[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ СЕНТЯБРЬ 2012 ЭЛУЛ 5772 – 9(245)
Возможность существования без государства и территории
Сало У. Барон
В издательстве «Книжники» выходит первый том «Социальной и религиозной истории евреев» Сало Уиттмайера Барона, посвященный древности. Это начало масштабного издательского проекта, который сделает доступным для русскоязычного читателя 18-томный opus magnum одного из крупнейших еврейских историков ХХ столетия, последнего из титанов иудаики, кому представлялось нужным и для кого было посильным обозревать всю историю еврейского народа. Мы предлагаем читателю фрагмент первой, теоретической, главы «Еврейское общество и религия», написанной Бароном еще в 1930-х годах и полностью перенесенной во 2-е, исправленное и в шестикратном размере дополненное, послевоенное издание.
Французский историк Фюстель де Куланж подчеркивал, что «истинный патриотизм — это не любовь к своей земле, а любовь к своему прошлому, почтительное отношение к своим предкам» (Fustel de Coulanges N.-D. Questions historiques. Р. 6[1]). Если француз, чей народ на протяжении тысячелетий жил на своей земле, может считать историю, а не почву значимой для национального сознания, то насколько глубже должно было укорениться подобное суждение в сознании евреев, для которых оно было не некоей теоретической абстракцией, а вопросом жизни и смерти! Такое отдаление от почвы, разумеется, становилось причиной трагедий: после пятнадцати и более веков пребывания в стране евреи все равно считались чужаками — причем их считали таковыми даже те народы, которые поселились на той или иной земле много позже евреев (например, болгары).
Эта трагедия — неизбежное следствие бунта природы против истории. Несмотря на все то, что символизирует собой иудаизм, и на те испытания, через которые довелось пройти еврейскому народу, нельзя отрицать того обстоятельства, что история пока не одерживает верх над природой — и так будет до дня прихода Мессии, явление которого сопряжено с чудом. А до тех пор природа неизбежно будет питать историю точно так же, как жизнь народа будет происходить под влиянием природы. Этот извечный конфликт делает трагической историю еврейского народа. Снова и снова евреи возвращались к природе, снова и снова они вынуждены были создавать свою территорию. Фихте как-то сказал, размышляя о положении разделенного в то время немецкого народа, что его народ, не имея территории и государства, не имея даже политической истории, просто обязан создать все это, базируясь на своем национальном существовании, — иными словами, развить свое denken («мышление») до состояния своего реально существующего sein («бытие»). И уж тем более это справедливо по отношению к евреям, для которых «существование без государства и вне государства» и «их исключительно духовное развитие» (Fichte. Sammt-liche Werke. vii. 572) являются наиболее отличительными чертами национальной истории. И в самом деле, евреи неоднократно преуспевали в создании реально существующего sein на основе своего национального и религиозного наследия. Рабы, бежавшие из египетской неволи, завоевали Ханаан, изгнанники, возвратившиеся из Вавилонского пленения, создали новое самоуправляемое государство, а поселенцы, прибывшие в Палестину со всего мира, построили, невзирая на неисчислимые трудности, новое государство — Израиль.
Несмотря на два тысячелетия рассеяния, эти отчасти политические устремления народа никогда не утрачивали своей жизненной силы. Даже мессианские движения, во всем их трагическом величии, неизменно терпевшие неудачи на протяжении многих веков, на самом деле лишь подтверждали страстное желание народа вернуться на свою землю. Безотчетное стремление вновь обрести территорию и государство неоднократно находило самые различные воплощения. В дальнейшем мы рассмотрим, как в разные периоды истории еврейские общинные организации предпринимали попытки отчасти подменить собой несуществующее государство, как еврейские кварталы в древней Александрии, в Северной Африке во времена халифата, в средневековой и современной Европе выполняли, пусть и не лучшим образом, функции территории Эрец-Исраэль.
То, о чем мы говорили, отнюдь не является примером непоследовательности или несовместимости — скорее, это неизбежные в нашей жизни компромиссы. Истории для ее претворения в жизнь нужна природа, поскольку каждый отдельный момент времени реализуется в пространстве. Характер этого конфликта, несомненно, трагический, а попытки его разрешения чаще всего были сопряжены для еврейского народа со страданиями. Мир стал свидетелем величайшей трагедии во всей истории еврейского народа, когда фундаментальные ценности западной цивилизации, сформировавшиеся на протяжении многих веков, были подорваны нацистской идеологией «крови и почвы». Нет ничего удивительного в том, что нацисты с особой яростью обрушились на народ, чья история всегда была основана на этих фундаментальных ценностях. Впрочем, трагическая судьба является, возможно, самой замечательной характеристикой еврейской истории! Как заметил Мартин Бубер: «Еврейский народ стал вечным народом не потому, что ему была дарована жизнь, а потому, что эту жизнь у него пытались отнять. И вот он обрел жизнь — именно потому, что просил нечто большее, чем просто жизнь» (Buber M., Kampf um Israel. S. 297).
Такая жизнестойкость вопреки природе нередко повергала в изумление сторонних наблюдателей, вызывая при этом отчетливую неприязнь. Даже в недавние времена проницательные и либерально настроенные историки (в их числе Моммзен и Нёльдеке[2]) были не в состоянии скрыть свою неприязнь и неодобрение по отношению к «противоестественному упорству и настойчивости» евреев даже после того, как те утратили свою политическую независимость. Немало благодушных советов было высказано в адрес евреев на протяжении многих столетий, немало прозвучало призывов отказаться от своего упорного сопротивления, вести «нормальный» образ жизни, слиться с окружающими народами и тем самым упростить сложную и почти тупиковую ситуацию. Надо признать, что почти в каждом поколении евреев находились и отдельные личности, и небольшие группы, вступавшие на эту тропу спокойной и беззаботной «нормальности». Однако в сегодняшней ситуации народ в целом, даже если бы и захотел этого, не может пойти такой дорогой. Не говоря уже о могущественной «арийской оппозиции» самому процессу ассимиляции, одновременный массовый переход всех евреев в христианство или ислам (не говоря о том, что это вряд ли осуществимо чисто физически) со всей очевидностью привел бы к немедленному образованию иудеохристианской и иудеомусульманской групп населения, которые продолжили бы вести свою «ненормальную» жизнь, свойственную и современному еврейству. К тому же эта «ненормальность» неизмеримо усугубилась бы в связи с исчезновением общего религиозного наследия, которое являлось самой конструктивной и консолидирующей силой.
Жизнь евреев вопреки природе способствовала также свойственной им поляризации как действий, так и мыслей. Признание «изгнания» как временного пребывания под чужеземным гнетом могло в те времена стать фактором, поддерживавшим веру в «избранность» народа Израиля. Прежде всего, речь идет о необходимости обрести психологическую компенсацию за ощущение неполноценности, связанной с пребыванием в галуте (изгнании): это было чувство превосходства, свойственного «избранному народу». Кроме того, пребывание в изгнании зачастую превозносилось как необходимый инструмент Б-жественного правления мира. Ведь лишь проживая в рассеянии, евреи могли служить «светочем» для других народов. В наше время попытки сочетать полное политическое слияние с сохранением обособленного этнического существования становятся все более и более сложными, обретая вид «двойной лояльности», которая нередко подвергается самой резкой критике и еще чаще неправильно понимается. Необходимость на протяжении двух тысячелетий пользоваться как минимум двумя языками (наряду с ивритом — древнегреческим, арабским или английским), а то и большим количеством языков (ивритом, арамейским и древнегреческим, либо ивритом, идишем и польским), применяя разные языки для молитвы и для повседневной жизни, для деловой переписки и литературного творчества, — все это было для молодого поколения еврейского народа свидетельством анормальности его национального существования. Великий поэт Йеуда а-Леви, очевидно, не слишком ошибался, назвав двуязычие свойством народа Израиля с самой колыбели и утверждая, что, хотя сам Авраам говорил в повседневной жизни на арамейском языке, иврит был для него языком молитв и общения с Богом (Кузари, ii, 68). Впрочем, следует уточнить это утверждение в соответствии с имеющимися в нашем распоряжении историческими данными: Авраам и его семья, по всей вероятности, какое-то время говорили на аккадском диалекте Харана, общаясь при этом со своими ханаанскими соседями на языке, который впоследствии стал ивритом. Следует помнить, что евреи средневековой Европы, будучи в конце концов лишены земельных наделов, стали заниматься в основном торговлей и ростовщичеством. Благочестивые ревнители библейских запретов на занятие ростовщичеством и знатоки талмудических обличений увеличения прибылей за счет процентов (даже в случаях, когда деньги даны взаймы неевреям) были вынуждены стать главными ростовщиками западного мира. В более поздние годы даже совершенно искренние последователи «этического монотеизма» неотвратимо оказались вовлеченными в самые недостойные финансовые и экономические операции.
Таким образом, еврейский национальный характер и религиозное мироощущение пришли в серьезное противоречие друг с другом. Сторонний наблюдатель не мог не видеть контраста между практическими действиями евреев и их широко декларируемыми идеалами, между их приверженностью к традициям и склонностью к новшествам, между их острым, интуитивным восприятием и вводящими в заблуждение словесными ухищрениями, между их коммерческой алчностью и щедрой благотворительностью. В еврейской религии еще со времен пророков универсализм и партикуляризм являлись логическими антитезами, неразрывно слившимися в живом единстве. «Для иудаизма, — говорил Лео Бек[3], — не существует ни веры без моральной доктрины, ни таинства без заповеди, ни расстояния без близости, он не признает грядущего без признания этого мира» (Baeck L. Wesen des Judentums, 5. Verl. S. 207). Разве древние фарисеи не признавали детерминизм и свободу воли, а средневековые философы — трансцендентность и имманентность Б-га как сосуществующие вопреки всяческой логике реалии? Вся жизнь — это компромисс между непримиримыми логическими противоречиями, и любая мысль, отражающая реальность, неизбежно приходит к непреодолимой антиномии. Но еврейский ум, следуя логике исключительной судьбы, порождает непрерывную цепь антиномий и парадоксов.
Чем значительнее разрыв между теорией и действительностью, тем более трагичными становятся внутренние конфликты еврейской души. Неизменное самообладание и веселость, характерные для жизни в средневековом гетто и скрытые от непосвященных тусклым обличьем и темной одеждой, исчезли в Новое время, особенно в связи с тем, что евреи все более отчетливо осознали это бросающееся в глаза различие. Человечество в массе своей утрачивало веру в то, что прогресс ведет к счастью. Почти без следа исчезла уверенность людей эпохи Просвещения в том, что поиски счастья не знают границ, стоит только устранить на этом пути несколько препятствий политического характера. Со времен Руссо и Канта и до Ницше и Достоевского, Шпенглера и Рассела наиболее известные философы Запада признавали, что прогресс цивилизации «стал причиной страданий более глубоких и сильных, нежели те, которые были устранены благодаря его успешной борьбе с причинами таких страданий» (Scheler. Moralia. S. 64 ff). Будучи одновременно евреем и европейцем, эмансипированный еврей испытывал двойные страдания, переживая крах своих сокровенных надежд. Мессианские ожидания, возникшие в новую эру свободы и равенства, на ранних этапах эмансипации, пошли на убыль перед лицом все новых и новых трудностей. Когда рухнул пусть узкий, но отличавшийся прочностью мостик гетто, то между возвышенной миссией еврейства и отвратительной реальностью разверзлась пропасть, бездонная и вселяющая ужас.
Еврей-ростовщик. Деревянная скульптура. Германия. 1790 год
Многие евреи, поддерживаемые осознанием значимости своего культурного и этнического наследия, заглянули в эту бездну без страха и сомнения и принялись искать новые пути, чтобы продолжить свой путь. Другие, страдающие головокружением, почувствовали, что теряют равновесие. Часть из них превратилась в самых суровых ненавистников еврейства, каких когда-либо знавала новая история. Склонность евреев к самокритике и умение посмеяться над собой — это результат многовековой традиции, восходящей еще к пророкам древности. Борьба с природой и действительностью способствовала появлению «негативизма», отрицания существующих принципов и обычаев общественной и частной жизни, причем острие негативизма было направлено на еврейскую действительность и на те силы, которые ее поддерживали. Порой этот негативизм принимал вполне конструктивные формы, благодаря призывам к покорности ради высшей цели — лучшего будущего. В большинстве случаев, однако, это был откровенный и неприкрытый негативизм, абсолютно непродуктивный, причем «критики», похоже, получали удовольствие от самого процесса противоречия. Самобичевание приняло масштабы чудовищной ненависти к самим себе, причем пострадали в первую очередь как раз те евреи, которые были наименее привязаны к традиции. Теодор Лессинг, описывая евреев, ненависть которых к самим себе привела их на грань саморазрушения (вроде, например, Вейнингера[4] или Требича[5]), справедливо заметил, что даже состояние умопомрачения можно рассматривать всего лишь как искажение вполне объяснимых последствий «придания чрезмерного значения исторической стороне иудаизма» (der jüdische Selbsthass — «еврейская самоненависть»). Разве не были евреи, даже из числа наиболее творческих и созидательных личностей, «закваской» для других народов? Их попытки подорвать существующие институты, в том числе и те, функционирование которых было полезным и зачастую совершенно необходимым, вызывали гнев и протест не только людей, заинтересованных в их сохранении, но и вполне нейтральных наблюдателей. Как справедливо заметил Моммзен, всякий процесс распада сопровождается дурным запахом, и потому еврейские «разрушительные элементы» не вправе были жаловаться, даже когда их полезные и зачастую совершенно необходимые действия вызывали у многих чувство возмущения.
Параллельно с еврейским отрицанием существующей действительности развивалась и тенденция не признавать существующие властные структуры. Отношение к власти как таковой было по большей части подозрительным и отрицательным и уж точно далеким от восторженности или хотя бы молчаливого одобрения. Восхваление идеи безвластия в еврейской религии способствовало становлению и развитию народа без политической власти. Нетрудно заметить, что изначально библейские вожди, в массе своей, не были рождены в семье правителя, но удостаивались высокого положения Божьей милостью. Хотя, согласно и библейскому закону, и широко распространенной восточной традиции, признавалось превосходство перворожденного сына, библейские тексты и исторические хроники свидетельствуют, что Б-г нередко отдавал предпочтение младшим сыновьям. В длинной череде библейских персонажей присутствуют Эвель (Авель), Ицхак (Исаак) и Яаков (Иаков), Моше (Моисей), Давид и Шломо (Соломон) — все они были младшими членами своих семейств и получили свои права вопреки старшинству. Беззащитные, преследуемые и страдающие пророки в конечном итоге одерживали верх над могущественными царями Израиля и Иудеи, что со всей очевидностью свидетельствовало о существовании высшей силы, превосходящей политическую власть. Второисайя[6] и рассказ о мучениях «слуги Б-жьего», другие рассказы о страданиях «людей, не имеющих власти», но тем не менее одерживающих верх над своими противниками, — все это не просто отражение реалий Вавилонского пленения, но и свидетельство постепенного освобождения от естественной категории власти, являющейся эквивалентом господства государства.
Хартия, дарующая особые привилегии евреям Шпейера. XVII век. Муниципальный архив Шпейера. Германия
Еврейский мессианский гуманизм и интернационализм имеют единый источник. Известно немало немецких мыслителей, которые превозносили власть имущих столь рьяно, как этого не делали ни в какой другой стране мира (англичане и американцы, к примеру, принимали как должное то обстоятельство, что власть есть и должна быть их достоянием, но при этом не очень теоретизировали на эту тему). Немцы же имели обыкновение повторять, что гуманизм — это «уловка слабых», выдуманная слабыми (и в первую очередь евреями) с целью самозащиты. Евреи, вне всякого сомнения, представили логичное обоснование тому, что в период существования могущественных империй они были лишены политической власти. Но нельзя не заметить, что они располагали тогда совершенно особой властью, пусть не политической, но вполне сравнимой с нею. Разве даже все эти ревнители власти, которые рассматривают историю человечества лишь с позиции «достигнутого успеха» и отождествляют «право» с признанием, полученным в глазах власть имущих, не должны были согласиться, что еврейский народ продемонстрировал наличие «власти» совершенно особого рода, давшей ему возможность выжить под гнетом всех этих могущественных империй? Издавна осознав тщету власти человека, пусть даже самой всесильной и всесокрушающей, еврейский народ превозносил всемогущество лишь Б-га единого, который славен «не могуществом и не силой — только духом Моим» (Зхарья, 4:6). Не политическая власть экспансий и завоеваний, но религиозная и национальная стойкость стала краеугольным камнем еврейской веры и жизни. Такая «власть», разумеется, являлась оборонительной и пассивной, причем основной гарантией и мерой предосторожности была взаимная договоренность о ненападении. Итак, возможно, еврейский универсализм и пацифизм следует считать логическим обоснованием и разумным объяснением еврейской политической слабости, но вместе с тем они проистекали из единого источника истинной, хотя и неполитической, силы.
Здесь следует опровергнуть другое, причем, возможно, еще более распространенное заблуждение. Политическая слабость евреев нередко — и при этом ошибочно — принималась и врагами, и друзьями за некое проявление типично еврейского упадка духа как следствия многовековой жизни в рассеянии. В последнее время все чаще и чаще приходится слышать о бесправном и угнетенном существовании евреев с древних времен. Но такой подход, основанный на аналогии с индийскими «неприкасаемыми», представляется абсолютно неоправданным. Собственно говоря, это просто-напросто противоречит всем известным историческим фактам, как объективным, так и субъективным. Далее будет показано, что ни в период эллинизма, ни при римлянах или персах, ни в эпоху исламского или византийского владычества, ни даже в наихудшие времена Средневековья положение евреев не было до такой степени бедственным и безысходным, чтобы допускать такого рода аналогии. Конечно, жизнь евреев была полна страданий на всем протяжении их многовековой истории. Десятки тысяч еврейских мучеников «освящали имя Г-спода», претерпевая несказанные муки. Что же до простых евреев, то они ежедневно и ежечасно принуждены были сносить высокомерное или оскорбительное обхождение, что также требовало несомненной твердости духа. Несомненно, им за это воздавалось должное, как того и достойны страдающие за религиозные идеалы. И разве евреи были единственным на земле народом, испытывавшим страдания? Разве не было участью всех людей, особенно живших в те темные и жестокие времена, полные лишений и ужаса, испытывать неописуемые мучения по тем или иным причинам, а зачастую — что самое страшное — и вовсе без причины? Кто осмелится сравнивать меру человеческих страданий и утверждать, что один народ на протяжении достаточно долгого времени претерпевал большие муки по сравнению с другим? Более того, отнюдь не исключено, что если сравнивать жизнь обычных евреев Средневековья с их современниками-христианами (мужчин с мужчинами, женщин с женщинами, детей с детьми), то окажется, что евреи были менее несчастными и обездоленными — причем менее несчастными и обездоленными не только в их собственном понимании, но и с учетом таких вполне объективных критериев, как уровень жизни, культура и образование, защищенность от голода и болезней. А пока принципы еврейской религии оставались незыблемыми, люди в глубине души своей никогда не испытывали горечи поражения и не склонны были допустить мысли о своей ущербности!
Утверждение, что евреи, жившие до начала периода эмансипации, были бесправными и угнетенными, не получило бы столь широкого распространения, если бы не популярная точка зрения, будто жизнь в галуте представляла собой самый мрачный период еврейской истории. Это мнение сформировалось много веков тому назад, и его корни мы находим в выступлениях преследователей евреев еще со времен греко-римской древности, а также в литературе Отцов церкви; его основная составляющая — нападки на иудаизм и на мудрецов Талмуда. Высокомерие и нетерпимость духовных лиц Средневековья, вельмож и аристократов способствовали созданию образа еврея как затравленного и всеми презираемого существа. Однако, рассматривая положение дел в исторической ретроспективе, не следует упускать из виду, что те же люди, которые с презрением отзывались о евреях, с не меньшим презрением говорили и о своих собратьях-христианах, относящихся к крестьянскому сословию, и угнетали их с не меньшей бесчеловечностью. Впрочем, среди них были и люди, смотревшие на вещи непредвзято и склонные к размышлениям об историческом феномене еврейского выживания. Немало мусульманских мудрецов в те времена занималось написанием трактатов, в которых они защищали свою веру и опровергали утверждения еврейских мудрецов. Вряд ли можно представить себе такой же уровень отношений, в принципе допускавший саму идею религиозного диспута, между индийскими брахманами и париями. Не будем сейчас говорить, сколь фатальными бывали последствия такого рода диспутов для их участников с еврейской стороны; подчеркнем, однако, что эти и подобные им попытки склонить евреев — путем или убеждения, или принуждения — к отказу от своей религии и принятию веры соседствующего с ними большинства являлись, в сущности, признанием идеи принципиального равенства между синагогой, церковью и мечетью.
Более того, в отличие от париев в буквальном смысле этого слова, евреи имели право и возможность, как в индивидуальном порядке, так и коллективно, оставить свою религиозную общину и принять веру доминирующего в данном месте большинства. С формальной точки зрения еврей мог с легкостью (во всяком случае, до тех пор, пока не поднял голову современный «расовый» антисемитизм) обратиться в другую веру и стать уважаемым членом христианской или мусульманской общины, а порой и занять в ней высокое положение. Например, в Польско-Литовском государстве XVI века существовал закон, согласно которому сразу же после крещения новообращенный христианин получал право на дворянство. Таким образом, евреи в большинстве своем на протяжении многих веков не просто не принимали столь, казалось бы, легкий способ отречения от иудаизма, а, наоборот, всячески противились ему, не поддаваясь на уговоры и не страшась насилия, и этот несомненный факт свидетельствует о наличии у них глубокого убеждения, что разрыв связей с «избранным народом» не только не облегчает жизнь, но и делает ее невыносимой.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
[1]. В русском издании воспроизводятся краткие библиографические ссылки, сделанные автором в английском издании; выходные данные не уточняются намеренно. — Здесь и далее прим. ред.
[2]. Моммзен Теодор (1817–1903) — немецкий историк, филолог и правовед, специалист по истории античности, автор многотомной «Римской истории». Нёльдеке Теодор (1836–1930) — немецкий востоковед, автор многочисленных работ по семитскому языкознанию и истории ислама.
[3]. Бек Лео (1873–1956) — немецко-еврейский религиозный и общественный деятель, один из лидеров прогрессивного иудаизма.
[4]. Вейнингер Отто (1880–1903) — австрийский философ. Родился в Вене в еврейской семье, в 1902 году принял христианство. Тогда же он опубликовал свою основную работу «Пол и характер», где противопоставлял женское и мужское начала. Мужское является носителем добра, а женское — зла. Вейнингер рассматривал еврейство как элемент аморальный и бездуховный и как проявление женского начала в худшем виде.
[5]. Требич Игнац (1879–1943) — авантюрист-антисемит. Родился в Венгрии в ортодоксальной еврейской семье. В 1897 году уехал в Лондон, принял протестантизм и стал каноником, но вскоре оставил церковную карьеру. Пытался сотрудничать с разными разведками, играл крупную роль в ультраправом немецком движении. Когда ему в руки попали секретные документы, продал их нескольким спецслужбам и был выслан из Германии. С середины 1920-х годов обосновался в Китае и стал буддистским монахом. Активно поддерживал вторгшиеся в Китай японские войска. Предлагал свои услуги нацистским лидерам, в том числе Г. Гиммлеру, говоря о своей готовности поднять миллионы буддистов на борьбу с англичанами.
[6]. Второисайя (Девтероисайя) — анонимный пророк V века до н. э., пророчества которого вошли в книгу пророка Йешаяу (начиная с главы 40). В пророчествах он предвещает возвращение еврейских узников из Вавилонского пленения.