[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ СЕНТЯБРЬ 2012 ЭЛУЛ 5772 – 9(245)
Евгений Пастернак. За всю среду
31 июля в Москве на 89-м году скончался Евгений Борисович Пастернак.
Старший сын Бориса Пастернака от первого брака с художницей Евгенией Лурье, он родился в Москве 23 сентября 1923 года. Ему было восемь лет, когда родители расстались: «Для меня это было самым большим горем в жизни, я помню это до сих пор», — говорил он 70 с лишним лет спустя. Он участвовал в Великой Отечественной войне, окончил Бронетанковую академию, защитил кандидатскую, преподавал в МЭИ. В 1974 году Евгений Пастернак провожал в «Шереметьево» Наталью Солженицыну, которая с детьми и матерью улетала к высланному из СССР мужу. После этого из института пришлось уйти, но почти сразу удалось устроиться в ИМЛИ. Так Евгений Пастернак «официально» стал историком литературы и исследователем творчества своего отца. В 1989 году в Стокгольме ему были вручены медаль и диплом нобелевского лауреата, которые так и не смог получить Борис Леонидович.
Отец — «папочка», как неизменно называл его Евгений Борисович и в публичных выступлениях, и в частных беседах, — вообще был важнейшей, определяющей фигурой в его жизни. И дело даже не в том, что Е.Б. — автор первой русскоязычной биографии Пастернака, множества работ о нем, публикатор важнейших документов из пастернаковского архива, составитель и комментатор самого полного на сегодня 11-томного собрания сочинений и писем поэта. Он говорил о себе словами отца, описывал свой путь строчками из его стихотворений, осмыслял свою жизнь при помощи его категорий: «Я старался быть достойным своего отца и внимать тем заветам внутренней свободы и любви к людям, которые были основой его личности».
Любители психоанализа наверняка могли бы сочинить по этому поводу немало занятного о компенсации детской травмы и прочем подобном. Но дело в том, что при любом, самом поверхностном, общении с Евгением Борисовичем никчемность подобных объяснений мгновенно становилась очевидной. Он был удивительным человеком сам по себе — безотносительно к научным заслугам и громкой фамилии. В некотором смысле он был «последним из рода». Я имею в виду, конечно, не семью Пастернаков, а ту практически ушедшую общность, старую (чуть не написалось: «дореволюционную») московскую интеллигенцию, олицетворением которой Евгений Борисович был для многих и многих. Если какие-то строки Пастернака и приходили на память при взгляде на него, то это хрестоматийное: «Я говорю за всю среду, / C которой я имел в виду / Cойти со сцены, и сойду». Он был воплощением благородства, человеческого достоинства, порядочности, причем понятно было, что это, конечно, его личные качества, но в то же время и свойства того круга, к которому он принадлежал по рождению и интересам.
Я людей этого круга уже почти не застал, пытаться их описать было бы с моей стороны слишком самонадеянно. Главное, что меня в них поражало, был подлинный, нутряной демократизм, как-то непостижимо естественно сочетавшийся с очень четким пониманием своей отдельности, знанием границ своей среды. Эти люди были свидетельством того, что мир, знакомый нам лишь по книгам, письмам, архивным документам, действительно существовал, и еще совсем недавно. Их квартиры — на Ордынке, Пречистенке, в арбатских переулках — были оазисами той жизни. Теперь исчез один из последних таких оазисов — может быть, самый чистый, самый беспримесный.
Михаил Эдельштейн
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.