[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАЙ 2012 ИЯР 5772 – 5(241)
Ряженые
Даниэль Ньюман
Следует объяснить, когда человек обладает достоинствами, а когда достоин порицания, в чем состоит его добро и в чем зло, — таким образом, чтобы пред разумным человеком возник прямой путь, по которому он сможет дойти до «двора великого Царя», и его душа изберет всеми своими силами наиболее доброе и светлое из каждого качества и отбросит мусор и возьмет лучшее, отборное.
Хафец Хаим. «Орхот
цадиким». Из предисловия к русскому изданию
Джордж Крукшенк. Карикатура, посвященная реформам во Франции: «Гильотиноподобный Радикальный реформатор, или Человек-все-или-ничего!» 1819 год
В конце XVIII века произошла Великая французская революция, провозгласившая «свободу, равенство и братство» постмонархической идеологией нового времени. На смену бесправию масс и «дремучей невежественной» аристократии пришла неожиданная и современная идея миропорядка. Основные же деятели и идеологи этой «революции масс» не свалились на французов с неба и не возникли из вакуума бронепоезда, но были взращены в парнике парламента, в стенах которого и прежде были представлены различные классы, но с явным перевесом в сторону аристократии и духовенства. В парламенте вспыхивали дискуссии и обсуждались законы, но место сие оставалось «не демократическим институтом», если говорить в существующих ныне терминах. Именно здесь зародились «левые» и «правые» политические партии, они и станут объектом моего внимания.
«Ну вот, еще один затеял политический “недодискурс”. Может, лучше начать с Луция и стоиков?» — съязвит мой оппонент. Стоп… Мне всего лишь хочется понять сегодняшний день, обратившись к истории. Современное устройство общества требует от меня симпатий и антипатий, выражая которые мы все формируем завтрашний день (или наивно надеемся на это). Ежедневно кто-то совершенно чуждый мне по своему надменному размаху, развешивающий бирки «добра» и «зла» на окружающую нас действительность, заставляет оборачиваться в страхе после каждого сказанного слова: а не повесил ли этот кто-то подобную бирку и на меня? А мне нравится быть хорошим, и не меньше мое желание быть всеми любимым. Так сообщите же критерии «добра». Хочу примерить прокрустово ложе.
Итак, Франция, Париж, парламент. Последний делился на три основных блока, представляющих три политических класса: монархисты, республиканцы и якобинцы. Все сидели в своих секторах, представляли интересы различных слоев общества. На основании карты мест парламентеров родилась терминология: левые — якобинцы, правые — монархисты, в центре — умеренные республиканцы. Тут и выросли к XVIII веку «новые цветы» просвещения, окропившие новый порядок кровью «виновников» социальной неустроенности.
Якобинцы, прозванные либералом Мирабо «бешеными», до того момента, как история стерла их в порошок, успели совершить ряд примечательных исторических поступков: учинить переворот, установить массовый террор как инструмент «новой социальной программы» и казнить всем поднадоевшую Марию‑Антуанетту. Все эти поступки и неуемная жажда власти любой ценой стали естественными спутниками в борьбе «левых» с установившимися «кровавыми режимами» Европы. Уже к началу XIX века зачинщики‑якобинцы, раздробленные междоусобным противостоянием, исчезают как целостная фракция, выполнив свою кровавую миссию. А знамя «левого» движения переходит из рук в руки к последователям дальнейшего радикального изменения в обществе. Что ж, поджигатели частенько сгорают в устроенном ими пожаре, оставляя вакантное местечко для новых радикалов.
Да, я знаком с классическим взглядом на значение и ход Французской революции, но мы ведь можем позволить себе называть бойню бойней? Ничего общего с кружащимися под чарующие песни Jefferson Airplane голыми хиппи американского «Вудстока» 1969-го. Но не буду в своем путешествии совершать столь грубую ошибку, перепрыгивая по просьбе Википедии из XVIII века, минуя весь хаос непрекращающейся борьбы монархически-правых и террористически-левых политических сил, в середину XX века. Общегражданское кровопускание как метод навязывания политической воли сопровождало французов без малого 70 лет до окончательного установления республики, возглавляемой избранным президентом. Политическое устройство общества пришло к должному, по мнению радикалов старой закваски, виду, причем пришло повсеместно. Власть за годы трансформации кидала Францию из монархии в республику, снова в монархию и даже в империю, переходила к консерваторам, республиканцам, заигрывала с социализмом и прочими экстремальными форматами существования по мере возникновения внешних войн и экономических кризисов, из которых выбираются не красивыми словесами о свободе и равенстве, а тяжелой работой.
К началу XX века в Европе не осталось «виноватых», а с неба так и не посыпалось золото дукатов и серебро пиастров. Замешкавшиеся в историческом движении государства становились полигонами испытания бескомпромиссных марксистских и социалистических идей, не прижившихся на родине их создателей. И ничего в этом удивительного нет: за сотню лет всяческие идеологические штучки могут поднадоесть французскому обывателю, да и новое поколение воспринимает свободу не как борьбу, а как данность. Левая идеология независимых индивидов в инертном обществе требует крови для коренных перемен. Что ж, крови так крови. Первая мировая. Свыше 20 миллионов принесено на алтарь свободы и равенства. Вторая мировая. Свыше 70 миллионов. Это наиболее знаковые трагические события XX века на пути к братству.
Очевидно, что общие итоги «левых» движений перевалили за сотню миллионов жертв уже к середине прошлого века, и нынешние «воинственные правые» на их фоне выглядят слепыми котятами. По той же причине, по которой академические «левые» вычеркивают себя из истории XX века в период с тридцатых по шестидесятые, современное западное определение слова «партия» вычеркивает идеологию как фундамент своей политической деятельности. Видимо, стесняясь назвать авторитарные формы левых диктатур Германии и СССР своими уродливыми, но все же родственниками. Мол, вся беда была в идеологии и только в ней, а мы — за мир во всем мире. И разве наша вина, что мы («левые») лучше знаем, что вам всем нужно и каким шагом вы любите ходить. Не «бойся тех, кто знает, как надо» и «даров ахейских» не отвергайте.
Кажется, какое-то представление о прекрасном «левом» и вечно плохом, но невидимом уже не первую сотню лет «правом» начинает вырисовываться в моей голове: и те и другие по закону политического жанра определенно не против устроить бойню. Одним нравится начинать политическую карьеру, сгоняя массы на баррикады внутри собственных государственных границ: в красных трусах — партия «левых». В «правом» же углу политического ринга — человек-невидимка. Что такое нынешний «правый», признаться, я так и не понял: до сих пор сами «правые» остаются темной лошадкой. В ряде европейских парламентов, вторя голосам улиц, начинает сквозить ветерок «ультраантилевых».
Оба вида партий, в незамысловатой и устаревшей биполярной модели, приходят на волнах политических и экономических кризисов. Они предпочитают занимать крайние радикальные позиции, электризуя общество и разделяя его на положительные и отрицательные «элементы». Военные кампании перестали быть уделом полумифического «правого» сектора «военщины». Сами европейские «правые» сегодня — это скорее разновидность «левого» фанатичного движения идеалистов-клерикалов, а не консерваторов. Кто-то извне старательно вдалбливает, что «левое» и «либерализм» — тождественные или сопутствующие друг другу понятия. Кто-то навязывает, что, голосуя за них, ты голосуешь за права человека. Но никаких идеологических гарантий ни от левых, ни от правых не ждите. Политика — дело пластичное, как никогда прежде. Неужели «бешеные “левые”» с их монополией на права человека и будущее — все еще работающая политическая платформа? С переменным успехом они занимаются политическим «этим» 200 лет! Но кого можно крушить и не сокрушить за столь длительное время? Классы? Сословия? «Левые» — относительно чего? Относительно зулусов? Диктатур Ближнего и не Ближнего Востока? Неужели рука поднялась на вчерашних бесправных сограждан, состоявшихся в «левую» пору?
Анархисты и прочие «лимоновцы» заклеймены как политические юродивые, однако 2010 год показал перспективность «ультраправой» политики в весьма сонных Нидерландах. Ле Пен во Франции мелькает после каждого нового «мультикультурного диалога» со своим рекламным: «А мы предупреждали». С кем борются нынешние левые и кого еще не окропила кровь Франции XVIII века?
«И вечно неизменное в непрестанной перемене» обещаний, что именно за этим очередным поворотом истории нас ждет блаженство совершенного общества будущего. Мятежные думы Великой французской революции вошли в общечеловеческие декларации, закрепив нормы естественного права человека. Казалось, что опробованы все бескрайние и крайние формы левого «бешенства». Однако то «здесь», то «там» горстки безумцев, уверенных в своей правоте, готовы пролить кровь на алтарь своих идей. «Это тебе кажется, что мы стоим на самом краю обрыва, — кто-то толкает меня в спину, — нужно лишь сделать шаг». Спасибо, но только после вас.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.