[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮНЬ 2012 СИВАН 5772 – 6(242)
Рамки приличия
Даниэль Ньюман
«Это было», — сказала
Память.
«Этого не могло быть», —
сказала Гордость.
И Память сдалась.
Фридрих Ницше
В VII—VI веках до нулевого года григорианского летоисчисления, когда жизнь североафриканского города Карфагена кипела особенно бурно, финикийцы царствовали над западными средиземноморскими гладями и торговыми путями этой части света. В тот период существовал обычай приношения жертв языческим божкам. Приношения скота и плодов были широко распространены в тот период истории в различных культурах Средиземноморья, но особую ценность для «небесных покровителей» финикийцев имели человеческие жертвы, а наивысшую — младенцы, закапываемые под стены городов, возводимых этим исчезнувшим ныне народом. В тягостные моменты жизни младенцев бросали в жертвенный огонь, как живописует Диодор Сицилийский. На что-то подобное указывает и отрывок из трудов древнего финикийского автора Санхуниатона из Бейрута: «Во время великих бедствий финикийцы приносили в жертву кого-нибудь из самых дорогих людей». Споры о существовании финикийского автора, чью цитату мы привели выше, равно как и споры о самом артефакте, обнаруженном Фридрихом Вагенфельдом, не стихают с момента его открытия. Полагаться же на достоверность греческих источников — шаг не менее опрометчивый, зная любовь последних ко всякого рода выдумкам. Мы же обратимся к другому артефакту — терракотовой маске, надеваемой родителями чад, приносимых в жертву кровожадным богам. Так как «богам» были неугодны слезы и гримасы ужаса во время великого празднества, жертвующим полагалось скрывать лица под личиной веселья, вторя всеобщему духу празднества и ликования, соблюдая рамки приличия.
Но оставим древности и Карфаген, чья участь была предрешена. Память о финикийском городе увековечена в крылатом выражении и истории Рима, ставшего Римом лишь после побед в Пунических войнах и падения Карфагена. Удел терракотовой маски в Новое время определили греки, положившие начало театру, размежевав маску и стоящий за ней культ. А римляне, прагматичные наследники культуры эллинов, завершили процесс размежевания: маска культа обратилась культом маски, перекочевав к варварам, и без того украшавшим себя шкурами и черепами побежденных ими великих животных. Сегодня, спустя десятки веков, трудно представить западную культуру, ее этическую и моральную составляющую, без этого неотъемлемого атрибута комедии дель арте.
Но что же есть маска сегодня? Швейцарский психиатр Карл Густав Юнг дал описание этого древнего атрибута, отделив Маску от Персоны в своем учении об архетипах как адаптационной функции, возникающей на стыке Персоны и Общества. Маска не тождественна личности как таковой, но является компромиссом. «Толщина» же Маски определяется размерами компромисса между требованиями среды и внутренней потребностью индивида. Но при определенных обстоятельствах Маска сходит на нет и Персона обнажается.
В 1990 году, после падения Берлинской стены, небезызвестный мастер скандала, литератор и «акварелист» Гюнтер Грасс завуалированно предостерег немцев о возможном возрождении реваншизма в объединенной Германии (его «пророчество» буквально вторит речам вождя и идеолога НСДАП, произнесенным в Нюрнберге в 1935 году).
Однако спустя девять лет, когда «богиня удачи» повернулась лицом к «совести немецкого народа», — Грасс удостоился Нобелевской премии по литературе, — он сам пал жертвой пробудившегося в нем реваншистского духа (всем известна политическая цена Нобелевских премий по литературе и за мир), и слишком поздний призыв в ряды СС «не успел» возвеличить его до «образца гуманизма». Дабы оставаться «комильфо», возникла необходимость прятать свои истинные чувства и настроения под личиной «борца» за мир во всем мире слишком долгий срок. В недавнем «поэтическом опусе» автор ставит знак равенства между фактом своего нацистского прошлого и собственными измышлениями о ядерном потенциале Израиля, угрожающем и без того хрупкому миру в ближневосточном регионе. Обвиняя Запад в лицемерии и «произраильских позициях», рунический пацифист, видимо сам того не понимая, всего лишь вторит голосу неоднократно дискредитировавшей себя ООН и европейских дожей, определяющих внешнюю политику и настроения европейцев.
Последовавшая сдержанная реакция израильской дипломатии на данный поэтический «волапюк» оставила простор для реакции европейской. Но ее не последовало, если не считать таковым заявление Папской комиссии, реанимировавшей антиеврейскую риторику Августина Блаженного полуторатысячелетней давности. Общее светлое прошлое и строевая муштра связали двух великих представителей немецкого народа — Папу и Совесть. Тут уж всякие комментарии излишни. Кстати, обвинение «в геноциде шести миллионов» фашистского военного контингента, прозвучавшее из уст литератора в адрес России как наследницы СССР, также не нашло отклика у российской общественности. То ли записных классиков не читают, то ли утратили историческую память, но ничего более воспевания изысканности литературных переливов перевода этой эсэсовской отрыжки Грасса на русский язык самыми настоящими антисемитами мне не довелось слышать. Причина? Автор несравнимо менее популярен иных издаваемых в России нобелеатов, российско-германская дружба последних лет не может быть подорвана реваншистом. Пусть себе называет героев Великой Отечественной фашистами, а себя — трусливо спрятавшегося на долгие годы — совестью. Не из-за него Вейцман остановил Абу Ковнера и «Нокмим».
«Заговори, чтоб я тебя увидел», — умолял Сократ. Публика промолчала, разделив преступную безответность. «Время стыда закончилось», — подумал писатель. Но почему промолчала Европа? Все, что говорила последняя, все те ценности, которыми она кичилась последние десятилетия, –Маска? Что же послужило причиной ее столь стремительного истончения? Наигранность провалившейся концепции европейского мультикультурализма? Или же этот зловонный запах возрождающегося европейского консерватизма, обретенный консерватизмом за долгие годы пыления в шкафу леволиберального диктата, поместившего его на одну полку с «коричневыми» идеями истории (что ни в коей мере не умаляет открывшейся зловонности)? Скольких увлечет за собой этот запах? Чьи сердца будут совращены? Все это трудно предсказать сегодня. Но молчание и маска потворствующего безразличия не вселяют в меня оптимизма. Мне с трудом удается подыскать подходящую маску для себя. Чего только стоило выступление фашиствующего исламистского радикала Насраллы в эфире российского спутникового телевидения и не менее исламистского и фашиствующего иранского президента в эфире немецкого телевещания.
Стыд является одной из высших ступеней на пути исправления человека, в противоположность низшей ступени порока — бесстыдству. Но, будучи маской, стыд лишь скрывает гордость. Может быть, это было продемонстрировано в предшествующие недели и месяцы самыми различными политическими и социальными группами? Желание избавиться от жгучего чувства стыда иногда приводит человека к тому, что он желает опозорить другого, дабы возвыситься в своих глазах. Но смогут ли признаться себе в этом униженные, но гордые «герои» моего рассказа? Кто «подставляет» добропорядочных и совестливых немцев, истинную совесть своего народа? Кто осмелится взвесить боль утраты моего рода? Кто осадит бурление истлевших, но все еще живых нацистов, поправших десятки миллионов убитых граждан СССР?
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.