[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АВГУСТ 2012 АВ 5772 – 8(244)
БУКЕТ МАРГАРИТЫ ЛЕВИН
Михаил Горелик
В Москве прошла серия выставок Маргариты Левин (Израиль): в МЕОЦе, в Музее Цветаевой, в Доме русского зарубежья. В картинной галерее МЕОЦ ее работы на время слегка потеснили коллекцию Елены Флёровой. Их соседство, возможность одномоментного визуального сопоставления дают дополнительный эффект. Два разных способа художественного и национально-религиозного переживания.
Маргарита Левин.
Золотой Иерусалим. 2008 год.
Галерея «Иерусалим», Москва
Картины Елены Флёровой — сценки жизни местечка, где еврейское и религиозное неразделимы: синагога, хупа, ташлих, семейное чтение Талмуда... Идет эта баба к обедне пред всею семьей впереди, сидит, как на стуле, двухлетний ребенок у ней на груди, рядком пятилетнего сына нарядная матка ведет, и по сердцу эта картина всем любящим русский народ, — только на идише. Наверняка большинство читателей видели: выставка Елены Флёровой — постоянная экспозиция галереи МЕОЦ[1]. На четвертом этаже. Психологическая основательность, интерес к фактуре. Образец искусства, ориентированного на сюжет и объект. Флёрова создает стилизованный мир идеализированного прошлого. Образец искусной художественной имитации. Что важно: взгляд ее — всегда взгляд со стороны.
Живопись Маргариты Левин — визуализация внутреннего религиозного переживания. У Елены Флёровой: это происходит с ними. У Левин: это происходит со мной.
Она окончила художественный факультет Московского полиграфического института, училась живописи у Владимира Вейсберга (1924–1985). У него была мерцающая палитра и первичность цвета, в котором предметы стремились дематериализоваться. Искусство его было медитативным. С соцреализмом не совпадало: и тематически, и, что более важно, художественно. Как у Синявского: эстетические разногласия с советской властью много важней идеологических. Пойти в ученичество к Вейсбергу в те времена — ответственный выбор, Маргарита Левин сохранила ему верность. На самом деле верность интуиции света, которая всегда — и до встречи с Вейсбергом — жила в ней. Потому-то Вейсберг был притягателен. Вполне сформировавшимся художником она репатриировалась в Израиль, открыла для себя иудаизм, стала изучать Тору. О каббале чего только сейчас не понаписано, модная тема, сплошь и рядом низведена до масскульта, упакована по всем правилам, с глянцевыми ярлыками. К такой «каббале» Маргарита Левин отношения не имеет. В учении о потоках света, исходящих от Всевышнего и порождающих иерархию миров, она увидела нечто родное — то, что давно интуитивно знала, но не могла назвать.
Если у Вейсберга свет растворяет предметность, у Маргариты Левин свет постулирует предметность — он ее внутренняя сущность. Свет наполняет всё. Реальность — то, что мы называем реальностью, — опредмеченный свет. Ее Иерусалим, ее Цфат сотканы из света. Фигуры молящихся у котеля редуцированы до талитов, талит — до одного удара кистью, белого мазка, блика света. Свет двоится: мистический свет творения и — вполне реальный солнечный свет Страны Израиля, постоянный, доминантный, какого не знает Россия.
В экспозиции, выставленной в МЕОЦе, большой цикл «цветоцитат» — постмодернистское проживание европейской живописи от Рембрандта до Ива Клейна. Маргарита Левин создает узнаваемый образ палитры каждого художника — фигуративность не занимает ее. Вся живопись сводится, в сущности, к пятну и линии. Ее мир — мир света, оплотнившегося в пятне — к линии она равнодушна.
В серии «цветоцитат», лишенной и тени религиозной декларативности, как и во всех работах Маргариты Левин, есть свет Первого Дня, есть свет сфирот, воспринимаемый и преломляемый каждым художником по-своему. Маргарита Левин составляет из этих светов, из этих цветов — букет.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.