить в то время, тем более снимать кино? И тем не менее режиссер Михаил Дубсон выстраивает на «Ленфильме» настолько убедительные декорации местечка, что кажется, будто фильм снимался на натуре, а отдельные кадры и вовсе напоминают хронику. Полное ощущение, что ради этих подробностей все и затеяно, что главное — фон и второстепенные на первый взгляд персонажи, населяющие местечко Старое Дудино, а идеология — для отвода глаз.
Конечно, это взгляд сегодняшних зрителей. Режиссер наверняка рассуждал иначе. Совсем неблагостные его собственные воспоминания о еврейской жизни до революции и обретенные евреями, пусть ненадолго, права и возможности оставляли Михаилу Дубсону, родившемуся в 1899 году в Смоленске, право быть искренним. И возглас одного из молящихся — настоящий крик души: «Почему в четырех верстах от нас евреи живут как люди? Только в четырех верстах. Почему?» — явно созвучен собственному ощущению режиссера.
Идеологический призыв, исходящий от фильма, такой же недвусмысленный, как если бы это был агитплакат. И понятно, откуда это у Дубсона: недоучившийся юрист, в 1925–1930 годах он был сотрудником советского торгпредства в Германии, именно там пристрастился к кинематографу и работал в съемочных группах немецких кинофирм. Наследие немецких экспрессионистов было усвоено Михаилом Дубсоном и нашло выражение в этих утрированных мрачных событиях и обреченных интонациях, доводящих трагедию до уровня катастрофы.
О чем это кино? О «классовой борьбе среди еврейского населения пограничного с СССР местечка, о непроходимой безысходности и бездуховности дореволюционного быта, которая не могла разрешиться иначе чем социальным взрывом», как писал Мирон Черненко, главный исследователь еврейской темы в советском кино и автор единственной в своем роде книги «Красная звезда, желтая звезда». Но бросается в глаза желание режиссера задержать наше внимание на местечковой жизни, на всех этих Арье и Довидах, создать чуть ли не единственную в истории кинематографа достоверную картину жизни штетла.
Это местечко в последние годы своего существования. Не пройдет и десяти лет, как обитатели его сгинут, и некого будет снимать. Фон, на котором разыгрывается сюжет, действительно важнее титульной истории. Именно эта правда исчезнувшей еврейской жизни делает «Границу» большим кино. Черненко называет этот фильм самой выдающейся «еврейской» картиной не только предвоенных лет, но и всего звукового кинематографа в Советском Союзе. Он считает выход ее на экраны настоящим чудом и объяснить это чудо может единственно тем, что съемки проходили в Питере: «...Осколком недавнего прошлого была киностудия “Ленфильм” под водительством Адриана Пиотровского, как и вообще Ленинград, колыбель Октября, “осиное гнездо” троцкистов, зиновьевцев и прочей антисталинской оппозиции, которая вскоре была выжжена каленым железом, сразу же после убийства Кирова. Покамест же на “Ленфильме” было возможно многое из того, что было уже немыслимо не только в Москве, но и в Киеве, Одессе, Минске. Касалось это и еврейской проблематики».
Представьте себе, «Граница» снималась почти одновременно с «Чапаевым». И, как и «Чапаев», может считаться культовым фильмом, только культ этот иного рода. События, описанные здесь, происходят в панской Польше, здесь все еще сохраняются тщательно воспроизведенные в декорациях приметы черты оседлости. Здесь живы носители местечкового духа — хитрый конторщик, ловко подчищающий конторские книги, печальный часовщик, разбирающий и заново собирающий свои исправные часы, чтобы быть при деле, похотливый богач — хозяин местечка, окидывающий плотоядным взглядом спрятанные под платьем прелести своей жены... Эта последняя сцена, вполне безобидная, в 1930-х показалась цензорам непристойной и чудом уцелела. Как, кстати, и кадры с синагогой — сами подумайте, какая синагога в советском кино! Разумеется, все это предписано было вырезать. А потом и вовсе картину предпочли не выпускать на экран: стало известно, что Сталин, для которого был устроен спецпоказ, едва высидел до середины фильма. Однако одновременно с Кремлем показ «Границы» устроил у себя на даче Горький, пригласив по такому случаю находившегося в Москве Ромена Роллана. Оба они пришли в восторг и возвысили голос в защиту творения Дубсона. Случись это года на три позже, ничего не помогло бы, а в 1934-м фильм удалось отстоять, причем без купюр. Вошла в него и презабавнейшая сцена драки, когда три еврея — портной, часовщик и слесарь — буквально молотят друг друга — неумело, как в первый раз. В этой неумелости тоже есть достоверность, которую ставят в заслугу режиссеру: один драчун в местечке еще мог быть, но чтобы трое — никто не поверит. Как выясняется, они и не дерутся, а «репетируют революцию».
«Всю пиротехнику побегов, митингов, демонстраций, долженствовавших свидетельствовать о революционной борьбе в местечке, вполне заменяет чисто бытовая сцена», — пишет об этих кадрах Черненко. И добавляет про Сергея Герасимова, который как раз и играет слесаря (эта роль — напоминание о выдающейся актерской карьере статусного советского кинорежиссера, начавшейся еще в немом кино), что тот скрывал «свое иудейское происхождение». Кто бы мог подумать...
Когда смотришь очень старые фильмы, узнаваемые лица и имена — редкость. Другое дело «Граница». Помимо Герасимова и Зускина, в картине играют знаменитый мхатовец Василий Топорков, выдающаяся питерская театральная актриса Елена Грановская и Николай Черкасов, сверхъестественно красивый и еще не обласканный всенародной славой, которая пришла к нему после «Александра Невского».
«Граница», впрочем, едва ли добавила занятым в ней актерам известности: вышедший на экраны в 1935 году фильм быстро сняли с проката. С другой стороны, на полке он не лежал и донес до потомков картину еврейского местечка. И хотя на еврейство свое режиссер смотрит снисходительно, словно отказываясь от него и стыдясь, заметно, что стыд не мешает ему испытывать ностальгию.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.